Пару лет назад отмечали Новый год. Семьями. Всего три семьи: Солдатиковы, Разделины и моя.

Солдатиков Витя и Раздолин Коля – мои одноклассники. Три одноклассника – три совершенно разные судьбы.

Есть, как известно, три поколения: «шестидесятники», «семидесяхнутые» и, пардон, «восьмидерасты». Насчет поколения 90-х и 2000-х не знаю никаких определений. Может быть, со временем появятся.

«Шестидесятники» – это «тури-тура», Евтушенко-Вознесенский-Окуджава, «прорабы перестройки».

«Семидесяхнутые» – утончённые эстеты, работающие истопниками в котельных, или лохматые хиппи в грязных клёшах.

А вот мы с Колей и Витей – «восьмидерасты». А что это такое? Бог его знает. Пёстрая слишком картина. Сразу не разберёшься.

Коля Раздолин ушёл в восьмом классе в ПТУ, потом работал слесарем на заводе. В начале 90-х завод перестал существовать, и Коля стал мясником.

Коля – мужчина крупный и здоровый, как носорог (носороги, кстати, лет до семидесяти живут). Лицо у Коли доброе и улыбчивое. Чем-то похож на Фёдора Емельяненко.

Страшный Коля был в юности, так сказать, женолюб. Бабником я его никак назвать не могу: язык не поворачивается. Слово какое-то плоское. Коля просто очень искренне любил всех симпатичных девушек.

Помню, стоит он как-то у чёрного входа мясного магазина на Ленинском. В белом халате и окровавленном резиновом зелёном фартуке. Точит топор на ножном точиле. Топор – типа бердыша. Халат у Коли на бицепсе треснул. На голове – рыжеватый бобрик и фиолетовый шрам сантиметров на десять (в драке осадили арматурой). В общем, сильное зрелище.

Мимо проходят две девушки. Опасливо поглядывая на Колю и обходя его лёгкой дугой.

Коля останавливает точило, распрямляет плечи, закидывает бердыш за плечо и, очаровательно улыбаясь (был бы я девушкой – не устоял бы), нежно напевает, как бы зазывно мурлыкая:
– Моя вишнёвая девятка…

Через три дня на Колиной вишнёвой девятке, помню, мы едем втроём: Коля, я и одна из тех девушек – Тося. Красивая синеглазая брюнетка. Коля вообще любит симпатичные контрасты. Одно время, например, у него была голубоглазая мулатка Сусанна из Лумумбария.

Коля и Тося едут к Тосе домой, а меня Коля просто подбрасывает до МГУ.

После мясничества Коля стал братком. По кличке Мясник (как, кстати, у маршала Жукова).

Ездил на «стрелки», возил крупные суммы валюты в кейсах через границу, носил на шее полукилограммовую золотую цепь, пел, обливаясь пьяными слезами, «Владимирский централ», периодически получал ножевые и пулевые ранения. Трижды женился и, разводясь, оставлял женам всё.

До «Централа» и до «Тишины» дело, слава богу, не дошло, но в середине двухтысячных вся эта дурнина кончилась, и Коля стал мирным охранником. Женился в четвёртый и последний раз на Маргарите (Маргоше, натуральной кареглазой блондинке), которую обожает.

Родил дочку Сашу, бросил пить, стал примерным семьянином и ударился в религию. Любит говорить про «божеское», дарит всем «духотворительные» брошюры. В речи то и дело проскакивают разные братковские словечки. Но это не считается.

Теперь про Витю Солдатикова. Что можно сказать про Солдатикова? Витя – абсолютно положительная личность. Среднего роста, атлетического сложения, неизменно приветливый, отзывчивый, улыбчивый. Врагов у Вити нет. Вредных привычек тоже. Он мастер спорта по фехтованию. Окончил школу и институт. И то, и другое – с отличием. С середины 80-х работал в НИИ: Научно-исследовательском институте бетона и стали. В начале девяностых, одновременно с Колиным заводом, институт перестал существовать.

И здесь Витя совершил единственный неблаговидный поступок в своей жизни, который, впрочем, никому никакого вреда не принёс. Когда институт закрыли и всех уволили, Витя ночью стырил вывеску своего родного НИИ. На вывеске так и было написано: «Научно-исследовательский институт бетона и стали (НИИБиС)».

Я бы вывеску с такой аббревиатурой тоже стырил. Просто из принципа. Сейчас она висит у Вити над кроватью.

