В начале восьмидесятых мои сын и дочка ходили в сад-комбинат (те есть сад и ясли в одном учреждении). Как выяснилось позже, в группе сына работала нянечка, у которой ногти были поражены грибком, она заразила нескольких детей, в том числе и моего сына. От него сразу заразилась дочка. Не буду рассказывать о наших мытарствах. Скажу только, что я наотрез отказалась отдавать маленьких детей в больницу, добилась консультации профессора, который разрешил мне, достаточно опытной медсестре, самой лечить детей под его чутким руководством.

Дети поправились, но на прощание профессор сказал, что этот вид грибка (руброфития) обычно остаётся дремать в организме и, возможно, через несколько лет заболевание даст рецидив. Когда дети станут старше, их придётся госпитализировать, проводить серьёзное комплексное лечение.

Так и вышло. Я уложила детей в детское отделение известной больницы, и тут начался кошмар. Расскажу только некоторые факты. На работе я добилась ходатайства, чтобы мне разрешили оказывать посильную помощь отделению. И я попросту безвозмездно работала в отделении санитаркой в свободное от своей работы время.

Маленькие дети лежали без родительской защиты и ухода, в грязи. Обращались с ними очень грубо. В туалете моча стояла по щиколотку, полуголые дети босиком, в бинтах шлёпали к унитазу и в мокрых вонючих бинтах ложились снова на кровати. Шкафы в раздевалках не были закреплены, дети прыгали по ним и опрокидывали их, хорошо, что никто не покалечился. Маленькие пациенты съезжали по перилам вдоль огромных лестничных пролётов старинного четырёхэтажного здания.

Я сбивалась с ног, отмывая помещение и его обитателей, которых часто приходилось отлавливать. Тайком привела своего родственника, который как надо прикрепил шкафы к стенам. Персоналу было всё равно! Обращались с детьми хуже, чем с собаками. Особой жестокостью отличалась медсестра по фамилии Клопова.

Дети голодали. Еду привозили три раза в день. И если во взрослых отделениях объявляли, что привезли завтрак, обед, ужин, а лежачих кормили в палатах, то в детских была тишина. Кто-нибудь из ребятишек, услышав шум каталки с едой, успевал что-то схватить. Тем и питались. Минут через пять-десять так же тихо каталку увозили из отделения. Еда перекочёвывала в сумки медперсонала. Носили, не стесняясь, в открытую, в популярных тогда авоськах.

По возвращении из больницы домой мои чада жадно ели всё подряд, после обеда хватали хлеб, клали чёрный на белый и уплетали, называя это бутербродом. Я приносила в стационар еду, на которую, дрожа, набрасывались и мои дети, и их соседи по палате. А ещё, когда еду привозили при мне, я громко звала всех детей.

Этого мне уже не простили. Когда в очередной раз пришла в больницу, меня не пустили, обругали и сказали, что я нарушаю порядок и режим в их отделении и это якобы может подтвердить медсестра Клопова. Я всё-таки успела пробежать в отделение, ведь в тот день дочке удалили ногти. Но её заперли в палате, чтобы я не смогла к ней пройти. Через стеклянную дверь я знаками дала понять плачущей дочурке, что всё будет хорошо.

Что мне было делать? Я ревела, будучи не в силах смириться с увиденным. Подумала и написала обо всём в Минздрав.

Вскоре начались звонки. В основном звонила та самая Клопова. Пока шло письмо, дети успели выписаться, ими меня шантажировать не могли. Но угрожали: если не откажусь от заявления, то напишут мне на работу, что я алкоголичка и проститутка. Ну, я ответила, чтобы написали, повеселили моих коллег. Один раз эта Клопова даже пригрозила мне несчастным случаем.

Через некоторое время из Минздрава пришёл ответ, что проведено служебное расследование, факты подтвердились, виновные наказаны. Кто и как наказан, я не знаю. Произошли ли в этом отделении перемены, тоже не знаю. Надеюсь, что стало лучше.