Уйду с лёгким сердцем
29.10.2015 13:49
Уйду с лёгким сердцем– Ты, говорят, сделал меня бабушкой, – негромко сказала Регина Гордеевна, когда сын, умявший тарелку огненного лагмана и добрую порцию кролика, тушенного в сметане, отхлебнул мастерски сваренный кофе и закурил, блаженно щурясь на залитый солнцем двор.

Глеб вздрогнул от неожиданности и с досадой почувствовал, как запылали уши. «Какого чёрта!» – прикрикнул мысленно на себя, а вслух произнёс как можно безразличнее:
– Ещё не в курсе.
– Могу просветить, – так же спокойно сообщила мать. – Позавчера у тебя родилась дочь, а у меня, соответственно, внучка. Три двести вес, пятьдесят сантиметров рост.
– Откуда ты узнала, что ребёнок от меня?
– Это было несложно, – ответила Регина Гордеевна.
– Действительно. Что это я? – язвительно произнёс сын. – Миллионный город, ежедневно рождается несколько сотен детей. Проще простого выяснить, что один из них – мой. Ты что, каждый день все роддомы обзваниваешь?
– Глебушка, ты забыл, какие у меня возможности?
– Забудешь тут, – вздохнул парень.

У Регины Гордеевны Новак и в самом деле были огромные возможности. Практически безграничные. Она уже пятнадцать лет руководила приёмной председателя горсовета. Председатели приходили и уходили, она же оставалась бессменной.

Женщина налила себе кофе и села напротив сына.

– Что собираешься делать?
– Убей – не знаю, – сознался он. – Это как-то всё случайно получилось. Мы и встречались-то пару-тройку месяцев, не больше. Когда она залетела, что я только не делал, чтоб уговорить её на аборт. А она своё: «Хочу ребёнка. С тобой, без тебя – мне всё равно».
– Мне почему не рассказал?
– Ну… Не рассказал… Думал… – уныло начал Глеб и замолчал.
– Что думал? Что само рассосётся? – повысила голос мать. – Сколько раз я тебе говорила: появляется у тебя проблема – так у кого их нет? Но если ты скрываешь её наличие, изворачиваешься и лжёшь, то у тебя уже две проблемы.
– Я никому не врал! – возмутился парень. – О женитьбе, да вообще о серьёзных отношениях не было сказано ни слова. Она сама всё решила.
– А ты, значит, ни при чём? Нашкодил и в кусты?
– Если ты так ставишь вопрос, то пойду и распишусь.
– А красный диплом? А аспирантура?
– Во-о-от! – подхватил Глеб. – А красный диплом? А аспирантура?
– О чём ругаемся? – заглянул в кухню отец.
– Володя, не мешай! – отмахнулась женщина.

Когда муж покорно вышел, прикрыв за собой дверь, сказала уже спокойней:
– Была я вчера у неё. Хорошая девочка. Но… дворняжка.
– Ну, ты даёшь! – развеселился сын. – А мы кто? Что-то я аристократов среди наших предков не припомню.
– Не в предках дело, – поморщилась Регина Гордеевна. – Ты этот носик картошечкой видел? А лобик с прилипшей чёлочкой? А обгрызенные ноготки? Не понимаю, чем она тебя взяла.
– Тем, что дала, – ляпнул парень.
– Паршивец! – рассмеялась, не сдержавшись, мать и бросила в сына скомканной салфеткой. – Пороть тебя некому!

У Глеба отлегло от сердца. Мама не сердится. А что там будет с ребёнком, его не заботило. Может, пацанка и не от него. Да и не до того было. Через пару дней его вызвал декан и сообщил, что доклад Глеба об архитектуре культовых сооружений индоиранских огнепоклонников признан заслуживающим внимания и ему предлагают перевод в МГУ.

– Окончишь в столице пятый курс, защитишь диплом. А там, гляди, и аспирантуру предложат.
– Ого! – расплылся в улыбке Глеб. – Значит, не зря я два месяца пахал на раскопках под Волгоградом?
– Не зря, не зря, – покровительственно похлопал его по плечу декан. – Ты там смотри, Новак, не посрами, как говорится, альма-матер, – и добавил негромко: – Регине Гордеевне моё почтение.

В процессе оформления документов и беготни между райкомом, профкомом и студкомом выяснилось, что переводят в МГУ не только его, но и Ингу Баринову – дочь заведующего кафедрой научного коммунизма.

Глеб никогда не обращал на неё особого внимания. Но в многолюдной Москве любой земляк воспринимался как близкий человек, даже если он, то есть она, несколько носата и плосковата. Они вместе сидели в читалке, бегали по музеям и театрам, ходили на почту за переводами от родителей, ездили домой на каникулы. И никто не удивился, когда амбициозные провинциалы, защитив дипломы и став аспирантами, сняли квартиру и зажили семейно.

