Теперь меня никто не любит
04.06.2015 14:19
На проезжей части лежало тело человека в шубе

Теперь меня никто не любитЗдравствуйте, читатели газеты «Моя Семья»! Скажу так: кто-то живёт, а кто-то страдает. Я уже устала от мытарств, с самого детства мучаюсь.

Родилась в 1984 году в Павлодаре (Казахстан) в небогатой семье. Отца у меня не было, а мама одна не могла много заработать. В школе надо мной всегда смеялись из-за того, что не модно одевалась. Когда училась в восьмом классе, мы решили переехать в Россию, в Свердловскую область. Продали трёхкомнатную и однокомнатную квартиры, но на вырученные деньги смогли купить только «двушку» на первом этаже пятиэтажки в городе Краснотурьинске.

Там я окончила 11 классов – слава богу, с медалью! Правда, не с золотой, на которую рассчитывала, а с серебряной. Как я из-за этого плакала! Ведь училась лучше всех. Тяжело вспоминать то время.

В 2001 году поехала в Екатеринбург, поступила в институт. Мне дали комнату в общежитии, на восьмом этаже, лифт не работал, спускаться-подниматься приходилось пешком. К тому же мне попались очень вредные девочки-соседки, в итоге они меня выжили. Я переселилась к девушке со своего курса, но у той оказалась комната-учебка, самая крайняя в коридоре, не предназначенная для проживания: там было очень холодно. Но и это я стерпела.

Училась, старалась, первый семестр окончила лучше всех: все зачёты и экзамены получила «автоматом»!

Перед Новым годом поспешила в Краснотурьинск с зачётной книжкой – показать матери отличные оценки, порадовать. Встретила дома 2002 год, а 7 января, на Рождество, поехала обратно в Екатеринбург: обязательно нужно было сдать зачётную книжку в деканат. На каникулы возвращаться домой уже не хотела, надеялась, если повезёт, попасть в студенческий профилакторий. Но оказалось, что в это время он не работал.

Я расстроилась, но – делать нечего, снова взяла билет до Краснотурьинска, чтобы провести каникулы дома. Поезд у меня был вечерний, из общежития вышла около шести вечера. Шла по тротуару к трамвайной остановке, чтобы добраться до вокзала, и тут на меня наехала машина!

Дальнейшее знаю со слов свидетелей, ими оказались военные. Они увидели на проезжей части тело человека в шубе – то есть моё – и пробку из машин. Остановились, спросили, в чём дело, почему никто не вызывает «скорую». Другие водители ответили, что пытались, но не смогли назвать точно место происшествия, якобы из-за этого медики отказались приехать. Добрые военные подняли меня, погрузили в свою машину и сами повезли в больницу, благо та оказалась недалеко.

Там поставили диагноз: «гематома, тяжёлая черепно-мозговая травма». Мне сделали операцию, трепанацию черепа. Невозможно описать, в каком тяжёлом состоянии я была.

Тем временем сотрудники больницы нашли у меня в сумке студенческий билет, позвонили в университет, попросили, чтобы о случившемся сообщили родителям. Мама с бабушкой сразу выехали ко мне. Правда, сейчас мать говорит, что ничего не помнит о той поездке и моём пребывании в больнице – это понятно, никто не хочет вспоминать плохое.

После операции я пятьдесят дней пролежала в реанимации, из них три недели была в коме. Мать с бабушкой поселились в моём студенческом общежитии, навещали, а мне всё не становилось легче, я оставалась в реанимации.

И вот наконец им сказали, что меня перевели в отделение. Они, наверное, обрадовались, но кому-то нужно было находиться со мною в палате, ухаживать. Бабушка тут же согласилась, хотя персонал сомневался, справится ли она – ведь ей уже было 77 лет.

Вот так мы с бабушкой лежали вместе в отделении нейрохирургии 24-й больницы. Я потихоньку восстанавливалась, начала говорить. Правда, из-за гормонального лечения сильно поправилась: была худышка, а стала пышка.

После выписки из больницы мне дали инвалидность: вначале I группу на два года, так как я не могла ходить, потом её заменили на II группу, третья, нерабочая степень. Но через некоторое время невропатолог сказал, что я неврологически уже полностью здорова, и инвалидность с меня сняли.

Мать страшно расстроилась из-за потери моей пенсии, не могла с этим смириться. Ей посоветовали отвести меня к психиатру – якобы у этих врачей пациенты после тяжёлой травмы могут получить инвалидность. И действительно, там я получила группу, даже хотели снова дать первую, но мне стало стыдно с такой ходить, я попросила третью, нерабочую степень II группы – всё равно пенсия такая же, как и у I группы. Комиссия одобрила. Потом через год провели переосвидетельствование, потом ещё. В итоге в 2009 году мне эту группу дали уже пожизненно.

Сейчас я инвалид, мать не считает меня за человека, любит не меня, а мою пенсию. От этого очень горько. Бабушка всё это видела, жалела меня – мать и к ней плохо относилась. 7 сентября 2013 года бабушка умерла, не дожив месяца до 89-летия. На её похоронах я плакала больше всех, так как на самом деле именно она меня любила и воспитывала, была настоящей мамой, называла меня «золотая». До сих пор много слёз по ней проливаю. Теперь меня никто не любит.

Летом 2013 года хотела встретиться со своим отцом, но он мне даже дверь не открыл, а по телефону сказал:
– Я тебя не воспитывал, не знаю тебя. У меня нет к тебе отцовских чувств, больше не приходи.

Понятно: кто захочет общаться с родственником-инвалидом, если он даже родной матери не нужен?

Мне сейчас очень трудно, чувствую себя сиротой, совсем одинокой. Никому не нужна, не интересна, не с кем поговорить. А уже 30 лет, пора бы и свою семью иметь, но как это сделать? Очень хочу найти добросердечных людей, которые бы меня удочерили, приютили у себя. Нет у меня никого и ничего. Я мечтаю о родителях, пусть и приёмных.

Галина,
г. Екатеринбург
Телефон в редакции
Фото: Fotolia/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №21, июнь 2015 года