Витя женился на девушке Вале, когда ему было двадцать пять, а Вале – двадцать.

Валя Солдатикова – это тоже «воплощение всего». Добрая, улыбчивая, дальше – по списку. Они чем-то даже внешне похожи. Валя – кандидат в мастера спорта по лёгкой атлетике (спринтер). Она и сейчас, в своим сорок с лишним, бегает как страус. Отличница. Старший бухгалтер.

Ровно через девять месяцев после свадьбы у Солдатиковых родилась дочь Даша, которая в двадцать лет, как и её мама, вышла замуж и тут же, через девять месяцев, родила сына Мишу. Собственно, этот рассказ преимущественно как раз про Дашу. Но – ещё несколько абзацев терпения.

После ухода из НИИ с карнавальным названием Витя стал торговать матрёшками в Измайлове. А что тогда было делать?.. «Пошла писать коммерция».

Через год он открыл какое-то своё дело в «Измывайлове». Ещё через год стал каким-то директором чего-то. Ещё через год – генеральным. Дальше Витина судьба уподобляется памятнику космонавтике и ВДНХ.

Сейчас Витя – очень богатый человек. Причём абсолютно законно разбогатевший. Такое всё-таки бывает.

Витя нисколько не изменился. Он совершенно такой же образцово-показательный «восьмидераст», у него по-прежнему нет дурных привычек и врагов. Зато у него с Валей и Дашей есть что-то вроде мегаусадьбы на Волге. Там – несколько домов, бань, гаражей и так далее. Кони, индюки, козы, куры, девять алабаев, пруд с зеркальными карпами, сад-огород-оранжерея – это само собой. И всегда там куча друзей и родственников.

Как раз в этой солдатиковской усадьбе отмечали Новый год пару лет назад.

О себе долго говорить не буду. Окончил МГУ и в нём и остался. В начале девяностых МГУ всё-таки не перестал существовать. Так что никаких стимулов стать мясником или торговать матрёшками в «Измывайлове» у меня не было. Может быть, и зря.

Судьба не заставила меня петь, обливаясь пьяными слезами, «Владимирский централ». Я не получил никаких ножевых и пулевых ранений. Я не читаю никаких «духотворительных» брошюр.

Опять же: наверное – зря.

Жизнь моя не стала памятником космонавтике. У меня нет индюков и пруда с зеркальными карпами. Зато у меня есть хорошие, добротные очки, сколиоз и семь с лишним сотен научных печатных работ, абсолютное большинство из которых никто не читал, не читает и никогда не будет читать.

Но главное – у меня есть жена и дети. Теперь-то я уже, наконец, понимаю, став уважаемым пожилым восьмидерастом, что как раз семья – это и есть главное в жизни.

Банально, но верно.

К Солдатиковым я приехал с женой и без детей. Младший, совсем маленький, остался у бабушки с дедушкой. А старший тогда учился в Париже.

Два слова о старшем, поскольку он тоже действующее лицо в этом сильно затянувшемся рассказе.
Мой старший сын Даня на год младше Даши. Три года назад он окончил бакалавриат в «Вышке» и поехал продолжать образование в Париж.

Во Франции – социализм. Или почти социализм. Мой сын (в смысле – я) платил за обучение 200 евро за семестр. То есть по тогдашнему курсу где-то 8 тысяч рублей. По-моему, недорого. Когда он поступил, в его группе было шестнадцать человек. Мой сын оказался единственный белый (алжирцы, вьетнамцы, малийцы, китайцы, кенийцы, тоголезцы, марокканцы, сирийцы) и – единственный не гражданин Франции.

Это так, информация к размышлению. В свете последних геополитических раскладов.

И вот мы собрались на Новый год у Солдатиковых. Коля Раздолин с Маргошей и десятилетней Сашей. Витя Солдатиков, Валя, Даша с мужем Тёмой и двухлетним Мишей. И я с женой.

Провожаем старый год, сидим, беседуем. Кругом томно развалились сопящие алабаи, Саша с Мишей спят в детской, а мы – сидим. Шашлык в серебряном блюде дымится. Пахнет хвоей, мясом, мандаринами, шампанским и оливье. Классика жанра.

– А помните, как мы Новый год справляли у Вовки Елистратова в начале девяностых? – спросил Витя Солдатиков.
– Как такое забыть, – сказала Валя Солдатикова.
– А я чего-то подзабыл, – улыбнулся Коля.
– Потому что ты пьяный был в дым и башка у тебя была перебинтована, – пояснил я.