– Мам, Инга ребёнка хочет, – сообщил Глеб, приехав проведать родителей.
– А ты что?
– А что я? Разве женщину остановишь, если она втемяшила себе что-то в голову? – хмыкнул Глеб. На самом деле ему льстило, что его готовы добиваться любыми способами.
– Ну, раз так, надо бы вам узаконить отношения. Не могу видеть беременных под венцом.
– Мне тоже не хотелось бы по залёту жениться, – согласился Глеб. – Так вроде бы какая-то иллюзия добровольного решения сохраняется.

Свадьбу, смахивавшую по составу на совместное заседание горсовета, обкома и объединения профсоюзов, с достоинством отгуляли в лучшем ресторане города. Деньги, подаренные молодым, пошли на уплату первого взноса за кооператив.

А вот с наследником, увы, не заладилось.

– Мы прошли всех врачей, обследовались во всех клиниках, проконсультировались у всех профессоров, – загибал пальцы Глеб, повествуя матери о злоключениях. – Теперь настал черёд экстрасенсов. Инга и фотографию Кашпировского на животе носит, и заряженную воду от Чумака пьёт.

Регина Гордеевна кивала, но, похоже, слушала вполуха. Ни помощи не предложила, ни совета дельного не дала.

Уезжал Глеб с тяжёлым сердцем. В его молодой семье действительно было неладно. Все мысли супруги уже давно подчинены зачатию. Диссертацию она забросила, из вуза уволилась. Разочаровавшись в экстрасенсах, Инга фанатично уверовала в знахарок. Всё это можно было бы понять, если бы жена находилась под властью материнского инстинкта. Но младенец ей нужен был исключительно для удержания мужа. Глеб бунтовал, старался объяснить, что готов примириться с отсутствием наследника, но достучаться до супруги не мог.

Особенно её напугало решение Новака уйти из университета, где месяцами не платили зарплату, и открыть на паях с другом Аликом Тукаевым свою фирму.

– Ты разбогатеешь, купишь себе безмозглую куклу, которая родит тебе ребёнка, а меня выгонишь! – рыдала Инга.

Глеб возмущался, обещал, что этого не произойдёт, но программа уже была запущена. Вскоре он затащил в постель юриста Анечку. После Ани были Света, Арина, Маша, потом ещё одна Аня… Оформив с Ингой развод, уж и вовсе пустился во все тяжкие.

Алик, ставший недавно в третий раз отцом и любивший Новака как родного брата, уговаривал друга и компаньона остепениться.

– Когда ты нагуляешься, Глеб? Ведь тридцать лет уже. Пора о семье подумать, о детях.
– А я чем, по-твоему, занимаюсь? – отшучивался тот. – Процесс идёт полным ходом. Как только какая-нибудь из моих девочек забеременеет, тут же женюсь.

Он даже купил по случаю загородный домик, чтобы Новак-младший мог расти на воле, но его девочки становиться матерями не торопились.

Занятый своей разнообразной личной жизнью Глеб совершенно выпустил из виду родителей. Звонил регулярно, помогал деньгами, но если выдавалось свободное время, то проводил его с очередной подружкой. Потому звонок отца прозвучал как гром с ясного неба.

– Региночка в коме. Врачи сказали: готовиться к худшему.
– К-как в коме? – проговорил, заикаясь, Глеб. – Я же на прошлой неделе говорил с ней.
– На прошлой неделе мама уже была в больнице. Но она запретила тебе сообщать. Не хотела беспокоить.

Новак бросил всё и полетел в родной город.

Едва заслышав голос сына, мать открыла глаза и сказала чётко и спокойно, будто разговаривая по телефону:
– Глеб, не волнуйся. Я в порядке.

Через час её не стало.

На похороны собрался, казалось, весь город. Просторный холл горсовета, заставленный десятками венков, сотнями букетов, не мог вместить всех пришедших попрощаться с Региной Новак. Но плакал только отец Глеба, да утирала слёзы стройная женщина в длинном чёрном пальто.

Окаменевший от тяжести и стремительности потери Глеб очнулся лишь к концу поминок, когда официальные гости удалились и за большим столом остались только родственники.

