Человечество уже много-много раз топилось и замерзало, а потом с невероятным упорством выплывало и отогревалось. Потом перегревалось. И опять замерзало и топилось. Как бы там ни было, никакой глубокой тайны и «интригующей интриги» во всём этом нет.

Нет, меня волнуют вещи совсем другие. На первый взгляд, они ничтожны, микроскопичны с точки зрения Гольфстрима. Но в них заключены, как мне кажется, подлинная человеческая тайна и головокружительная человеческая интрига.
Бог (и дьявол), как известно, в деталях.

Вот скажите мне, почему раньше все поголовно в нашей огромной стране говорили «по фигу», а потом вдруг в нашей слегка уменьшившейся, но тем не менее столь же бескрайней стране вдруг стали говорить «по фиг»?

Я не понимаю. Не постигаю. В этом есть какие-то бездны. Уже несколько лет я нахожусь в недоумении, в филологическом ступоре.

Ведь говорили же и «на фига», и «на фиг». Но ведь «по фиг» – никто никогда не говорил. Ни один, по крайней мере, мне известный культурный человек. И вдруг все внезапно забыли такое мне родное, тёплое, из детства, из песочницы «по фигу» и стали говорить все хором «по фиг» – такое дикое, варварское и некультурное.

Что такое «мне по фиг»? Бессмыслица, абракадабра. По какой такой «фиг»? Дикарство какое-то.

Другой пример. Раньше все говорили «в нашем районе» или: «у нас в районе». Или: «мы гуляем по нашему району». А что теперь? «У нас на районе», «мы гуляем на районе».

Что такое «на районе»? Это же как «на Москве», «на спортзале», «на лесу». Массовый какой-то психоз, языковая эпидемия.

Так вот. У нас, всё ж таки, в районе, есть небольшой стадион. Там футбольное поле, хоккейная коробка, баскетбольный загон, турник, брусья. Я туда регулярно хожу побегать, размяться и так далее. Для общего тонуса. И чтобы лучше думалось. Но есть и ещё одна причина.

Дело в том, что, пока я разминаюсь, почти всегда невдалеке на скамейке сидит компания каких-нибудь парней и девчонок. Им лет по двадцать, плюс-минус.

Надо сказать, дети – обычно вполне на вид приличные: не матерятся, пиво не пьют, пьют спрайт и фанту. Я это не очень одобряю, ну да ладно. Но разговоры они ведут своеобычно.

Они ведут свои своеобычные разговоры, а я предстарчески кряхчу на брусьях и турнике и слушаю. Впитываю. Где-то обогащаюсь, размышляю.

Например, недавно. Сидят два мальчика и две девочки. Явно – студенты. Насколько помню, это: Михай, Даньчез, Нюха и Жечь. По всей видимости: Михаил, Даниил, Анна и Евгения.

Михай – рыжий, кучерявый, курносый, худой. Тип якобы хитрого раздолбая. Но желчноватый, с самолюбием. Свои фразы сопровождает рэперскими пассами. Говорит нарочитым «бывалым» баском с хрипотцой.

Даньчез – полненький, голубоглазый, улыбчивый, как бы лентяй. Ведёт себя совершенно естественно.

Нюха – хохотушка, ржёт совершенно искренно. Часто смех заканчивается измождённым похрюкиванием. Нюхина мордаха – простая, круглая. Веснушки, склонна к полноте. Мне такие, если честно, нравятся. Хорошие будущие мамашки.

Жечь – роковуха. Не в моём вкусе. Брюнетка. Море косметики и достоинства. Испепеляюще равнодушный взгляд, устремлённый куда-то вдаль. Неустанная, выученная по голливудским стандартам ворожба глазами, волосами, пальцами и всем остальным, вплоть до лодыжек.

Большая бутылка спрайта бродит по рукам. Жечь, красиво встряхнув копной волос, отпивает демонстративно маленький глоток. Ворожба – губами. Плечами.

Даньчез, протягивая руку в сторону Жечи:
– Жечь, дай сюда жижу!

Жечь медленно, ворожа мизинцем, закручивает крышку. Очень медленно. Губы эротически, насколько она это понимает, зазывно полуоткрыты.

Даньчез:
– Кам он, гараж! Дай спрея, Жечь! Что, уши склеились?
– Да на, на… Иди в топку! – Жечь отдаёт бутылку Даньчезу. – Ваще достал!

Даньчез делает несколько объёмных жадных глотков.

Михай:
– Эй, муму! Харэ булькать. Не один в камере!

Даньчез лучезарно улыбается и делает ещё несколько больших глотков. Нюха ржёт. Михай, возмущённо:
– Дай сюда! Не фиг весь спрей в одну моську лить.

Михай отбирает спрайт у Даньчеза, пьёт, потом делает пытливо-мудрое лицо.
– Какой-то левый спрайт. Горчит, что ли.

Даньчез, звонко, по-соловьиному, икнув:
– Нормальная жижа.

Нюха хохочет, сквозь смех хрюкая, с трудом выговаривает:
– А ещё, Даньчез, икни. Классно у тебя получается. Не хуже Баскова.
– А ты хрюкни. Нюха-хрюха. А ты чего хрюкаешь-то? «Трёх поросят» обчиталась? – Даньчез опять икает. – Вот, блин. Это меня вспоминает кто-то.

Михай:
– Тебя, Даньчез, преподы вспоминают. И вспомнить не могут. Ты последний коллок-то сдал?
– Не-а, – опять икает, улыбаясь, Даньчез. – Я его проспал. Устал позавчера весь день в префер играть. Пришёл домой, весь хитровытраханный. Ну, нажал на флюс – и двенадцать часов просифонил. Встаю – два часа дня. А коллок был в десять. Прикинь?
– Ну и что?
– Ну и по фиг.

