Когда он был маленьким, я звал его Медведко. Очень уж он был похож на маленького шкодливого медвежонка. Ещё он был похож на борца или штангиста в миниатюре, поэтому я также называл его молодым богатырём Гаргантюа.

Больше всего Данькин отец, а мой брат Василий боялся, что Данька станет новым «вождём краснокожих». Примерно таким, какого описал в своей новелле О.Генри. И для этих опасений были самые веские основания.

А дело в том, что с самого раннего возраста Данька отличался необыкновенной шкодливостью. Доходило до того, что нам просто неловко было брать его с собой в клуб, кинотеатр или другое публичное место.

Возьмёшь, бывало, в клуб на концерт. Сначала он вроде бы спокойно сидит у меня на руках, с интересом смотрит на сцену. И вдруг я вижу, что выражение его лица меняется, становится каким-то шкодливым. Ну, думаю, сейчас что-нибудь отмочит! И точно: Данька хватает своими маленькими, но очень сильными ручонками впереди сидящих женщин за платки и изо всех сил дёргает. В таких случаях приходилось извиняться и уходить домой, прервав просмотр на самом интересном месте.

Как только Данька подрос и начал самостоятельно бродить по дому, пришлось переложить все книги и грампластинки на не досягаемую для него высоту. В противном случае он до них добирался, пластинки с грохотом разбивал об пол, а книги рвал на части своими сильными ручонками. Всё это проделывал с явным удовольствием.

Ещё Данька очень любил кусаться, сосать пальцы и дёргать всех за уши.

Родители Даньки в то время учились в Краснодарском мединституте, а домой приезжали на выходные и, естественно, очень скучали по сыну. Помню, приехали они в очередной раз, и Вася сразу же на радостях взял сына на руки. Потом посадил его к себе на закорки, начал очень резво скакать, изображая лошадь, а Данька стал всадником. Скакал Вася то галопом, то рысью и вдруг как заорёт от дикой боли. Оказалось, что Даньке надоело ездить просто так, и он впился своими белыми зубками отцу в шею. От боли брат завертелся на месте – ну точь-в-точь как старуха разбойница из сказки «Снежная королева», когда маленькая разбойница уколола её ножом.

Вспоминаю другой случай. Пошли мы все вместе в огород копать картошку и взяли с собой Даньку. Мужчины копали, а женщины выбирали клубни, наклоняясь до самой земли. Ума не приложу, где Данька умудрился добыть толстенный стебель подсолнуха. И когда наша сестра Вера в очередной раз наклонилась за картошкой, он изо всех сил огрел её по заднице. Надо сказать, что звук получился очень сочный.

Наказаний за свои шалости Данька совершенно не боялся. Если его ставили в угол, то просто выходил из него, когда ему надоедало стоять. А шлепки по заднице даже не воспринимал, потому что она у него была настолько крепкая, просто-таки каменная, что он не чувствовал боли.

Но при этом он очень любил реветь. А ревел обычно не от боли и не после наказания, а когда ему не позволяли совершить очередную шалость. Причём Дане, видимо, очень нравился сам процесс рёва.

Помню, сели мы как-то раз ужинать. На столе полно разных домашних деликатесов: наша мама, Данькина бабушка, очень вкусно готовила. Если выражаться Данькиным языком, то на столе лежали: фебусок (хлебушек), татосицька (картошечка), хитанка (сметанка) и так далее. И только мы приступили к ужину, как он, уж не помню отчего, начал реветь. И ревел с таким упоением, с каким оперный певец исполняет арию Каварадосси! Слёзы градом лились из глаз, да такие крупные – просто жемчужины.
Я слушал, слушал… Подумал: да когда же ты наконец перестанешь? Нет, рёв продолжался, и мне это стало действовать на нервы.

А в это время я как раз намазывал на хлеб сладкую аджику. И вдруг в голову пришла идея: в широко открытый орущий Данькин рот я сходу влепил бутерброд. Данька облизнулся. Видимо, вкус аджики ему очень понравился. Он моментально перестал реветь, вырвал у меня из рук этот бутерброд и начал совершенно спокойно, как ни в чём не бывало, с удовольствием уплетать его за обе щеки. Причём слёзы моментально высохли.

