«Я – фельдшер, работаю в кожно-венерологическом кабинете. Беру анализы, отношу девочкам в лабораторию. Народу у нас всегда полон закуток, не протолкнуться. Некогда бывает чаю попить.

Люди сюда идут, прячась от знакомых и потупив глазки, как изгои. Хотя им, может, просто справку по месту работы нужно – всё равно не по себе. Не любят нас, ой, не любят.

И начальство не любит – задвинуло на задворки, в самый угол больничного городка под старые тополя. Не сразу найдёшь, разве что по указателям, прибитым к деревьям. Мы для начальства тоже вроде изгоев.

Отделение располагается в старом бревенчатом почернелом доме пятидесятых годов постройки. Зато в новых-то красивых зданиях крыши текут, штукатурка падает и из окон дует. А у нас сухо и тепло, зимой при открытых форточках работаем. Но это я так, об условиях работы: условия, мол, хорошие. Не забудьте надбавку за вредность, льготы, опять же пенсия по выслуге лет.

Кто ко мне приходит? Все! Мало кого миновала чаша сия. Мужчины и женщины, старики и юнцы, бизнесмены и дворники, доктора наук и бомжи, домохозяйки и трудоголики.

Вот в сто семнадцатый раз явилась кудрявая прехорошенькая девушка. Беру анализ и знаю заранее – снова будет положительным. В смысле, найдём какую-нибудь бяку. А ей хоть бы что. Кто-то позвонил на мобильник – хахаль, небось. Гибко перегнулась, цапнула наманикюренной лапкой телефон и хихикает в трубку. Ножками в смотровом кресле побалтывает – чуть мне в нос не заехала и очки не сшибла.

– Ножки у тебя загляденье, – говорю. – Вот, девушка, в чём погибель твоя: в ножках! Не доведут они тебя до добра, помяни моё слово. И не болтай, не болтай ими, работать мешаешь.
Хохочет, заливается, запрокидывает кудрявую голову.

Нам вообще-то разговоры запанибрата с пациентами вести не полагается, соблюдаем дистанцию. Ну да мне простительно – старые дрожжи.

Вот женщина пришла за результатом. Не старая, не молодая, не красивая, не некрасивая. Никакая. Жизнь начисто стёрла лицо. Просто измученная, пожившая женщина. Её в городе многие знают. Занимает пост – не то чтобы высокий, но и не низенький. Тоже наша постоянная клиентка, тоже в сто семнадцатый раз пришла.

Я полезла в стеклянный стеллаж, где лежат бумажки с результатами анализов. Её попросила сесть на стульчик и сочувственно говорю:
– Сволочи эти мужики.

И наготове стаканчик с водой держу. Потому что тоже заранее знаю результат и знаю её реакцию – вон уже в полуобморочном состоянии сидит и готова заплакать.

Муж у неё известный в городе человек, живёт на широкую ногу, ну и до женского пола очень охоч. Соответственно, постоянно приносит жене сюрпризы. И она ужасно мучается, бедняжка, но ему прощает и дальше с ним живёт. То ли из-за детей, то ли из-за достатка, то ли любит его, кобеля, то ли по привычке. То ли одна боится остаться – здесь у нас «северное Иваново».

И – хватит, больше ни слова о больных, у нас врачебная этика, тайна. Про пациентов нельзя, а про себя, грешную, можно. Говорят, сапожник без сапог – это не про меня. Хотите верьте, хотите нет, я этих мерзких «сапог» за свою жизнь не упомню сколько пар сносила.

Я – верная, честная, не гулящая. И муж у меня постоянный. Одна на всю жизнь у него жена, и любовница тоже одна, постоянная. Нам двоим он никогда не изменял, упрекнуть не в чем.

Вспоминаю себя молодую. Где, когда мой муж встретил запретную любовь – неведомо. Она говорила: «Бог свёл», я считала – дьявол. Она с первого дня поставила задачу во что бы то ни стало увести моего мужа из семьи. А я – во что бы то ни стало семью и мужа отстоять, не так много мужиков у нас в «северном Иванове», чтобы ими разбрасываться. Вот такая война в мирное время – бьёмся за мужей не на жизнь, а на смерть.