– Пап, ты, наверное, не готов к этому разговору, но я очень прошу тебя подумать о переезде, – сказал он резко постаревшему отцу.
– Что?! – ужаснулся отец. – Оставить Региночку одну? Никогда!
– Ночь в поезде, и ты здесь. Но жить мы должны рядом. Тебя ведь в этом городе ничего не держит.
– Как ничего? А внучка? А правнучка?
– Какая внучка? Какая правнучка? – испугался Глеб. Ему на миг показалось, что убитый горем отец повредился в рассудке.
– У внучки нашей – Катюши – дочка родилась. Ты ведь дедом стал, Глебушка. А я – прадедом. Какое счастье, что Региночка дождалась! Всё твердила: «Родится правнучка, и я с лёгким сердцем уйду».
– Пап, притормози, – мягко сказал Глеб. – О ком ты говоришь?
– О Жанночке.

Отец махнул рукой стройной женщине, сидевшей возле колонны. Она подошла, присела рядом и, не глядя на Глеба, положила голову на плечо отцу.

– Я не могу поверить, папа Володя, – прошептала она сквозь слёзы, – не могу поверить.
– Извините, что нарушаю вашу идиллию, – язвительно отчеканил Новак, – но мне хотелось бы кое-что прояснить.

Женщина подняла на него покрасневшие глаза.

– Кто вы, собственно говоря, такая?
– Мама Регина так и думала, что ты меня не узнаешь. Я – Жанна Филиппова. Мы с тобой познакомились в парке на аттракционах. А любовь у нас случилась в тире, где работал дедушка твоего друга Валеры Сидякина. В восемьдесят восьмом году родилась наша дочь Катя.
– А как вы к моим родителям прибились? И, если вас не затруднит, называйте мою мать Региной Гордеевной.
– Глеб! – вскинулся отец.
– Ничего-ничего, – погладила его по руке женщина. – Я называю Регину Гордеевну мамой с её собственного разрешения. К родителям твоим я не прибивалась, как ты выразился. Мама Регина меня сама нашла и очень много помогала. За что я ей буду вечно благодарна.
– А что я тут о какой-то внучке слышал?
– Катюшка неделю назад стала мамой.
– Не рановато ли? Ей ведь, по моим скромным подсчетам, ещё и двадцати нет.
– А что поделаешь, если в нашей семье все такие ранние, – вздохнула Жанна. – Моя мама первого ребёнка в шестнадцать родила, я – в семнадцать. Катя в восемнадцать справилась.
– Да уж. Яблочко от яблоньки, – скорчил выразительную гримасу Глеб.

Жанна, поджав губы, встала.

– Папа Володя, завтра, как договорились, в восемь на кладбище. Всё нужное я принесу.

Вечером Глеб пытался расспросить отца о том, какие отношения связывали родителей с его полузабытой подружкой и почему всё держалось в тайне. Но папа только разводил руками:
– Региночка говорила, что так нужно.

Вернувшись в Москву, он попытался выбросить из головы всё произошедшее. Однако дни сменялись неделями, а перед глазами всё чаще всплывало лицо Жанны. Смешная, немного вульгарная девчонка, с которой когда-то миловались в тире, стала настоящей леди, к чему, без сомнения, приложила руку его мать. Жанна и разговаривала с интонациями Регины Гордеевны, и мимика у неё была мамина, и держалась она с такой же холодноватой любезностью, не допускающей ни малейшей фамильярности. От неё даже пахло любимыми духами мамы – старомодными, но такими волнующими «Клима».

Через месяц посвящённый в его переживания Алик Тукаев сунул Глебу билет на поезд и сказал сурово:
– Кончай дурью маяться. Езжай к ней.

Извещённая о его приезде Жанна домой к себе не позвала, а предложила встретиться в обеденный перерыв. Глеб пришёл в оформленное в псевдо-греческом стиле небольшое кафе задолго до назначенного часа.

– Жанна, я должен извиниться, – покаянно произнёс он, когда они, сделав заказ, устроились в уютном уголке. – На меня тогда слишком много навалилось. Смерть мамы, твоё неожиданное появление, известие о взрослой дочери, о внучке. Блин, я ведь внутри тот же двадцатилетний дуралей, каким и был тогда в парке. А тут вдруг – дед. Пойми меня и не сердись, ладно?

Жанна медленно кивнула.

– Пожалуйста, объясни мне, как всё получилось? О чём думала мама? Чего она хотела? Почему мне ничего не говорила?

Женщина отвела глаза, сосредоточенно размешивая сахар в чашке.

– Трудно сказать. Мама Регина ведь и со мной не очень откровенничала. Поначалу, полагаю, руководствовалась чувством долга. Для неё была невыносима мысль, что у её положительного, хорошо воспитанного сына, которым привыкла гордиться, растёт незаконнорождённый ребёнок. А потом она полюбила Катюшу. Бабушка есть бабушка. Когда же поняла, что у вас с супругой не очень ладится, взялась за меня. Наверное, рассчитывала, что мы с тобой можем сойтись. Заставила поступить в институт, устроила на хорошую работу. Бывшая пэтэушница из тира – уже, между прочим, заместитель директора департамента. А кроме того, мама Регина научила меня следить за собой и держаться в обществе. Она, – Жанна запнулась, подбирая слово, – она, можно сказать, натаскивала меня на тебя. Самый лучший комплимент, что я от неё слышала: «Глебка тебя не узнает». Да, в юности я, пожалуй, представляла собой удручающее зрелище. Но, как видишь, мы с ней хорошо поработали.

