Как познакомились он, уроженец Таганрога, танкист, и девочка из северной глубинки, с новеньким дипломом учительницы русского языка и литературы? Ей и родное-то село казалось невозможным надолго покинуть: так была привязана к дому, маме, сестрёнке, родной речке и берёзкам.

Уехав поступать в Москву, в телефонную будку она входила с карманами, полными носовых платков, которые впору было после разговора выжимать. И из трубки мама слышала сплошное «хрю» да «хрю». Когда столичный вуз был почти в кармане, не выдержала, забрала документы – сбежала ближе к дому, к родной речке и берёзкам.

Окончила местный пединститут, филфак. По распределению попала в соседнюю область, в маленький городок. Красивый, ухоженный, светлый, похожий на южный. В садиках зрели вишни, яблоки…

Автобус с пассажирами, среди которых ехала Даша с чемоданчиком, в дороге забарахлил. Водитель и понимавшие в технике мужчины-пассажиры вышли разобраться.

В это время сзади загрохотала большая колонна бэтээров. Головная машина остановилась, из люка показался здоровенный широкоплечий танкист в шлеме и комбинезоне.

– До города далеко?
– Близко, совсем рядом.

Военные машины, обдав пассажиров горячим солярочным ветром, с устрашающим рёвом унеслись. Вслед за колонной двинулся отремонтированный автобус. И уютно устроившаяся, любопытно поглядывавшая в окошко Даша не могла предположить, что только что рядом пронеслась её судьба.

Вторая встреча произошла благодаря собакам. Сама Даша была к ним равнодушна, а вот её новая подружка оказалась заядлой собачницей.

Когда Даша заглянула к ней в гости, в подружкином семействе доберманов было прибавление. Пришёл по объявлению очередной покупатель, военный, и Даша скромно удалилась на кухню.

Щенок был выбран, покупатель вышел в прихожую. Его взгляд встретился с Дашиным: ненадолго, на секунды.

– Здравствуйте. Вячеслав Олегович, Слава, – учтиво, хотя и с запинкой представился военный.

«Интересный, не местный», – отметила про себя Даша. Отметила – и забыла. Она сама себя считала тяжеловлюбчивой: не признавала любви с первого взгляда.

Как-то Даша вела урок, в дверь постучали. Выглянула – тот самый покупатель, Слава. Переминается, молчит и смотрит. Большой – что называется, под потолок, – а смущается так, что шея до воротничка отчаянно залилась краской.

– Вы, наверно, Свету (собачницу) ищете? – пожалев его, пришла на помощь Даша. Он молчал и заливался румянцем всё гуще. – Если вам неудобно (Света жила с родителями в тесной квартирке), я могу вас проводить к ней. У меня последний урок.

Она упорно подталкивала его к подруге, не догадываясь о происходившем в его душе. Слава с облегчением ухватился за её предложение.

– Да-да, давайте вместе. Я вечерком загляну.

Зайдя вечером, начал просить прощения:
– Извините, Даша, не успел привести себя в порядок…

Друг, которого он прихватил для храбрости, подколол:
– Да не слушайте вы его. Он полдня из-за вас марафет наводил.

Потом друг деликатно отговорился делами и исчез. Так и не дойдя до Светы с собаками, они прогуляли и проговорили весь вечер.

Потом был День учителя, который Слава предложил встретить вместе. А у неё это как-то совершенно вылетело из головы, закрутилась с праздником. Прошла затянувшаяся вечеринка с коллегами, торт по собственному мудрёному рецепту – главным кулинаром была она, Даша.

Возвращаясь с праздника под утро, услышала следом шаги на лестнице. Увидела его освещённое лампочкой тревожное лицо… Он её прождал у подъезда почти всю ночь!

Потом была поездка в областной центр. Театр, цирк, купленный ей в подарок голубой норковый беретик, о котором она давно мечтала. А на обратной дороге заехали в сельцо с милым названием Ольховка, где жили знакомые Славы.

Жаркая до мороза деревенская банька, пруд в молочном тумане, на берегу которого он подхватил её на руки и закружил, как пушинку.

