У меня есть эм-че
27.12.2011 00:00
Таня спустила бой-френда с лестницы

У меня есть эм-чеМужчина попался явно не из тех, о ком поют: «Одинокий мужичок за пятьдесят… неухоженный…» Не из тех, о ком судачат женщины: «Приехал свататься, гвоздя в стену не вбил, неделю пил пиво на мои деньги». Этот был из тех, кто может поутру отвести в автосалон и подарить новенькую иномарку, так запросто, словно купить батон в гипермаркете.

Откинувшись на спинку дивана, Татьяна закрыла глаза и представила «машинку» своей мечты – «Фольксваген Жук» насыщенного оливкового цвета, потом снова посмотрела на попутчика. Уверенность чувствовалась даже в том, как он размешивал ложечкой сахар в чайном стакане – ни одного лишнего, нервного движения. И ни одной случайной безвкусной вещи, всё «в тютельку» – даже дорогущая оправа очков.
Неужели неслучайно одноклассники подарили ей этот билет в спальный вагон, увозящий из Новороссийска в Петербург, а на самом деле в новую жизнь, в судьбу?
Да, этот попутчик намного старше её, но он явно из тех, к которым до глубокой старости льнут юные женщины. И ведь как говорит! Любопытно, кем он работает? Как минимум президентом корпорации.
Интуиция подсказала Тане: с такими мужчинами не болтают языком, таких надо уметь слушать, улыбаясь томно и понимающе.
Кажется, Таня добилась своего: за весь путь сумела «вытащить» из собеседника максимум, сообщив в ответ только своё имя. Когда за окном вагона замелькали болотистые петербургские пригороды с панельными пятиэтажками и платформами для электричек, респектабельный попутчик явно занервничал, дрожащей рукой достал из внутреннего кармана пиджака визитку, с волнением протянул девушке.
– Я буду счастлив, Танюша, если вы позвоните мне. Спасибо за сказочную поездку… я её не забуду.
«Генера-а-ал!» – изумлённо подумала Татьяна, стараясь при этом не выдать эмоций, не задержать дольше трёх секунд в руке кусочек плотной бумаги – лаконично чёрный, но с золотыми буквами и державным орлом.
И только в переполненном вагоне метро она вновь извлекла визитку из портмоне, перечитывая её так долго, будто несколько строк оказались вдруг увлекательной новеллой о жизни этого мужчины.
«Он назвал нашу поездку сказочной! Неужели в жизни генерал-лейтенанта Павла Борисовича Ильина не было ничего более счастливого, чем случайная, дежурно улыбающаяся тридцатилетняя баба? – продолжала размышлять Таня, повиснув на поручне. – Да, именно баба! А иначе бы вот это чмо в стоптанных ботинках и дурацкой бейсболке сейчас встало и уступило бы мне место».

– Генера-а-а-ал?! – нараспев протянула лучшая подруга Ирка Гусева, поперхнувшись мартини на Танькиной кухне. – Ну ты, мать, даёшь!.. Генерал – он же пузатый, дряблый и тупой! Наверняка тупой!.. Окстись!
В том, что сейчас говорила Ирка, Таня ещё вчера не усмотрела бы для себя ничего обидного, более того, она сама могла сказать кому угодно то же самое. Но сегодня ей вдруг стало обидно за Павла Борисовича, до того обидно: совершенно неожиданно для себя она взвилась «очковой змеёй», надерзила подружке.
– О-о-о-о! – только и сказала ей Ирка на прощание. – Да тут, похоже, лямур. Никогда не думала, что буду дружить с генеральшей! Слушай, а ты его в цирк для начала пригласи! И пускай в форме придёт. Представляешь, сидит генерал в цирке, в папахе, среди детей и жрёт сладкую вату! Ну-ну, не прыгай на меня! Я уже пошла.
«Дура! – раздражённо думала Таня, наблюдая из кухонного окна за подругой, идущей к автобусной остановке. – Дура ты, Гусева! Уж лучше быть генеральшей, чем такой дурой, как ты».
Чёрная визитка с золотыми буквами и державным орлом лежала на кухонном столе. Дело было вовсе не в генерале: женщины вообще редко звонят мужчинам, которые сами суют им свои визитки или бумажки с телефонными номерами. Вот и она не позвонила бы, если б не дура Гусева.
– Алло! Павел Борисович? Ка-ак?! Неужели узна-али?! Польщена, польщена… А знаете ли вы, что в воскресенье в полдень вы пойдёте в Русский музей с очаровательной спутницей? – и, уже опустив руку с трубкой, всё ещё ощущая пульсирующий в корпусе телефона восторг собеседника, Таня подумала: «И в цирк мы тоже сходим. Вся наша жизнь – цирк, дорогой Павел Борисович, и мужчины в нём – вечные клоуны».

