– Елена Григорьевна, вы поступили в один театральный вуз, а окончили другой. Расскажите, как это было.
– С первого раза не поступила в театральный, но мама очень хотела, чтобы я стала студенткой. Нашли в справочнике Ленинградский институт культуры имени Крупской, и я поступила на театральную режиссуру массовых зрелищ. Я была очень хорошей студенткой, мой портрет висел на Доске почёта, за курсовую работу получила премию. Но именно тогда я и решила уйти из этого вуза. Потому что всё-таки поступила в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии.

– Все стремятся учиться и жить в Москве, а вы выбрали Питер.
– Я выросла в Царском Селе, можно сказать, что я питерская. И потом, всегда была домашней девочкой, меня, что называется, «в керосине хранили», никуда без родителей не ездила. Перебраться в другой город – страшно.

– А потом вы долго жили на два города. Сегодня уже считаете себя москвичкой или ваше сердце всё-таки принадлежит Петербургу?
– Я и сегодня живу на два города. Поначалу очень боялась Москвы, она такая шумная! По сравнению с Питером здесь всё стремительнее, ярче, люди более решительные, быстрее дела делают. Питер – вдумчивый город. Когда стоишь на стрелке Васильевского острова, то понимаешь, что общаешься с ыостью.

На втором курсе института стала сниматься в кино, приезжала в Москву самым дешёвым поездом в шесть утра. На студию надо было к девяти, и я несколько часов гуляла по городу, забредала в чудные уголки Замоскворечья, Таганки. Тогда и поняла, что Москва очень разная. Теперь у меня здесь есть любимые места.

– Наверняка понимали, что сначала будет нелегко?
– Я это преодолела, ведь вся моя жизнь проходит в дороге: гостиницы, вокзалы, самолёты… В Москве у меня своего жилья не было, жила у близкой подруги Ольги, сегодня она моя помощница по работе в Госдуме. Когда я стала работать в парламенте, моей дочке Настеньке исполнилось всего шестнадцать лет, она училась в школе. Поэтому ещё полгода дочь оставалась в Питере. На выходные я приезжала домой, чтобы на неделю наварить борща, нажарить котлет, – и снова в столицу. Правда, уже ко вторнику еды у Насти не оставалось, потому что весь её класс переселился в нашу трёхкомнатную квартиру. В среду я звонила домой и спрашивала: «Доченька, как дела? Чем занимаешься?» – и слышала в ответ: «С Наташкой суп варим. А ещё пришли Петя и Аня». То есть они жили коммуной.

Но когда Настя окончила школу, я забрала её в Москву, мы стали жить в гостинице «Россия». Это ужас! В номер постоянно звонили мужчины с кавказским акцентом и предлагали поужинать. Я боялась за дочку! Именно тогда моя подруга Олечка забрала нас к себе, мы спали у неё в гостиной на диване. Через некоторое время нам предложили просторную квартиру в старом депутатском доме, но я попросила меньшую жилплощадь в районе, где жила Ольга, – хотела быть рядом с ней.

– Елена Григорьевна, что повлияло на выбор актёрской профессии?
– Мне кажется, я родилась артисткой. А поняла это, когда меня, двухлетнюю, поставили на стульчик и попросили прочесть стишок. В школе участвовала в самодеятельности, меня приняли в народный театр в Царском Селе, где в пьесах Чехова и Горького играли учителя и инженеры. Одиннадцать человек из этого театра, и я в том числе, окончили театральные вузы.

– Расскажите, пожалуйста, о своём детстве, родителях.
– Я – офицерская дочка. Папа был комиссаром не только по характеру и должности, но и по призванию. Настоящий политработник. А мама – председатель женсовета. Поэтому на нашей коммунальной кухне проливались женские слёзы и решались мужские проблемы. Родители всем и всегда помогали, открытость – наша семейная черта.

У нас долго не было своей мебели, она появилась очень поздно. Зато мы возили с собой два больших чемодана, которые называли «Великая Германия». Переезжали с ними из одного полка в другой. Мне всегда хотелось в них заглянуть, там хранились старые мамины туфли и платья. Мама была модницей, часто заходила в Ленинградский дом мод, изучала новинки, а затем шила себе наряды в нашем офицерском ателье. Спустя много лет я подарила театру имени Комиссаржевской её шляпки – сейчас таких уже не делают.

– Вы знаете, кем были ваши предки? Интересовались происхождением фамилии?
– Это долгая история. Ещё в 1895 году жители одного украинского села получили по правительственной программе землю на Урале, в Башкирии, куда все и переехали в деревню Преображеновка. Часть семьи носила фамилию Драпеко. Поселившись на Урале, они сохранили украинский язык и национальные костюмы. Именно папа научил меня петь на украинском. Говорю-то я по-украински плохо, а вот песни пою хорошо. И дочь этому научила. Когда меня отправили на Украину международным наблюдателем, я взяла с собой Настю. Полтавский губернатор собрал бывших комсомольцев на праздник, и Настя слилась с местными девчонками! Сама она южного типа, поэтому в Москве очень выделяется, а там – как своя.