Ещё он любил наблюдать за похоронами. Конечно, в свои два года Данька не понимал трагизма – для него это было просто каким-то необычным действом. Бывало, сядет у окна, положит палец в рот и наблюдает за очередной процессией, проходящей как раз мимо нашего дома. А поскольку смотреть на похороны из окна считается плохой приметой, то все, естественно, прогоняли Даньку с наблюдательного пункта. Конечно, мальчика это очень обижало, и он начинал реветь в своей любимой манере, которую я уже описал.

И тут получалась какая-то трагикомедия: на улице люди рыдали от горя, а в это время Данька рыдал в доме, оттого что ему не дали любоваться таким интересным «спектаклем».

Данька очень долго не хотел говорить. Стукнул ему год – молчит, два года – молчит, хотя всё уже понимает и даже умудрился в этом возрасте выучить с нашим отцом почти все буквы алфавита. Мы начали тревожиться: а может, он всю жизнь будет молчать?

И вот наконец, когда ему уже шёл третий год, Данька заговорил. А случилось это так. Он, как обычно, сидел с пальцем во рту, смотрел свой любимый телевизор. Показывали, как по тундре бредёт стадо оленей. Данька принял их за коров и вдруг как заорёт:
– Му, молока Дане дай!

А спустя некоторое время произнёс и вторую фразу. У нас под окном росли яблони, и на одной из них висела кормушка для птиц. Когда Даня увидел, что прилетела птичка и стала клевать зерно, то показал на неё пальцем и радостно закричал:
– Тип-тип, ам-ам!

Первую фразу о коровах Данька произнёс не зря. Молоко он любил безумно и выпивал его сразу по пол-литра. Причём, уже будучи довольно большим, обязательно требовал, чтобы молоко ему наливали в бутылку, надевали на бутылку соску, и только потом ложился на подушку в обнимку с этой бутылкой и с каким-то сладострастием, сопя и причмокивая, одним духом выпивал всё.

Когда он подрос, то кроме своего любимого телевизора полюбил ещё книги с картинками и часто просил, чтобы мы ему читали или рассказывали сказки. Самыми любимыми у него были истории о Бабе-яге, сказки Пушкина и басни Крылова, особенно «Ворона и Лисица».

«Сказку о рыбаке и рыбке» мог слушать бесконечно, хоть каждый день. Однажды, когда он в очередной раз заставил её пересказывать, я решил схитрить и немного её сократил, пропустив эпизод, когда старуха просила новое корыто, а сразу начал с избы. Но Данька сразу обнаружил жульничество и закричал:
– Стой, стой, дядя Федя! Она же сперва у рыбки просила стиральную машину!

Ещё он любил смотреть иллюстрации в книге «Дон Кихот», просил:
– Покажи мне книгу про Донкого Хода.

Начинаю показывать иллюстрации, а он снова изрекает:
– А это кто? Сан Чапаев?

Как-то раз мы сидели с ним и смотрели его любимый телевизор. Шла передача об Африке, показывали какой-то праздник в столице Анголы, что-то вроде карнавала. Люди шли по улицам, приплясывая на ходу и играя на экзотических инструментах.

И вдруг я вижу – идёт какой-то мулат с барабаном, пританцовывает. Думаю: кого он мне напоминает? И вдруг меня осенило: да он похож на нашего замечательного журналиста-международника Игоря Фесуненко!

И только я так подумал, как Данька вынул палец изо рта и повернулся ко мне:
– А этот негр – Фесуненко?

Сильное впечатление произвели на Даньку передачи с А. Райкиным. Память у него была феноменальная, и он быстро запомнил многие цитаты. Например, засовывал в нос палец, вертел им и говорил:
– Человек думает, соображает!

Вторая Данькина бабушка (по матери) и его прабабушка жили в Керчи, и Данька часто ездил к ним в гости со своими родителями. После очередной такой поездки у него спросили:
– Ну как ты, Данечка, там погостил?
– Хорошо погостил, – ответил Данька. – Бабу Таню побил, бабу Маню – в окно выкинул, телевизор разбил.

Когда он подрос, я стал его брать с собой в лес за грибами. Даня рвал все грибы подряд, потому что ещё не разбирался, где плохой, а где хороший.

Один раз нашёл очень большой, но несъедобный гриб и с радостным криком подбежал ко мне. Говорю ему:
– Нет, Даня, это плохой гриб, ядовитый. Выбрось его!
– Ну давай мы его тогда тёте Вере отнесём, пусть ест! – ответил Данька.

Вася, конечно, пытался воздействовать на Даньку не только физическими методами, но и моральными, то есть проводил с ним воспитательно-профилактические беседы. Данька внимательно выслушивал эти внушения, но в конце концов обычно говорил:
– От ты папка – Васька-дурачок!

