Есть такое учение о мудрости жить. Интрапси называется. С лихих девяностых тянется к нам шлейф всяких проблемных тренингов и семинаров.

Друг Дима в своё время ушёл из бизнеса, продал одну из двух квартир, новенький внедорожник, прокутил сбережения, а перед тем как уехать на пээмжэ в Канаду, записался на последние гроши на это самое интрапси.

На недоумённое дружеское «на хрена?» Дима ответил, что это полезно и он нисколечко не сожалеет. Вот, например, притча.

После кораблекрушения спасся единственный пассажир круизного лайнера. Штормовые волны вынесли его на дикий пляж океанского атолла. Мужик пришёл в себя, просушил портки, съел манго, запил кокосовым орехом и воскликнул: «А ведь здорово! Прозрачное море. Кварцевый песочек. Плоды на деревьях. Райские птицы поют! Мне здесь нравится!»

Пошёл мужик по пляжу и видит: лежит на песочке юная красивая и совершенно обнажённая аборигеночка и строит ему глазки. Сорвал мужик с дерева банан, угостил красавицу и бурно совокупился с ней три раза подряд, а потом возопил: «Я счастлив! Сбылась мечта жизни! Я не хочу возвращаться в цивилизацию! Мне даже алкоголь не нужен! Это мой остров!»

И как только мужик промолвил эти слова, на горизонте поднялась волна цунами.

– В этом и заключается смысл интрапси! – заявил нам Дима. – Если чего-то вожделеешь – получаешь обратное! Если чего-то боишься – получаешь это самое.

С этими словами Дима уехал в Канаду. Он очень хотел изменить свою жизнь, обрести себя в новой профессии, покинуть Россию. Дима уехал, изменил жизнь, а через шесть лет вернулся, выгорев дотла в профессии биржевого брокера и глубоко разочаровавшись в англосаксонской цивилизации.

С принципами интрапси мы с моим другом Витьком столкнулись, ещё когда жили в Крыму, задолго до появления интернета и мобильных гаджетов. Витёк тогда приобрёл взамен синей «копейки» серебристую «Ауди-100», на которой мы южными ночами охотились на отдыхающих дев. Порой с нами увязывалась младшая сестрёнка нашего товарища: покажите, мол, что такое ночная жизнь в курортном городе.

Так вот, когда с нами увязывалась Ленка, нам сказочно фартило – юные ветреницы буквально бросались под колёса, строили глазки в кафе и флиртовали на пляже. Но мы были связаны по рукам и ногам присутствием спутницы. Под каким-нибудь предлогом спешно отвозили обиженную Ленку домой, возвращались в кафе, на море, но там в смысле девок – шаром покати. И улицы пусты, и под колёса никто не бросается. Едем без Ленки на следующий вечер – опять не клюёт. Витёк тогда назвал эту ситуацию «уравнением обратного усилия» – в том смысле, что в другой части уравнения всегда находится мистическая противодействующая сила.

Учась в Военно-медицинской академии, я мечтал стать хирургом. Остросюжетная мужественная романтика, возможность реально дарить людям здоровье и жизнь! С третьего курса я подвизался санитаром, медбратом, а потом и субординатором в нескольких академических клиниках. А самыми нелюбимыми, занудными и тошнотворно скучными медицинскими предметами казались мне в те годы микробиология и эпидемиология. И судьба сделала именно так, что я на врачебном поприще последовательно стал сначала микробиологом, а затем эпидемиологом! Неужели и это интрапси?

Я мечтал о квартире, и мне её долго не давали, а когда дали – возопил, как тот мужик на атолле, что счастлив. И мне пришлось продавать квартиру, чтобы уехать из страны, ставшей чужой, и из города, который перестал меня греть… Из двух двушек мы слепили трёхкомнатный рай в Петербурге, но едва я стал упиваться, казалось бы, вечным уютом, цунами развода смыло меня в грязную коммуналку с алкашами. Моя нынешняя и самая любимая квартирка теперь не кажется мне последним «приютом комедианта». Чувствую – будет что-то ещё, но отношусь к этому спокойно, как к наступившему за окном очередному и не последнему утру…

Да! Всю сознательную жизнь я мечтал о собственном кабинете. С библиотекой, шикарным угловым письменным столом, кофейным столиком, баром и даже диванчиком, на котором будущий классик может прикорнуть, как Наполеон при штабе в Египетском походе…

Однажды добрый знакомый пригласил меня в гости в дом, который он построил после увольнения в запас. Просторная кухня, изысканная гостиная, спальня на зависть династии Людовиков, три гостевые комнаты, мастерская и даже сауна с выходом на стеклянную веранду меня не особо удивили: я знавал хоромы и покруче. Но кабинет!.. По скрипучей винтовой лесенке мы поднялись на третий этаж в башенку с готической витражной стеной и узенькими бойницами окон. На пространстве в неполных двадцать метров размещалось всё, о чём я когда-то мечтал: и дубовый письменный стол с зелёной лампой, и кофейный столик с креслами, и бар-холодильник, и библиотека, и «тот самый» диванчик. Простенок был завешен медвежьей шкурой, на которой поблёскивал золочёными ножнами флотский кортик.