– Как случилось, что вы, женщина, актриса, мама, решили взвалить на свои плечи такие серьёзные должности: депутат Государственной думы, заместитель председателя комитета по культуре? Может, здесь кроется желание добиться равноправия с мужчинами?
– Я бы с удовольствием отдала свои заботы, да некому. Когда была артисткой, всё время боролась за справедливость. Однажды выступила на пленуме творческих союзов и рассказала, насколько мы, артисты, не защищены в смысле охраны труда. Например, во время съёмок фильма «А зори здесь тихие» меня «топили» в болоте. Это была трюковая съёмка без страховки. И чудо, что со мной ничего не случилось. Но бывало, что артисты на съёмках погибали: Евгений Урбанский, Виктор Авдюшко… Я уж не говорю о травмах на площадке. Где профсоюз, обязанный нас защищать? После выступления мне предложили стать членом ЦК и отстаивать интересы творческих деятелей. И десять лет я боролась за права артистов театра, кино и цирка.

Я хорошо знала такие предметы, как диалектический и исторический материализм, научный коммунизм. Многим они не давались, а мне ставили «отлично». И в дальнейшем эти знания пригодились.

Папа всегда говорил, что нужно читать не учебники, а первоисточники, и если хочешь знать, что сказал Энгельс, – читай самого Энгельса, а не пересказ. Как ни странно, папа научил меня делать шпаргалки. Ведь когда готовишь их, то систематизируешь материал, и он в твоей голове укладывается в определённую структуру. У меня были лучшие шпаргалки в институте! (Смеётся.)

Позже психологи проводили опрос среди деятелей культуры, и выяснилось, что у меня ассоциативное и комбинаторное мышление, примерно в равных долях. Я спросила, что это значит. Мне ответили: из-за этого вы никогда не станете великой актрисой. Я расстроилась. Но наступила перестройка, и многие артисты остались без работы, а я со своим мышлением спасла не только себя, но и многих коллег.



– Вам часто приходится ездить по стране. Поделитесь впечатлениями.
– Нам кажется, что вся культура заключена внутри Садового кольца в Москве. Ничего подобного! Я была в одной станице Краснодарского края. На зелёном откосе сидели пятьсот человек, и вдруг из-за сарая вышел оркестр во фраках и стал играть для местных жителей симфоническую музыку. После концерта был шквал аплодисментов. Оказывается, людям это надо!

Ещё один случай. На концерте для железнодорожников после привычных эстрадных номеров мой партнёр по фильму «А зори здесь тихие» Андрей Мартынов прочитал стихи Фёдора Тютчева. Вы бы слышали, как зрители аплодировали хорошему русскому языку!

В народе есть самоуважение и желание совершенствоваться. И после премьеры фильма Станислава Говорухина «Ворошиловский стрелок» зал стоя аплодировал двадцать минут. Это была политическая демонстрация, зрители разделяли идеологию картины. У деятелей искусства должно быть уважение к своему народу.

– А эта врождённая жажда справедливости не мешает вам жить?
– Мне очень повезло, хотя возникали тяжёлые ситуации. Я всю жизнь занимаюсь тем, чем хочу, и никогда не теряла лица – ни ради должности, ни ради славы. У каждого человека есть выбор, и я всегда выбираю «невыгодную» дорогу. Мне говорят: «Зачем тебе это надо? Сиди, молчи, и всё у тебя будет хорошо!» – но я так не могу.

Двадцать лет назад морозными вечерами я клеила листовки у метро, агитируя своих избирателей. Тогда никто и не думал, что Россия скоро развернётся. Но я абсолютно уверена, что страна разворачивается не без нашей помощи.

Я счастлива, когда вижу, что нужна людям. Самое страшное – когда у тебя молчит телефон и о тебе никто не вспоминает. Я пережила такой период: меня сняли с должности министра культуры Санкт-Петербурга, когда выступила против Ельцина. Даже пришлось выбросить телефонную книжку, потому что все, с кем раньше общалась, завидев меня, переходили на другую сторону улицы.

Я осталась без работы. Руку помощи протянули те, на кого и не рассчитывала. Мне предложили преподавать в университете. Я защитилась, стала профессором и семь лет читала лекции. А те, кто когда-то в министерском кабинете облизывал мне пятки, а потом сделал вид, что Елены Драпеко не существует, растворились в пространстве. Я давно не обольщаюсь насчёт человеческой благодарности.


– Принят закон о запрете курения в общественных местах. И теперь на телевидении «замазывают» кадры с курящими актёрами, чем откровенно портят фильмы. У нас стало очень много запрещающих законов. Не похоже ли это на одну русскую пословицу?
– Да! Я бы сказала, что это наша старинная русская игра: заставь дурака Богу молиться – он и лоб расшибёт. В законе говорится лишь о необходимости ограничения, а не о тотальном запрете. Но Роскомнадзор усердствует – большой ему привет! Я вот что хочу сказать: не надо злить людей, у нас в стране сорок миллионов курильщиков, а это большая сила.