28-летняя Ирка Гусева была чокнутой на всю голову на молодых мальчиках. Можно было сказать так: от мальчика до мальчика Ирка теперь и жила.
– Слышь, Таньк! У меня та-акой ма-альчик!! – счастливо пищала Ирка по телефону.
В такие минуты Таня клала телефон на стол или на диван, продолжая глядеть в монитор компьютера, читать или хлопотать на кухне, а трубка продолжала испускать противный Иркин писк об очередном курсанте-первокурснике, студенте или анаболическом качке из фитнес-центра. Мальчиков было много, а сценарий – непременно один: поматросив Ирку Гусеву, мальчики непременно «куда-то» исчезали. В такие минуты зарёванная Ирка непременно заявлялась к Тане с двумя литровыми фугасами мартини.
– Как ты думаешь, Таньк? – всхлипывала Ирка на кухне. – Почему он мне не пишет, не звонит? Помоги мне его понять, а, Таньк!..
Таня молчала. С тех пор как однажды она раздражённо заметила, что «понимать» мальчиков не надо: не звонит, значит, не хочет, Гусева на неё надолго обиделась. Пусть Ирка верит в то, что когда-то «мальчик» вспомнит, позвонит и приедет к ней с гвоздичкой и парой бутылок «Балтики» в оттопыренных карманах куртки… А может, однажды все Иркины мальчики вспомнят и приедут – с гвоздичками и с «Балтиками»? Вот будет Ирке радости!
Думая об этом, Таня впервые спросила себя: а далеко ли она сама от Ирки Гусевой ушла? С перевозбуждёнными отроками, сопящими и торопливо лапающими за грудь в кустах или заплёванном подъезде, она, конечно, не встречалась. У Тани был гражданский брак с молодым человеком, с «эм-че», как любили говаривать ровесницы-сотрудницы у них офисе: «Девочки! А вот мой эм-че вчера-а-а!..» или: «А у моего эм-че-е-е-е!..»
Танин бойфренд был ни хороший, ни плохой – обычный эм-че, а если послушать подруг, так, может, и лучше тех, которые пьют, бьют, ревнуют…
Гоша пиво не пил, работал менеджером и запоем читал детективы, а когда в кризис его сократили, улёгся на диван и стал «страдать». Таня терпеливо ждала полгода. «Твой эм-че трудоустроился? – интересовались время от времени подруги.
1001-го вопроса Таня не выдержала, вернее, выдержала на работе, а, возвратившись, задала Гоше такую трёпку, что эм-че уже назавтра пошёл работать охранником. Через полтора месяца он получил первую зарплату и честно заработанные деньги вложил в огромную, во всю грудь «татушку». Гоша всегда мечтал, чтобы грудь у него была, как у гангстера из якудзы. На оставшиеся деньги эм-че купил пять килограммов халвы и три килограмма конфет (он всегда ел сладкое, когда читал детективы). На вопрос «Как мы будем жить?» ответил: «Так ведь жили мы как-то эти полгода…»
Разгневанная Таня спустила татуированного бойфренда с лестницы вместе с вещами. Потом в офисе сотрудницы постарше уговаривали её простить Гошу: мол, есть хоть такой, а то и никакого не будет…
Сорокалетние дамочки оказались правы, в Таниной жизни образовалась такая пустота, что ей стало страшно проводить вечера дома. Прогуливаясь декабрьским вечером по торговому центру, она стала невольной свидетельницей счастливой сцены: представительный мужчина лет пятидесяти покупал молодой женщине её лет дорогую норковую шубу. Женщина явно не была содержанкой. На пальцах у обоих красовались красивые обручальные кольца, лицо молодой женщины светилось искренним счастьем, и даже смазливая продавщица, возвращая мужчине банковскую карту и чек, тоже смотрела на него с восхищением.
Интересно, а Павел Борисович мог бы вот так запросто купить молодой жене шубу? После романтического общения в поезде Таня уже не сомневалась – мог! Шуба у Тани была всего лишь одна – кроличья, сшитая из подаренных бабушкой шкурок. Через три года она стала расползаться на лоскутки, а потом её съела моль.

Воскресным утром она долго стояла у окна, глядя, как непогода заштриховывает бульвар мокрыми снежными росчерками. Таня думала о том, что в музее сейчас тепло, а яркий солнечный свет – он, может, и не нужен, если светят со стен шедевры живописи. А потом они наверняка могли бы пойти в ресторанчик или хорошее кафе, где Павел Борисович по-мальчишески трепетно держал бы в ладонях её руку… А потом…
Она с ненавистью посмотрела на лежащий у монитора неживой телефон. Выключить трубку ей посоветовала Гусева: «Ты знаешь, Таньк, о чём я подумала? Ты выруби мобилу, продинамь его для начала, потоми, пусть старикашка помучается».
Телефон Таня включила только в сумерках, долго разглядывала на светящемся дисплее информацию о восьми непринятых вызовах. В полночь пришла эсэмэска: «Благодарю за несбывшуюся сказку, ожиданием которой я до сих пор продолжаю жить!»
«Мазохист!» – вздохнула Татьяна, снова выключая телефон.
Засыпая, она думала о том, как повёл бы себя в подобной ситуации её эм-че или кто-то из Иркиных мальчиков?