Даша рассказывает медленно, трудно. То грустно улыбнётся, то задумается и уйдёт в себя, надолго замолчит.

Каждый эпизод из той жизни – будто дорогая бусина или узелок в перебираемых ею невидимых чётках. Нащупала, бережно подержала, огладила, погрела в пальцах… Выпустила, взялась за следующую бусину.

Эти чётки она не вынимает часто (слишком больно) – на этот раз достала по случаю моего прихода. А так они задвинуты глубоко-глубоко… Как вот этот диск с видеозаписью, где Слава демонстрирует успехи своей разведроты.

Сам ещё старший лейтенант, а должность капитанская. Ему всегда доверяли должности, опережающие звание: будучи капитаном, уже командовал батальоном.

Холодноватые светлые глаза, богатырские былинные плечи под камуфляжем, твёрдое лицо – таким он предстал перед зрителями областного телевидения. И только Даша… И только она одна знала, как это лицо умеет заливаться нежным девичьим румянцем.

Слава был сирота, его воспитал бездетный дядя, кадровый военный. Когда племянник окончил с отличием школу, повёз его в общевойсковое училище.

Конкурс был большой, провалишься – страшный позор. В глубине души паренёк (Слава потом поделился с Дашей) надеялся, что дядя как-то посодействует: всё-таки военный в чине, многие его знают… Вместо этого дядя перегнулся, без лишних слов распахнул дверцу машины: «Вот училище. Выходи». Он вышел – и поступил, и учился, и окончил его с красным дипломом.

– Слава был карьеристом в самом хорошем смысле этого слова. В конце концов, настоящий мужчина всегда немножко карьерист, разве нет? Для него служба была даже не на первом месте, а всем, понимаете? Он не мог относиться к ней с прохладцей, отдаваться ей на четверть, наполовину. Поступил заочно в московскую академию. Мне его друзья передавали, что высшие чины, знавшие Славу, прочили ему большое будущее.

Даша задумывается.

– Вот, нашла слово, определяющее главную черту в его характере: обязательность. Умение держать слово любой ценой. Наверно, у меня началась его идеализация, но… Сравниваю с ним окружающих мужчин, мужей подруг – и, знаете, сравнение не в их пользу. Какая-то в них во всех мотыльковая легковесность, легкомысленность, ненадёжность, простительная женщине, но никак не мужчине. Их цель – порхать всю жизнь с цветка на цветок удовольствий. Стряхнул пыльцу – и дальше. Наверно, я идеализирую Славу, простите… – вздыхает она.

Он говорил:
– Ты педагог, и я педагог. Но твои ученики – как мягкий пластилин: лепи что хочешь. А мои – сформировавшийся, затвердевший материал, нередко, увы, успевший принять не совсем верную форму. Кое-где и кривизна начала проявляться. Согласись, мне труднее.

Утром, опрокинув по чашечке кофе, расходились на работу: Даша – в школу, муж – на службу. Обедала она чаще всего в одиночестве, потом выгуливала добермана Женьку.

При Славе хитрая Женька была шёлковая. Вытягивалась струной по стойке «смирно», от усердия обрубок хвоста дрожал. Косила под дурочку, честно таращила на хозяина вишнёвые глаза – ну вылитый солдат-первогодок.

Зато на мягкой Даше Женька оттягивалась на всю катушку. Для неё Слава был недосягаемым суровым вожаком стаи, а Даша – весёлой щенячьей подружкой.

Вечера разнообразились: ходили в кафе, встречались с друзьями, пели под аккордеон и гитару, танцевали. Мужчины выпивали, но не так, чтобы опрокинуть стопку: «Хэх!» – и занюхать чем придётся.

Жёны изощрялись в горячем и закусках – а офицерское содержание тогда было более чем скромным. Мужчины сочиняли напитки с прибамбасами: разные коктейли, настойки на пряных травках, на лимончиках-апельсинчиках, на клюкве-бруснике, которых в северных лесах было завались.