После этого поворачивался и спокойно уходил прочь.

Кстати, дураками он считал всех, кроме себя. Ещё любил говорить:
– Я не твой, ты – плохой!

Когда его родителей после института отправили отрабатывать по распределению в Костромскую область, Данька временно остался жить у нас. Конечно, скучал по родителям. Часто брал какой-нибудь листок и, глядя в него, сочинял письмо, якобы полученное от родителей. Сочинял долго и интересно, читал с выражением. Но заканчивал его обычно так:
– Целую всех! Дурак.

Женщины в нашей семье любили обнимать, целовать и всячески тормошить Даньку. А ему это, как и всякому мальчишке, очень не нравилось. Поэтому, когда к нему кто-то подходил с ласками, то он честно предупреждал:
– Кри-чать бу-ду-у-у!

Я тоже не раз испытал на своей шкуре «прелести» Данькиного характера.

Однажды у меня на щеке вскочил чирей. У кого хоть раз были эти чиряки, тот знает, какую боль и страдания они приносят человеку. Мама начала меня лечить: приложила ихтиоловую мазь, сверху наложила тампоны и аккуратно скрепила лейкопластырем. Всё это она проделала с величайшей осторожностью, так как малейшее прикосновение причиняло мне невыносимую боль.

А Данька в это время сидел рядом и с большим интересом следил за манипуляциями. Но когда почти всё было готово и я с облегчением вздохнул, он вдруг со своей обычной шкодливой улыбкой ухватился за эту повязку, изо всех сил дёрнул и сорвал со щеки. От дикой боли я чуть сознание не потерял.

Припоминаю ещё один случай, но это было, когда Данька подрос и его выходки стали более изощрёнными.

Он у меня что-то клянчил, а я ему не разрешал. Тогда он пригрозил:
– Ну хорошо, дядя Федя, я тебе устрою!
– И что же ты мне сделаешь?
– Вот подожди, ты ляжешь спать, заснёшь, а я тебе обрежу усы и сделаю их как у Гитлера. Ты проснёшься, пойдёшь на работу, а твой директор испугается, подумает, что это не ты, а Гитлер пришёл на работу. Тогда он вызовет солдат, и они тебя убьют!

Когда ему было уже лет пять, мы с отцом отвезли его к родителям в Костромскую область, в село Парфеньево, где они работали врачами и к тому времени уже получили трёхкомнатную квартиру. И Данька начал жить с родителями.

Как-то раз его отец пришёл с ночной смены уставший, прилёг отдохнуть. В это время явился один подвыпивший местный мужик и стал объяснять, что ему срочно нужен Вася. Естественно, жена не хотела тревожить мужа и говорит:
– Васи нет дома, он на работе.

А Данька в это время стоял рядом и всё слышал.

– Так вот же папка спит, а ты говоришь, что его дома нет!

Надо сказать, что это довольно опасно – оставлять надолго маленьких детей у дедушек и бабушек, отрывая от родителей. Дети отвыкают от общения с ними, что сказывается на них в дальнейшем. Данька так и заявлял потом не раз:
– А мне у дедушки и бабушки лучше жить!

Когда ему было лет 10–12 и семья жила уже на Кубани, в городе Абинске, я приехал к ним в гости на мотоцикле. Родители Данькины оказались на работе, и мы с ним решили пообедать в местном ресторане. Надо отметить, что готовили там очень вкусно и стоило это сравнительно недорого.

Мы заняли столик и сделали заказ. Официантка принесла нам еду, всё расставила на столе, пожелала приятного аппетита и ушла. Ну, всем известно, что в ресторане принято рассчитываться после еды. Мы приступили к трапезе, и тут вдруг удивлённый Данька спрашивает у меня:
– А тут что, бесплатно кормят, да, дядя Федя?

…Многие соседи и знакомые, наблюдая за Данькиными фокусами, возмущались: а почему это вы его не воспитываете? Ага, попробовали бы сами его воспитывать. Также они прочили: мол, смотрите, вы ещё пожалеете, наплачетесь, вырастет у вас бандит, будете мучиться.

К счастью, их прогнозы не сбылись. Чем старше становился Данька, тем крепче отец держал его в ежовых рукавицах. Так что в результате парень вырос нормальным, работящим.

Сейчас он занимается фермерством, трудится с утра до ночи как пчёлка в своих теплицах, воспитывает двух сыновей и двух дочерей.