Хозяин вынул из бара бутылку виски, пару хрустальных стаканов и сделал приглашающий жест в сторону кофейного столика.

– Скажи, ты что-нибудь пишешь? Изобретаешь? – спросил я после первого глотка.
– Да нет, – лениво ответил хозяин. – Я и книг теперь не читаю, честно говоря…
– Тогда зачем тебе кабинет?
– Я в нём пью.

Я перестал мечтать о кабинете, и вскоре он у меня появился: маленький – два с половиной квадратных метра – в уголке просторной лоджии. Тут помещается компьютерный стол, глубокое кресло, книжная полка, конвектор и изящный откидной столик. Если не пишется, можно его (столик) развернуть, открыть бутылку хорошего вина, поднять шторы и смотреть, как за стеклянной стеной идёт снег, или барабанят по стеклу дождевые капли, или крадётся кошачьей поступью опаловый свет белой ночи, или мигает в темноте млечный путь городских огней и невидимый мудрец заполняет чернильной тьмой кроссворды окон в соседских многоэтажках. Нынешней зимой моя творческая обитель выдержала двадцать семь градусов мороза! А главное – я перестал жаждать огромного кабинета с библиотекой, баром и кофейным столиком…

И ещё вспомнилось, как в нашу часть пришла генштабовская разнарядка «на войну» – то есть командировка в Афганистан. Помню, пили кофе в кабинете моего начальника отдела, и тот серьёзно рассуждал, что «за речку» пошлют его или специалиста по особо опасным инфекциям подполковника Романовского. Наверное, я не слишком браво выглядел, потому что начальник снисходительно усмехнулся:
– Успокойтесь, вас не тронут… У вас мало опыта, маленький ребёнок и нет квартиры… Это совершенно исключено!

Почти неделю ждали, какое решение примет командир части, и всё это время бабочками в животе порхали липкие противные предчувствия. На пятые сутки шеф обнародовал фамилию «счастливчика». Это был я. Интрапси?

Побывав «за речкой», я спокойно ездил в места, при одном упоминании о которых у иных сослуживцев возникала медвежья болезнь.

Да, о медвежьей болезни! Может быть, не случайно интрапси трактует человеческую диарею как подсознательное желание трусливо бежать от жизненных обстоятельств, освободиться от чего-то (кого-то), ничего при этом не предпринимая?

Избыточный вес в понимании интрапси – навязчивое желание любой ценой сохранить то, что имею, то, что досталось с великим трудом… Шутки шутками, но как только перестал цепляться за прошлое ободранными в кровь пальцами, я медленно, но верно стал худеть.

Онкология – непрощённые обиды. Было… Простил и отпустил. И жив, хотя шансов почти не было…

Я знал одну дамочку, которая вечно ныла по поводу того, что окружающие, и дома, и на работе, сделали из неё машину, робота, козла отпущения, кухонный комбайн и всё за нее решили раз и навсегда, а она всю жизнь хочет заниматься любимым делом, а ей не дают, и всё такое, и:
– У вас проблемы с яичниками? – спросил её мой знакомый, знаток интрапси, и дамочка изумлённо вскинулась.
– Откуда вы знаете?

С отроческих лет мне нравились высокие стройные брюнетки. Но на дворе стоял социализм, похожий, по сути, на матриархат. Мораль тех времён была такова, что мужчина ростом 170 сантиметров мог рассчитывать только на девушку ростом 169 и ниже. Однако маленьким девушкам во все времена нравились высокие парни. Маленькому мужчине при таком раскладе надо было сразу пойти и утопиться.

Капитализм мне понравился. Возможностью жить нестандартно и ставить «рекорды высоты». В нашей холостяцкой компании покорение высоких девушек называлось «прыжками с шестом». И мы прыгали! И я ставил всё новые и новые рекорды – 176, 178, 180, 184, 186 и, наконец, 191 сантиметр!.. В тот вечер в сауне друзья водрузили мне на голову лавровый венок «абсолютного чемпиона по прыжкам с шестом».

А потом я женился на маленькой блондинке… Интрапси?

Перед тем как уехать в Канаду, друг пошёл на проблемный семинар по интрапси. И там познакомился с девушкой. Красивой. С шикарной машиной, квартирой и к тому же живущей на ренту от бывшего супруга из Швейцарии. Девушка влюбилась, а то, что их свела интрапси, она восприняла как божественное знамение. Роман был настолько бурным, что мы стали сомневаться: уедет наш друг за океан или останется?

Но вот однажды, в три часа пополуночи, мне позвонил Саша и сообщил, что он бежит по шоссе из Комарова в Петербург, а поскольку я живу на севере города, то он у меня поспит хотя бы часа два.