– И ты так спокойно воспринимала это натаскивание? – изумился Глеб.
– Ну, сначала-то я вообще ничего не понимала. А когда осознала… Естественно, разозлилась. Потом мне стало смешно. А потом вышла замуж.
– Ты была замужем?
– Почему «была»? – подняла красивые брови Жанна. – Я и сейчас замужем. У Катюшки есть братик. Тебя это удивляет?
– Да нет, почему же, – забормотал Глеб и вдруг взорвался. – Зачем я вру?! Конечно, удивляет! Не удивляет! Бесит! Я ведь ехал руку и сердце предлагать. И здрасьте пожалуйста, мать моего ребёнка, оказывается, замужем.
– Я так надеялась услышать когда-нибудь эти слова, – сказала после долгой паузы Жанна.
– Ну, услышала. И что?
– И ничего.
– То есть «всем спасибо, все свободны»? – угрюмо уточнил Глеб. И, не дождавшись ответа, встал из-за стола. – Что ж, извини за беспокойство.
– Сядь, – негромко скомандовала женщина. В её голосе так явственно прозвучали мамины интонации, что Глеб послушно сел.

Она не торопясь вынула из сумки платочек, промокнула глаза. И, глубоко вздохнув, сказала:
– Знаешь, я считаю, что есть восьмой смертный грех – неблагодарность. Человек может и убить, защищаясь, и украсть, чтобы накормить голодных детей, а уж гордыню и вовсе под контролем не удержишь. Но ответить добром на добро – полностью в нашей власти. Так мне казалось. И вот попала в ситуацию, когда сама должна бы проявить благодарность, а не могу.

Она пожала плечами и покачала головой.

– Мне очень повезло с мужем. Дима – замечательный человек. Меня очень любит, буквально на руках носит. Катюшу воспитал как родную. Хоть мы и не скрывали никогда, что у неё другой отец. Мама Региночка всегда говорила Кате: «У всех твоих подружек только папы. А у тебя и папа, только он живёт далеко, и чудесный отчим». Катька очень этим гордилась. Тимоше – нашему с Димой сыну – седьмой год пошёл. И разрушить всё это из благодарности к твоей матери? Извини, не могу.
– Да уж, пожалуй, – упавшим голосом пробормотал Глеб.

Чай допивали в полном молчании. И только подавая Жанне пальто и вдохнув такой родной запах духов «Клима», Глеб решился.

– Жанна, а можно мне познакомиться с дочерью? Раз уж она всё знает. Как ты думаешь, она не будет против?
– Не знаю. Вообще-то она умная девочка. Явно в папу, – искоса глянула на него Жанна. – Только… Боюсь, если ты к нашей семье прилепишься… Я в хорошем смысле, – поторопилась объяснить она, – как в Библии, «да прилепится муж к жене своей». Если ты прилепишься к нашей семье, то своей никогда уже не заведёшь. А это было бы уж совсем чёрной неблагодарностью по отношению к маме Регине.
– А может, как раз наоборот? Полюбуюсь на вас и наконец-то женюсь.
– В таком случае нам нужно поторопиться. Катя сейчас твою внучку кормить заканчивает, и у неё будет свободное время.
– Внучка! С ума сойти! Никак привыкнуть не могу! – рассмеялся Глеб.

Женщина покопалась в сумочке и протянула ему маленькую коробочку.

– Вот, подаришь Кате.
– Кольцо? Зачем ты покупала? Я и сам могу.
– Деньги потом отдашь. Всё равно ты ни её размера не знаешь, ни вкусов.
– Погоди! А как ты догадалась, что я захочу увидеть дочь и внучку?
– Ну, не зря же меня мама Регина натаскивала. Я тебя знаю лучше, чем ты сам себя знаешь.
– А вот и не знаешь! Я сейчас дочери без всяких твоих подсказок торт куплю. Или ещё лучше – машину!
– Торт Кате нельзя. Она кормящая мать. И машина ей пока ни к чему – у неё прав нет. Успеешь ещё подарками засыпать. За все годы. Пойдём уже, дедушка.

Виталина ЗИНЬКОВСКАЯ,
г. Харьков, Украина
Фото: Fotolia/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №41, октябрь 2015 года