Коля, почёсывая левой рукой бицепс и правой крестясь:
– Это какой год-то был?

Я, неуверенно:
– То ли девяносто третий, то ли…

Валя, уверенно:
– Четвёртый. Дашке было почти три, а Даньке – почти два.

Витя, нежно:
– Ох ты, старшая бухгалтерша моя. Всё помнит.

Коля, оживляясь:
– А! Это когда Богомол такую поганку безбожную завернул! Прости, Господи, мою душу грешную! Стал Богомол на Штыря сопеть… Я-то мяса безмятежно рублю, аки Авель. А Штырь, Царствие ему Небесное, на Богомола – с шилом. Ну, я – на Штыря. Спасать же надо товарища. А мне сзади Сика, прости его, Господи, по кумполу арматурой – чик!.. Ну, я – с копыт. Лежу в полугробе, уже архангелов жду… Ну, а тут эти трое видят, что мокруха на подлёте, прости, Господи, мою душу грешную. Помирились прегрешенцы, побросали свои безбожные орудия убиения, и меня в реанимуху. Там-то я и отпыхтелся кое-как… Это бесовское дело в месяце октябре преисподобилось, а вот в Новый год, да, у тебя, Вовка, и разговелись.

Я:
– А в декабре, когда ты со шрамом на кумполе мясо рубил, помнишь, Коль, как ты с Таськой… «Моя вишнёвая девятка» и всё такое…

Маргоша, сурово:
– С какой такой Тоськой?

Коля, крестясь:
– Грешен был я до тебя, грешен, Маргошенька. Грешен по самое не искушай. Прости, Господи, мою душу грешную!
– А я не помню, как мы у дяди Вовы справляли Новый год, – сказала Даша.

Валя:
– Ты совсем маленькая была. Но ты нас тогда страшно-страшно напугала. До сих пор вспоминаю и вздрагиваю.
– А как?

Витя:
– В общем, рассказываю для всех.

Сидим мы у Вовки, провожаем старый год. На полу – Дашка с Данькой мотыляются. Колька пьяный и перебинтованный спит на диване. А мы, значит, разговариваем. Обсуждаем актуальные проблемы времени. Политические моменты. Это ж был девяносто третий год, мама моя! Расстрел Белого дома! Сидим, значит, обсуждаем… Увлеклись. Время летит. Вдруг глядим – а Даши с Данькой нету. Туда-сюда: нету! Пропали. У нас общесемейная паника. Валька уже чуть не в слезах. Всю квартиру обшарили. Нету. Тут встаёт с дивана Коля, полупроспавшийся, и говорит: «Курить хочу». Вовка ему: иди, Колян, на лестничную площадку. Коля и пошёл. Через минуту возвращается: «А это не наши чиграши у мусорного ящика чего-то жрут?» Мы – к мусорке бегом. А там – картина маслом. Сидят Даша с Даней в новогодних нарядах на голом грязном кафеле у самой мусорки и жрут кассеты. Аудио. Сидят, хомяки, и деловито жуют. Спокойно. Пачки у обоих – непробиваемые. Зажёвывают, как халву. Рядом с ними уже зажёванные куски разложены. Мы – давай у них изо рта пластмассу выковыривать, а те ещё и сопротивляются. За щёку норовят её языком запихнуть. Ну, вытащили мы из детей кассеты. Стали дрожащими руками пазлы из этих обжёвок собирать. Собрали. Вроде всё на месте! Ничего не проглочено! Глядим – Данька с трудом, но всё-таки одолел одну кассету: «Французские народные песни».

– Вот он теперь во Франции и учится, – вставила Валя.
– А ведь точно, – удивился я. – Как же я до сих пор не догадался. Надо же! Знак судьбы.
– Они, оказывается, – продолжил Витя, – пока мы Белый дом обсуждали, взяли тихо кассеты – они на полу были разложены – и уползли к входной двери. А та-то была не заперта. И ручка-то у тебя, Вовка, была низкая. Дашка и дотянулась. Вышли наши детишки тихо, прикрыли её – и к мусорке. И сидят, гурманят.

Я:
– Главное, как они своими молочными зубами умудрились пластмассу разжевать? Это ведь тебе не современный китайский пластик. Это – добротные советские кассеты.