Любовница начала с того, что известила о вспыхнувшей преступной страсти полгорода. Чтобы до меня дошли слухи. Я взметнулась, встала на дыбы, закатила истерику и подала на развод.

А меня свекровь, царствие ей небесное, подучила:
– Ты молчи, делай вид, что ничего не знаешь. Ходи с гордо поднятой головой, сохраняй лицо. Пока не знаешь – ты в чистоте. А сорвёшься – будут за спиной смеяться и пальцами показывать.

И я ходила с прямой спиной и сохраняла лицо. Тогда соперница позвонила мне сама, ошалелая от собственной наглости. Чтобы я услышала всё из первых уст, возмутилась, закатила истерику – и подала на развод.

А я (тоже свекровь, мудрейшая женщина, научила) – в ответ в трубку расхохоталась:
– Любовница для мужчины, – говорю, – это отхожее место. Сортир. Уборная. Нужду справит, штаны застегнёт, руки помоет – и домой. К жене, к детям.

Итак, первый способ – подавить на психику жены – у соперницы не сработал. Один-ноль в мою пользу.

Второй способ, само собой, постель. Какая бы жена темпераментная ни была, всякими ночными штучками-дрючками мужа ублажать не будет. Пройденный этап, оба давно остепенились. Солидно, не торопясь, исполнят супружеский долг, чмок в щёчку – и на боковую.

Кувыркалась соперница в кровати до седьмого пота, удивляла моего мужа ненасытностью и сексуальными фантазиями – бесполезно. Выдохлась.

Третий способ – влезть в душу. Тихо-тихо выгрызть там норку, поселиться, как мышка в хлебе. На рыбалку с ним ездила, о работе участливо расспрашивала, футбол вместе смотрели – хотя, небось, рот зевотой сводило. Опять мимо!
Вы, наверное, спросите, откуда я знаю такие подробности? А скорешилась с её бывшей подругой, что-то они между собой не поделили. Знаете пословицу «враг моего врага – мой друг»? Именно тот случай.

Способ номер четыре – к сердцу через желудок. Чтобы ужин был красиво сервирован: свечи, мельхиор, музыка, вино, салатики. Ну он музыку послушает, винца попьёт, в деликатес мельхиоровой вилочкой потычет, её поцелует – и домой. Дома от души три тарелки борща умнёт – и хлеба, хлеба побольше.

Пятый известный способ – ворожба. Бегала она по гадалкам. Лепила из хлебного мякиша фигурку (меня, значит) и колола иголкой. Подбрасывала под дверь обглоданные косточки и лезвия для бритвы. Подливала в еду любовнику, мужу моему, сокровенную кровь – я с ним после этого навсегда перестала целоваться. Ещё всякий срам вытворяла, скучно и противно об этом говорить. Я в чертовщину не верю, а кто не верит, того чертовщина не берёт.

Другая бы на её месте давно плюнула и переключилась на кого-нибудь новенького. Но не на ту напали. Соперница оказалась упёртой бабой. Решилась на оговор и клевету.

То есть слегка настраивать его против меня – этим она занималась давно. То за пуговицу на пиджаке подёргает:
– Ну и жена у тебя лентяйка: пуговицу пришить не может. Ходишь чучелом.

То встретит его в магазине с авоськой:
– Бедненький! Есть у тебя жена-то или нет? Такого мужчину эксплуатируют. Я бы с тебя пылинки сдувала…

Этот ход не сработал, и она зарядила тяжёлую артиллерию. Ревность. Дескать, твоя-то благоверная святошу из себя корчит, а тоже хороша, та ещё шлында. Не раз её (меня то есть) замечали у 138-й квартиры в вашем доме. И чего она там забыла?

А в той квартире действительно проживал актёр местного театра – известный холостяк, красавец, кутила и бабник.

До сих пор муж слушал свою зазнобу и посмеивался в усы. Раз про мою «измену» выслушал, другой. Помалкивал до поры до времени – своё-то рыльце в пушку. Не в пушку, я вам скажу, а в целом пуховище – десяток перин и дюжину подушек туго набить хватит.

