На один из минских заводов приехали работать вьетнамки – маленькие, изящные, смуглые, всегда молчаливо-обаятельные, в общем, настоящие восточные женщины.

Ехали как-то с друзьями в автобусе, и совершенно случайно рядом с нами оказалась группа этих маленьких девушек. Так как в салоне мы с ними оказались единственными представителями азиатской расы, я решила с ними заговорить, узнать, кто они и откуда. Хотя я всегда была не очень высокой девушкой, но даже мои скромные данные позволяли выгодно отличаться ростом от вьетнамок, и главное – я была значительно больше их по весу.

И вот говорю я с девушками и вдруг замечаю что-то странное. Сначала даже не обратила внимания на подозрительную тишину вокруг, просто почувствовала какое-то напряжение. А потом вдруг увидела себя глазами обычных белорусов: вот стоят маленькие девушки, худенькие и скромные. А вот стоит такая бабища – всех выше, толще, да ещё болтает без умолку!

Хотя это был уже конец перестройки, но ведь марксистско-ленинское воспитание в крови у каждого советского гражданина! Налицо классовое неравенство, вот и смотрели на меня пассажиры осуждающими глазами.
– Эксплуататорша такая! – услышала от советских граждан. – Разъелась на чужих харчах, видать, объедает своих товарок. Вон они какие худенькие да стройненькие!

Искупавшись в волнах классовой ненависти, я только и смогла сказать сквозь смех:
– Народ, я – своя, советская, я тоже за мир во всём мире!

Мои русские друзья подтвердили:
– Она ещё и пламенная комсомолка.

А один из них, Игорь, коварно добавил:
– Комсомолка с хорошим аппетитом!

Напряжение спало, народ засмеялся, даже маленькие восточные девушки захихикали.

В ту поездку нас поселили в общежитии какого-то института. Там обучались ребята из разных стран, в том числе африканцы. На каникулы кто-то из них не поехал домой, а остался в общежитии.

Мы жили в соседних комнатах. Правила в общаге довольно строгие. Например, утюг надо было брать у вахтёрши под строгий учёт и возвращать не позже чётко обозначенного времени. Классическая бабушка Мариванна всегда записывала в специальную книгу, кому именно она выдала утюг, чтобы ничего не перепутать.

И вот лежу я, сплю, и вдруг просыпаюсь от нервного стука в дверь. Открываю – на пороге группа возмущённых девушек. Они сердито и очень громко начинают мне выговаривать, практически срываясь на крик, но при этом очень чётко произносят все русские слова:
– Нельзя утюг так долго держать в одной комнате! По-ни-ма-ете? Немедленно отдайте его нам, мы уже устали ждать!
– Девчонки, я не брала утюг! – отвечаю им на чистом русском.

У студенток немного вытягиваются лица, но они упорно продолжают:
– Это общий утюг, его надо сдавать на вахту.

Тут я им и предлагаю:
– Заходите в комнату, поищите, есть ли тут утюг.

Кто-то смолкает, а одна самая активная девушка продолжает:
– Может, это у вас в стране так можно делать, а у нас так не делают!

Тут уже удивляюсь я:
– В вашей стране? А я из какой страны, по-вашему? Я тоже живу в СССР!

Повисло неловкое молчание. Наконец самая импульсивная девушка куда-то убежала и вернулась через минуту, таща за руку бабушку-вахтёра. Она торжествующе показала Мариванне на меня пальцем и закричала:
– Вот она. Не хочет отдавать утюг.

Тут наша Мариванна ахнула, покраснела, прижала к алым от румянца щёчкам ладошки и покаянно заголосила:
– Та я ж пярапутала. Это не та басурманка, она утюх не брала!

В это время из соседней комнаты вышел сине-чёрный эфиоп, наглаженный и нарядный, в руках у него был пропавший утюг.

Сказать, что я была в шоке, – ничего не сказать. Впервые в жизни меня «пярапутали» с мужчиной из Африки! Все девочки-студентки были смущены. Бабушка-вахтёрша гладила меня по голове, успокаивала, а студент из Африки ничего не понимал. Наконец, нахохотавшись вволю, я повернулась к эфиопу и сказала:
– Ну теперь, как в хорошем индийском кино, я должна сказать: «Здравствуй, брат!»
– Здыравстуй, систер! – ответил мне растерянный эфиоп.

На наш безумный хохот выскочил весь этаж, но было уже поздно. От смеха мы так и не смогли им ничего объяснить.