– Как думаете, почему сегодня снимают несмешные комедии?
– Ну почему же? Например, «Любовь-морковь» – хорошая комедия. Но вообще я нечасто смотрю новые фильмы, хотя сама лет пять назад снялась в комедии – «Смерть в пенсне, или Наш Чехов». Читала сценарий и хохотала. К тому же собрался прекрасный актёрский состав. В этом фильме у меня роль близкой родственницы олигарха, которая хочет сыграть Раневскую в спектакле «Вишнёвый сад» и добивается этого любыми путями. Играя эту роль как комедийную, я пребывала в уверенности, что и весь фильм является комедией. Но режиссёр фильма Анна Чернакова, узнав об этом, сказала: «Елена Григорьевна, это не комедия, это – артхаусный триллер!» Только увидев фильм, я поняла, что она права. (Смеётся.)

– На мой взгляд, именно ваша героиня в этом фильме является камертоном и придаёт осмысленность происходящему на экране. Но всё же всемирную славу вам принесла кинокартина «А зори здесь тихие». Как вы относитесь к её ремейкам?
– Фильм Рената Давлетьярова, на мой взгляд, интереснее, чем китайский сериал, который я так и не досмотрела. Ренат очень бережно отнёсся к материалу, я благодарна ему за это. Оказывается, через сорок лет после выхода нашего фильма эта тема ещё жива. Но когда режиссёр утвердил молодых артистов, он был уверен, что те всё знают о войне. А выяснилось, что наша молодёжь воспринимает немцев как весёлых туристов. У нового поколения нет боли, связанной с войной. Если сравнивать наш фильм и новый, то у Ростоцкого была романтическая трагедия, а у Давлетьярова – обычная военная драма.

– Какие роли вам не довелось исполнить, но очень хотелось?
– Режиссёр Алексей Салтыков снимал фильм «Емельян Пугачёв», на главную роль утвердили Евгения Матвеева. Но изначально, когда проект только планировался, Пугачёва должен был сыграть Владимир Высоцкий, а я – его жену. В результате Госкино отвергло кандидатуру Высоцкого, ну и заодно вместо меня утвердили Тамару Сёмину, потому что я по возрасту Матвееву во внучки годилась. Таких огорчений было немало. Например, в картине «Одиноким предоставляется общежитие» пробовалась на главную роль, но Гундарева меня переиграла, поэтому я снялась в этом фильме в паре с Фрунзиком Мкртчяном.

– Какой, в вашем представлении, должна быть семья и от чего зависит семейное счастье?
– Об этом написаны тома, а ответа нет! Для меня семья – это единое понимание жизни, одна система ценностей. Идеальных людей нет, значит, надо принимать человека таким, какой он есть, и уметь прощать.

– Ваша дочь выбрала профессию журналиста.
– Она хотела стать артисткой и даже снялась со мной в одном фильме, но я её отговорила. У неё очень сильный характер, в актёрской профессии это мешает. А журналистика – тоже публичная профессия, но при этом ты сам формируешь свою жизнь и сам выбираешь героев. Сегодня Настя работает на радио в эфире и пиар-менеджером у певицы Веры Брежневой. У неё есть и другие проекты.



– Как вы её воспитывали?
– Только личным примером. Я очень много работала, занималась политикой, растила дочь без мужа. Со мной рядом находилась мама, поэтому воспитанием больше занималась она: ходила с Настей по театрам, на балет; а фильмы дочь сама выбирала. Внучке моей ещё нет двух лет, но у неё появились любимые мультики – про Машу и Медведя, Лунтика и наш советский фильм «Ну, погоди!».

– Были ли в вашей жизни ситуации, которые оставили шрам на сердце?
– У меня за спиной несколько войн, в том числе афганская. Я входила в группу психологической разгрузки. После боя солдат находится в состоянии шока, особенно если это его первый бой. И чтобы вернуть человека в нормальное состояние, надо, чтобы он либо заплакал, либо засмеялся. Поэтому актёры готовили либо сентиментальные, либо смешные номера. Для артистов это тоже испытание: проверяешь себя на вшивость. Ведь едешь на бронетранспортёре, и тебя в любую минуту могут подстрелить. Система ценностей сразу приходит в порядок: быстро понимаешь, что в жизни главное, а что – нет.

Однажды в Афганистане мы работали на концерте, а разведка в это время находилась в горах. Отработали, легли спать. Вдруг среди ночи нас будят офицеры и просят с ними пообщаться, ведь они пропустили концерт по долгу службы. Рассказали нам о войне, о том, как пришлось застрелить десятилетнего мальчика, потому что там воевали все, и дети тоже. Я видела офицера, который струсил в бою. Его перестали брать на задания, даже когда он об этом просил. Ему хотелось вернуть уважение товарищей. Но никто не хотел рисковать.

На границе с Абхазией тоже было страшно. Сидят военные, слушают твоё выступление. Вдруг появляется человек, и кто-то тихо встаёт и уходит с ним. Рядом идёт бой, слышна стрельба. А потом они так же тихо возвращаются, садятся и слушают дальше. А бой у них каждый день, для них это работа.

Поэтому нынешние мальчики-режиссёры должны себя заставить изучать жизнь не в баре Дома кино, а на войне или в экстремальных ситуациях.