Витя:
– Зубы у нас, у Солдатиковых, тьфу-тьфу-тьфу! – хорошие. Я вон полста прошёл – ни одной пломбы. И у Дашки вроде бы зубы – в меня.

Даша, с интересом:
– А я какую кассету сожрала? В смысле обжевала?

Я:
– Ты, Даш, обжевала целых три кассеты.
– Ого!
– Да. Были у меня, Даш, три любимые кассеты. Вот ты их как раз и оприходовала. До сих пор простить тебе этого не могу. Шучу. В общем – три кассеты со сборниками советских песен. Назывались они, как сейчас помню: «Команда молодости нашей», «Как прекрасен этот мир» и «Тигры у ног моих сели». Замечательные были сборники.

Даша и Тёма удивлённо переглянулись.

– Чего это вы переглядываетесь-то? – спросила Валя.

Даша и Тёма ещё раз переглянулись, помолчали и дружным хором пропели:
– Прико-о-ольно!

Коротко передаю содержание Дашиного рассказа.

Когда Даша и Тёма поженились, Даша сразу же пошла в психологическую «Школу счастливой женщины». Там ей популярно объяснили, как надо строить семейную жизнь. И Даша с солдатиковским здоровым оптимизмом (хотя она теперь была и не Солдатикова, а Железнякова) сразу же стала её строить, эту семейную жизнь. В частности, как выяснилось, Счастливая Женщина должна очень сильно любить мужа (оригинальная мысль, просто наипрогрессивнейшая инновационная нанотехнология). А для этого есть целая система расстановок, аутотренингов и прочих искромётных тайных приёмов Счастливой Женщины. В частности, Счастливая Женщина должна периодически сочинять Позитивные Песни Про Мужа. В которых муж – очень хороший и в которых Счастливая Женщина его всячески хвалит, уважает, воспевает и ублажает. Дальше там происходит какая-то таинственная Позитивная Трансформация Самооценки мужа, которая, в свою очередь, посредством Психофизиологического Перекодирования повышает оценку теперь уже мужем жены…

Фу, устал… Просто говоря, если мужа накормить и назвать каким-нибудь Моим-Мусенькой-Беляшиком, то муж будет ещё больше любить жену. (Тоже очень оригинально.) Но «Школа счастливой женщины» утверждает, что лучше мужа не просто называть Славным Беляшиком, или Сладким Тюфячком, или ещё каким-нибудь Тотошей-Лобанчиком, а петь ему песни собственного сочинения с соответствующим содержанием. И тогда Даша сразу же сочинила три песни. Вернее, сочинила она не песни, а придумала свои слова на уже существующие популярные мелодии.

Так вот. Хотите верьте, хотите нет, но Даша придумала слова на музыку именно из тех кассет, которые она с аппетитом сожрала у мусорки в наступавшем 1994-м. А именно: на мотив «Команда молодости нашей» она каждый день теперь пела Теме:
Мой муж на свете лучше всех,
Ему сопутствует успех…

Дальше не помню. На мотив «Как прекрасен этот мир», как нетрудно догадаться:
Как прекрасен Дашин муж,
Посмотри…

Дальше не помню. Очень удобно. Вместо «Дашин» можно подставить «Машин» или «Надин». Можно, если попроще, «этот муж». Если хотите понаучнее – «данный муж».

А на мотив «тигров»:
Ап! Я мужу пожарю котлету!
Ап! Опасен его аппетит!
Ап! Конфликтов в семье больше нету!
Ап! Любимый наелся и спит!

Дальше что-то про то, что Даша Тёме сварит щи и такого мужа ещё поищи. Не помню. Но на музыку про щи с котлетой у Даши легло ловко.

Мы внимательно прослушали Дашин рассказ. Помолчали. Тишина. Слышен был только мирный сап алабаев.

– Да! Удивительное совпадение, – прервал молчание Витя.

Коля, вздохнув:
– Всё в руце Божией…

Маргоша, поправляя волосы:
– Хорошие у Дашки получились стихи. Особенно про котлету.

Тёма, нежно глядя на Дашу:
– А главное – помогает… Действительно – никаких конфликтов.

Я, ворчливо:
– И какие всё-таки прекрасные были мелодии в наше время. Не то что сейчас…

Даша, похлопав Тёму по плечу:
– Прикольно, да?

Моя мудрая жена, таинственно улыбаясь:
– Вот что значит новогодняя ночь.

Мы вдруг посмотрели на часы. Было без одной минуты двенадцать.