Хотя тихие уютные семейные вечера Даша вспоминает чаще. Пушистый ковёр на полу, собака у ног, ужин на двоих, телевизор с уменьшенным звуком, для фона. Даша готовилась к урокам. Слава посматривал на освещённое лампой лицо жены, листал учебники.

Однажды признался, что его любимый писатель – Куприн. Любимая повесть – «Поединок», он мог оттуда цитировать кусками. В нём и правда было что-то от офицеров той, дореволюционной, России, какими их описывали классики. Ей ли, филологу, не знать этого сходства.

За ним как за каменной стеной – это про Славу. Она жила – как летела, распахнув крылья, – не заглядывая в завтрашний день. А он заглядывал. Педантично раскладывал всё по полочкам. Считал, что идеальный порядок должен быть наведён и на письменном столе, и в голове.

Ещё категорически говорил, что заводить ребёнка следует, если в жизни и на службе достигнуты определённые высоты и семья всем обеспечена. Но когда Даша сообщила ему о своих женских подозрениях, твёрдо сказал: «Если так получилось, будем рожать». И таскал потом в больницу авоськи с фруктами, апельсинами (Олежка из-за папиной любви к апельсинам – диатезник).

Слава весело взломал прежний уклад палаты, когда женщины ели по уголочкам: чинно шуршали каждая своим, что приносили экономные мужья. Если приходил с пирожками, то с целым пакетом. Если с фруктами-витаминами, копчёненькими-солёненькими вкусностями – так вся палата отводила душу, и врачам приходилось вмешиваться и изымать излишки.

Новорождённый малыш часто болел, Даша измучилась. Рядом большая судоходная река, огромное, как море, водохранилище, пронизывающие ветра, сырой воздух. Врач посоветовал менять климат, и Даше пришлось жить практически на два дома: то здесь, то на родине, у мамы.

В пуржистом феврале, в очередной раз оставив малыша у бабушки, она изо всех сил спешила домой: Славу отправляли в горячую точку.

Всю дорогу переживала из-за пустяковой размолвки с мужем накануне отъезда. Воркование попутчицы, у которой сын, срочник, тоже готовился к командировке, слушала невнимательно, вполуха. И обе не успели, разминулись: одна – с мужем, другая – с сыном.

– Какой камень на душе у меня был. Сразу подумалось: плохой знак. Плакала, не могла найти себе места, не могла себя простить. Даже в классе посреди урока глаза горячо наливались слезами. Давала задание, сама выходила в коридор, ревела у окошка… После умывалась ледяной водой в туалете – и обратно. Ученики сочувственно смотрели на её подпухшие красные глаза. Дисциплина в классе держалась отменная.

Звонки от Славы были не частые, но стабильные. Голос уверенный, спокойный, бодрый. И она тоже понемногу успокоилась. Спрашивал, как здоровье, как сынишка, чем занимаются. О себе – ни слова.

Даша включала новости. Дикторша говорила о ходе антитеррористических операций, о потерях, убитых и раненых. Даша заставляла себя воспринимать эти известия как нечто отвлечённое, не относящееся к их семье.

Бой – это бой, а Слава – это Слава. С ним ничего не случится, просто не может случиться: с таким многоопытным, сильным, умным. Она с малышом (снова бронхит) лежала в больнице, когда её навестили директор с завучем. Обе женщины были чрезвычайно внимательны, предупредительны. Поговорили, повздыхали, грустно поласкали Олежку – и ушли, ничего не сказали. Не решились сказать.

Ближе к вечеру она увидела в окно знакомых ребят из части, обрадовалась, заулыбалась, забарабанила ладошкой в стекло…

– У меня до сих пор в голове не укладывается, как это… Жил человек, ходил, разговаривал – и вот его нет. Особенно Слава. Он, такой живой, занимающий столько места в жизни… Вихрем, воронкой властно закручивавший жизнь вокруг себя – и смерть… Такие несовместимые, взаимоисключающие понятия.