Все молчат. Даньчез ещё раз икает.
– А у тебя сколько хвостов-то? – спрашивает Михай.

Даньчез зевает:
– Пять. Не, шесть. И коллок – седьмой прокол.
– Значит, отчислят, – жеманно пожимает плечами Жечь.
– Наверное, – в голосе Даньчеза полная беззаботность.

Нюха:
– И чего же дальше, Даньчез, в армию пойдёшь?
– Наверное.
– Ты чего, больной? – это Жечь.
– Не-а. Был бы я больной, не пошёл бы в армию. А так я, блин, здоровый, как велоцераптер. Врач мне так и сказал на медосмотре: «Ты, сукин пациент, патологически здоров».

Михай:
– Во полено, а! Забреют, будешь там – ать-два – на плацу вджобывать.
– По фиг.
– Тебе там спрайту не дадут, – это опять Михай, ехидно. – Тебе там какого-нибудь тухлача дадут.
– По фиг. Я всё ем и пью, как пылесос. Я один раз на спор носок съел. Прикинь? На пятьсот колов. Не синтетический, конечно. Сто процентов хлопок. И стираный, конечно, а то бы вырвало.
– Вкусно было? – это Жечь, иронично.
– Нормально. Жевать только долго.
– Ну, ты, Даньчез, мо-о-онстр, – говорит, задумчиво улыбаясь, Нюха. Ей явно нравится Даньчез. Это видно, как говорится, невооружённым глазом. – А кто у нас вообще на районе служил?
– Пенёк служил, – говорит Даньчез.
– Это который из девятьсот третьей?
– Ну. В десантуре Пенёк служил. Недавно только вернулся. И ничего. По фиг. Два года башкой кирпичи чухал. И ничё. Здоровый стал, как алабай. Кстати, и кормили их там, как кашалотов. Я бы тоже в десантуру пошёл.

Михай, сердито, наверное, ревнуя к успеху Даньчеза у девчонок:
– А я не хочу в армию!

Нюха:
– А тебя и не возьмут.
– Чего это?! Возьмут! Я просто сам не хочу.
– У тебя склероз третьей степени.
– Не склероз, а сколиоз.
– По фиг. Дай ботлу.

Михай отдает бутылку Нюхе, та, отпивая, язвительно:
– Ты, Михай, всего один раз подтягиваешься. Ты – хиляк.
– Ага, один! А десять не хочешь?!
– Иди, вон турник. Устрой презентацию.
– У меня плечо болит, – Михай краснеет.

Нюха ржёт:
– А вон Даньчез, небось, побольше тебя подтянется.
– Не-е-е, – как ни в чём ни бывало, улыбается Даньчез. – Я вообще мало подтягиваюсь. Если чего-нибудь съесть – это пожалуйста, а спортом я не люблю заниматься. За фиг мне это нужно?
– А как же ты будет в армии? – спрашивает Жечь, красиво откидывая волосы со лба. – Там ведь надо спортом заниматься.
– А по фиг сто раз. Попаду в армию – займусь. А так – чего зря раньше дела мульку чесать?
– А я бы, если бы была парнем, я бы тоже в армию пошла, – говорит Нюха. – В десант бы пошла.
– А я бы – нет, – говорит Жечь.
– А я бы – да.
– А вот я бы – нет.
– «Я бы», «я бы», – передразнивает их Михай. – У меня вон тоже два хвоста…
– Тебя не заберут, у тебя склероз, – надменно улыбается Жечь.
– Сколиоз! С ним берут.
– Чего, Михайка, очко пульсирует? – это Нюха. – Не хочешь ты в армию?
– Сама ты пульсируешь. Не в этом дело.

Михай помолчал, глубоко вздохнул, трагически шмыгнул носом:
– Я вообще не знаю, господа чебуреки, чего я хочу по жизни… Армия – это армия… Служить – не служить… Какая разница. Ну, кончу я этот институт. А что дальше?

Он ещё помолчал. Все остальные посмотрели на него с уважением.
– Не знаю я ничего.

Пауза. Все отхлебнули, каждый строго по глотку спрайта: Нюха – Жечь – Михай – Даньчез.

– А я тоже, чубарики, не очень знаю, – вздохнула Нюха, – чего хочу. Мне, конечно, по фиг, но…
– А мне не по фиг, – грациозно передёрнула плечами Жечь. – Я…
– Да ладно, – перебил её, улыбаясь, Даньчез. – Включили тут Шекспира: служить, блин, не служить… Гнилой какой-то получается гадалкинг. Смысл жизни, что ли, зачесался? Что будет, то будет. Мы чего, знаем, чего будет? Не знаем мы ни фига. И ни один Сократ, блин, ни фига не знает. Живи себе, и всё. Пойдём лучше, пипл, ещё на районе погуляем. Зайдем в «Магнолку», возьмём ещё этой жижи икотной, может, ещё на чипсы хватит.

Он напоследок громко и звонко, словно щёлкнув пальцами, икнул. Нюха засмеялась, с нежностью глядя на Даньчеза. Михай и Жечь улыбнулись. Испытующе поглядели друг на друга.

– Пошли, – сказал Михай. – Философы в трусиках.

И они все четверо встали и пошли гулять на районе.

Я уже больше не слышал, о чём они там говорили. Слышал только, как то и дело громко смеялась Нюха.

На районе было тихо. Таинственно смеркалось. Я слез с брусьев и пошёл домой.

Я подумал о том, что я тоже, в общем-то, ничего не понимаю, как и Даньчез с Сократом. И от этого на душе стало как-то просторно, что ли, легко и просто.

А ледники пусть себе там тают. По фиг.