На вопрос, почему и от кого он бежит белой ночью вдоль залива, друг рассказал, что вчера ездил на дачу к Наташиным родителям. Думал, в гости, но оказалось, что это помолвка… А ночью, после секса, Наташа стала к нему приставать: «Ты меня любишь? Расскажи, как ты меня любишь. Ну расскажи!.. Нет, ты меня совсем не любишь!»

Дима пытался уговорить возлюбленную: мол, завтра у него сложный день… Решается вопрос о кредите в десять миллионов евро, а ведь он – финансовый директор компании. Бесполезно! Третий час кряду Наташа ныла под боком: «Ну расскажи, как ты меня любишь! Нет, ты меня не любишь…» Попутно выяснилось, что девушке пить нельзя. Совсем. Ни грамма. Даже от глотка шампанского у неё напрочь слетала крыша. Пазл сложился – и с распавшимся браком в Швейцарии, и с проблемным семинаром.

Дима встал и стал одеваться: мол, подышу воздухом и вернусь. Наташа выскочила следом с воплем: «Ты меня совсем не любишь!» Дима добежал до высокого забора, подтянулся и перевалился кувырком на свободу. Он бежал по ночному шоссе и радовался тому, что снова один.

– Представляешь, они даже гнались за мной втроём: Наташа с отцом и старшим братом. Но… разве можно догнать мужчину, бегущего к свободе?

Друг-маммолог Мишутка любит приговаривать: «Не надо встречаться с девушками, которые посещают проблемные семинары и тренинги».

Лет пять назад Мишутка узрел у меня на темени маленькую проплешинку.

– Лысеешь, Вовчик, лысеешь, маленький!

В нашей компании все зовут друг друга «маленькими».

Отвечаю, что плешь у меня ещё со студенческой поры, а в ответ:
– Лысеешь, лысеешь!.. Эх, маленький, маленький…

Через полгода Мишутка облысел. Чтобы скрыть от окружающих свой тестостероновый аэродром, окаймлённый по краям чахлыми посадками, приятель обрил голову и стал похож в профиль на боксёра Валуева.

А моя микроплешь всё та же…

– Приходите к нам на тренинг! – зазывали мою сотрудницу её соседки.
– Зачем?
– Там вас научат любви!
– Как вам сказать… Знаете ли, я с этим вообще-то родилась…

Никогда не верил в теорию двух половинок, думал – это плод болезненного женского воображения… И надо же! После восемнадцати лет первого супружества, после пятнадцати лет счастливой, успешной холостой жизни «легкоатлета с шестом» я вдруг открыл для себя, что половинки бывают…

Я никогда не был чадолюбив. Молодые мамочки с колясками в сквериках и во дворах ассоциировались у меня со стайкой унылых обезьян, жизнь которых отныне и на многие годы расписана немудрёными алгоритмами: покушал – пописал – поплакал – покакал… Разве это жизнь? Разве это может сравниться с созданием шедевров, с покорением мира? Шутливо про себя я называл мамочек с колясками апологетами полового размножения. «Апология» переводится с греческого как «защитительная речь». Следовательно, апологет – защитник и пропагандист идеологических течений, систем, теорий, учений.

И вот теперь я качу детскую коляску вокруг своего нового дома.

– Владимир, идите к нам! – зовут молодые мамашки-соседки с детской площадки.

Выходит, и я теперь самый что ни на есть апологет…

– Ну ты даёшь, Вова! – говорят мне однокашники за скотчем. – Хрен с ней, с литературой, наукой, монографиями. Мы и сами профессора, доценты, книжки пишем… Но ты нас всех просто сделал, как Тайсон! Всех, вместе взятых!.. Как тебе удалось?
– Пошёл в магазин, – отвечаю, – купил конструктор «Сделай сам». Почитал инструкцию. Сделал.

А настоящий перелом в сознании произошёл в холле родильного отделения, где струился сквозь шторы тусклый ноябрьский свет и минуты ожидания текли как часы.

– Эй, папашка! – весело воскликнула возникшая как джинн из кувшина акушерка. – Держите свою дочу!

Крошечный человечек глядел на меня из фланелевого свёртка, зевал и чмокал губами, будто хотел сообщить нечто очень важное… И вдруг я понял, что это – моё, и слёзы счастья размыли окружающий мир.

Что было до этого? Белорусское детство, учёба в академии, рождение сына, офицерская служба, война, увольнение в запас, развод, жизнь в грязной коммуналке, гусарские похождения счастливого холостяка, изданные книги – и вдруг… Нет, не эпилог, а яркая страница, открывающая новую и совсем другую жизнь…

– Подержите, подержите, – шепнула акушерка. – У нас плакать не стыдно. Минут на пятнадцать я вас с ней оставлю. Прочувствуйте… Теперь считают, что папам это полезно. А может, это и есть ваше самое лучшее произведение?