Славу вытащили из подбитого горевшего танка. И пока несли, последовало прямое снайперское попадание в голову. Целились именно в него – решили, что с простым солдатиком так возиться не будут.
Посмертное звание Героя России, похороны. После пережитого у Даши началась сильнейшая депрессия. Не хотелось ничего делать, не хотелось жить. Сидела, неотрывно глядя в окно, в одну точку.
Из этого состояния вытащили друзья Славы. Они не сидели сложа руки, хлопотали о материальных вопросах, о которых ей меньше всего в ту пору хотелось думать. Тормошили подруги: «Марш немедленно на работу. Экзамены на носу».

– Я всегда считала себя сильной. В детстве с пацанами играла. Сестрёнку защищала: попробуй тронь. В школе решила сама себе доказать, что могу, и окончила седьмой класс на круглые пятёрки. А сейчас не знаю… – растерянно разводит руками Даша. – Слава позволил мне, живя с ним, расслабиться, разнежиться, опереться на его плечо. Почувствовать себя слабой, той самой Прекрасной Дамой.

Такая она, современная Прекрасная Дама: тоненькая, с модной короткой стрижкой, в джинсах. Вдова Героя…

Всё время при нашем разговоре вертится крупненький, белокурый, заливающийся нежным румянцем мальчик. И я думаю: как хорошо, что тогда Даша не послушалась прагматичного строгого Славу, у которого всё было разложено по полочкам. Не захотела заглядывать в завтрашний день, ждать мужниной карьеры, квартиры и материальной обеспеченности. Отложить ребёнка на потом.

– Олежка, наверно, мечтаешь быть военным? – спрашиваю я.
– Не-ет. Не хочу, чтобы меня подстрелили, как папу.
– Кем же ты хочешь стать?
– Президентом России.
– Ну и с чего, господин Президент, вам следует начать свою работу?
– Уничтожить всех врагов, – подумав, поправляется: – Террористов. Воров этих всяких, которых по телевизору показывают (о ворах – скривившись, с непередаваемой гадливостью в голосе, как будто оступился в какашку). Ещё чтобы нас все боялись… Чтобы уважали. Чтобы у нас всё было хорошо, богато. Чтобы все просились к нам жить, а мы бы ещё подумали… Улицы будут чистые: бросил на землю бумажку – два года тюрьмы. Выпил водки – сразу в вытрезвитель.

Мама подсказывает суровому юному кандидату в президенты:
– Делать так, чтобы все на земле жили дружно, да? Чтобы не было войн?
– Не-ет, такого никогда не будет, – убеждённо возражает не по годам рассудительный Олежка и тяжело вздыхает: – Почему-то вот не получается.

Даша вынуждена согласиться:
– Даже в маленькой семье, где люди живут бок о бок, не всегда находится общий язык, возникают непонятки. Что уж говорить о странах, разделённых океанами, разными интересами, языками.

А пока Олежка увлекается биологией. Наукой не о войне, а о жизни. Выпросил у мамы авантовскую энциклопедию. Мультикам решительно предпочитает развивающий канал «Дискавери». Даже ужастики выбирает с научным уклоном: про акул, ящеров, пауков, носорогов.

Но фильмы – строго в выходные и каникулы. Сейчас ложатся рано, чтобы утром идти на работу. Даша – в свою школу, Олежка – в свою. Вечером устало ужинают, потом готовят: сын – уроки, мама – планы на завтра, проверяет домашку своих учеников. Потом немножко смотрят телевизор, и маленькая семья из двух человек ложится спать.

И только Даша… И только она одна знает, что на самом деле в тёмной комнате их присутствует трое. Сын, она и её боль.

Та же тоненькая ломкая спина с выступающими из блузки жемчужинками позвонков. Девчачьи джинсы и кроссовки. Седину модной короткой стрижки искусно камуфлируют мелированные под серебро пряди.

Она ведёт знакомого светловолосого малыша с нежно-розовой от загара шейкой. На минутку мне кажется, что машина времени вернула меня в прошлое. В нашу последнюю встречу пятнадцатилетней давности.

– Даша? Олежка?! То есть…
– Славик, – с гордостью представляет она. – Вячеслав Олегович. Правда, похож?