Однажды пришёл поддатый, я в ванной бельё стирала. Полез на меня медведем:
– Рассказывай, жена, как честь семьи блюла, чего возле сто тридцать восьмой квартиры отиралась?

Ну я на всю мощь кран открыла и в него направила шланг душа с кипятком.
– Честь семьи, говоришь? А не хочешь в кипяточек окунуться, в котором твоя семья последние годы варится?!

Всё высказала, вернее, выкричала. «Скорую» вызывать не стала, сама медик. Смазала мазью от ожогов, перебинтовала.
– А моё сердце, – говорю, – чем перебинтовать? Какими мазями смазать?

И оба плакали. Он просил меня потерпеть: мол, сам всё понимает. «Ты не бросай меня, помоги, вместе справимся».

И правда, полгода после этого мы жили как молодожёны. Не ходил он к ней, не ходил – кожей чувствовала. Вот в это время она, видно, от отчаяния пошла на грязное, изуверское дело. На способ номер семь.

Я сама медик, всякое повидала – но говорить об этом даже у меня язык не поворачивается. Гадость, мерзость! Как нормальному человеку могло такое на ум прийти? Кто ей подсказал, кто шепнул: вот, мол, ещё выход есть. Когда ничто не помогает – самый верный, самый проверенный, чтобы разрушить семью.

Почувствовала я недомогание по-женски. Пошла к врачу. И – как гром среди ясного неба: ЗППП! Раньше «венерой» называли, сейчас деликатно: заболевание, передающееся половым путём. Не смертельно, лечится за десять дней вместе с партнёром. Не смертельно, говорите? Для семьи – не смертельно?!

Пришла домой, высыпала перед ним пачки таблеток, хлясть по щеке:
– Ну что, партнёр? Допрыгался, доигрался, твою мать, седина в бороду – бес в ребро? Внуков нянчишь, а грязь в дом тащишь? Не забудь кралю свою пролечить. Поинтересуйся заодно, от кого она подхватила.

Неделю с лишним лечились, половой жизнью не жили. Я ещё долго брезговала, не могла его до себя допустить, психологический барьер перешагнуть. А его козлиная сущность своего требовала. А соперница – вот она, поджидала в развёрстой постельке.

Месяца два прошло ли? Снова знакомые симптомы. Коллеги за спиной зашептались. Всё было: слёзы, скандалы, битьё посуды и не только. Хотела подать на развод, он умолил этого не делать, стоял на коленях.

Свекровь на время переехала жить к нам – мирить.
– Что ты, девушка, дело-то житейское. Знаешь, какие жёны через это проходили и проходят – не тебе чета. У олигархов, у высокого начальства, у знаменитостей. Терпят! А о детях ты подумала? А о внуках?

Снова на пару пролечились. И пошло-поехало. Каждые полгода – как по расписанию, любовница нас подарочком награждала. Меня в поликлинике отстранили от практики – посадили на бумажную работу в отдел статистики.
Ну что сказать? Всю себя я протравила антибиотиками. Зубы потеряла – эта дрянная болезнь и их не щадит. Про нервы молчу: как оголённый провод.

Когда он собирал чемодан, об одном жалела: что давно его поганой метлой не выгнала. В дверях спросила:
– Как ты не брезговал ложиться со своей шлюхой, с этой хронической венеричкой, в одну постель?

Знаете, что он мне ответил?
– А это ещё неизвестно, кто из вас шлюха. Ты ведь тоже могла заразу подхватить – не в сто тридцать восьмой ли квартире?

Ну что ж. Способ действительно оказался безотказным и удобным. Муж грешит на любовницу, любовница – на жену, жена на мужа. Тут концов не найти.

Вот и смена закончилась, в коридоре нянечка ведром бренчит. Народ рассосался, за окнами сумерки. Сдираю перчатки, тушу бестеневую лампу, закуриваю. Эту пагубную привычку тоже благодаря бывшему муженьку приобрела. Кидаю взгляд на стеллаж, набитый бумажками. Стеллаж молчит, и только я слышу за его стёклами крики, плач, звон пощёчин, упрёки, оправдания, угрозы.

Я тихо гашу свет и ухожу со сцены».