Опасения, что генерал станет названивать, пытаясь выяснить причину неявки на свидание, оказались напрасными. Павел Борисович не позвонил, и теперь это не давало Тане покоя. Она думала о том, что у состоявшегося, самодостаточного человека обязательно должна быть альтернатива, а значит, она была полной дурой, слушая идиотские советы Гусевой, которой в жизни даже заурядный питерский эм-че не повстречался. Интересно, мог бы генерал, оставшись без работы, валяться на диване, а потом пойти в салон и на всю пенсию забацать себе на груди японский орнамент? А ведь Павел Борисович тоже когда-то был и школьником, и курсантом…
Ночью ей приснился партер шикарного театра, по интерьеру напоминавшего Мариинку. Она сидела одна в бархатном кресле, теребя в руках программку и белый с позолотой бинокль, и в этот миг по соседнему ряду прошёл генерал – в парадном мундире с орденами, заботливо придерживая под локоток даму лет сорока в шикарном вечернем платье. Увидев Татьяну, генерал поморщился, а дамочка уголками губ изобразила абсолютное превосходство.
«Я ведь моложе и лучше её! – с болью подумала Таня, просыпаясь. – Неужели я сама гублю своё счастье? А он тоже хорош! Мог бы воспользоваться правом мужчины – перестать дуться, позвонить, пригласить куда-нибудь…»
Генерал позвонил тем же вечером, пригласил Таню в Дом учёных, где ему, Павлу Борисовичу Ильину, торжественно будут вручать какую-то престижную премию. А потом там будет банкет, и будет петь известный оперный певец, и…
Таня до сих пор не может ответить себе на вопрос, почему она ляпнула, что, к сожалению, уезжает в недельную командировку. Может быть, потому, что в её гардеробе не было ни одного достойного вечернего платья? Может быть, стоило сказать об этом Павлу Борисовичу? Но ведь это было бы прямым намёком на «пойди и купи»…

Новый год она встречала одна, отказав одинокой подруге Гусевой (опять будет рыдать о своих мальчиках), отказав и Павлу Борисовичу, взволнованно спросившему, как она собирается провести эту ночь.
Для третьего раза это было действительно глупо.
– Скажите мне, Таня, – спросил её генерал. – Я чувствую себя в идиотском положении… Я честно говорю вам о том, что одинок и мне бы искренне хотелось быть рядом с вами. Но… Вы так ничего и не рассказали мне о себе. Может быть, я излишне вероломно врываюсь в вашу жизнь? Может быть, у вас есть любимый человек или даже муж? Скажите мне об этом. Я звоню вам только потому, что, сидя рядом с вами в поезде, почувствовал, что этой женщине я хочу и могу посвятить всю свою оставшуюся жизнь, что я хочу сделать её счастливой.
От волнения у Тани перехватило дыхание, а свитер, который она, придя с работы, ещё не успела снять, внезапно стал тесным. Это было признанием в любви, которого она так долго ждала, или хотя бы началом признания… Да, она не любит этого человека, но, кажется, способна подарить ему счастье, и вслед за этим резко изменится её жизнь… Она перестанет сама копить деньги на несбыточную шубу, перестанет видеть во сне «Фольксваген Жук» оливкового цвета, перестанет ждать очередного мифического эм-че, она и так уже не ждёт его, потому что ей недавно исполнилось тридцать…
В тот самый миг, когда она уже готова была сказать, что ей некуда пойти в новогоднюю ночь и она будет счастлива принять предложение такого хорошего и умного человека, генерал сам всё испортил – поступил не по-генеральски, а может, как раз именно по-генеральски, по-военному, как самый брутальный солдафон.
– Скажите мне, Татьяна, но только честно, – обретающим командную уверенность голосом спросил вдруг Павел Борисович. – Скажите, у вас есть муж?
И тогда Таня расхохоталась и ответила, что муж у неё есть, и сейчас он валяется на диване в гостиной, сделав себе в подарок на Новый год японскую татуировку.
– Простите, – потрясённо сказал генерал, и связь на этом оборвалась.
Она сама звонила ему несколько раз и в новогоднюю ночь, и под Рождество, и в старый Новый год, но каждый раз в трубке подолгу звучали тоскливые длинные гудки.

Владимир ГУД,
Санкт-Петербург