Как привязанные
27.07.2016 00:00
Как привязанныеСтало уже привычным сравнение человеческой жизни с поездом. Вроде бы едешь в нём, едешь, смотришь в окно на красивые и печальные пейзажи, на удивительные восходы и закаты, на своих соседей по длинному путешествию. Лениво разговариваешь с ними о всякой всячине. Когда сел в поезд – не помнишь, когда сойдешь – без понятия. И цели-то особой вроде нет, лишь бы путешествие было приятным и необременительным. Важно не стоять на месте, а бесконечно лететь куда-то… И соседи твои со временем меняются – уходят, пересаживаются, исчезают.

Однако некоторые из них держатся возле тебя долго, как привязанные.

Кузьма из «калашникова» садит как бог, ножи метает отлично, при необходимости может машину подорвать. Мы знакомы с первого класса. Кузьма – мой сосед по жизни. Что-то держит нас рядом, хотя, казалось бы, для этого нет никаких ясных причин.

В школе он был хулиганом и двоечником. С трудом передвигался из класса в класс. Хватал «неуды» по поведению за бесконечные драки и художества. Постоянно дерзил учителям. Любил шататься по дворам, лазить по стройкам, жечь костры в посадках.

Я же читал фантастику, ходил в авиамодельный кружок. Мечтал стать моряком, пограничником или лётчиком… Кузьма говорит, что постоянно списывал у меня домашние задания, но я этого не помню. Кажется, мы дрались с ним пару раз – так, из-за какой-то ерунды.

Однажды на уроке физкультуры я прыгнул выше всех. Перелетел планку, лишь чуть задев её. Она не упала. И целый урок никто не мог побить мой рекорд. Я сидел на лавочке и заслуженно отдыхал, снисходительно поглядывая на девочек. Они бросали на меня загадочные взгляды, хихикали. Я был чемпион и герой дня.

А когда прозвенел звонок, Кузьма, в тот день освобождённый от физкультуры, разбежался и с хорошим запасом перелетел через планку. Прямо в чистом школьном костюме тяжело плюхнулся на пыльный мат. Девочки восторженно взвыли. Кузьма, лыбясь во весь рот, стряхивал грязь с костюма.

Однажды на уроке биологии меня вызвали к доске. Задания по биологии я никогда не учил – предмет несложный, всегда можно отболтаться. Я водил по рисунку указкой, что-то придумывал. Пестики, тычинки, семядоли… Вроде бы на тройку вытягивал. Тут раздался звонок, и народ рванул к выходу.

Биологиня у нас была худая пожилая тётка. Когда она говорила, казалось, что в горле у неё неприятно булькает холодный водянистый кисель, и мне от этого хотелось заткнуть уши. Была у неё привычка кутаться в толстый тёмный шерстяной платок, от которого пахло пылью. Его длинные кисти доставали до полу. Графиня в ссылке…

Я уже собирался уйти от доски, но задержался. Моё внимание привлёк рисунок, изображавший человека без кожи. Человек был багров и перевит белыми верёвками мышц и сухожилий. Даже на лице у него были мышцы. Лицевых мышц у человека чуть ли не две сотни. Они отвечают за выражение эмоций.

Сзади биологиня аккуратно выводила ручкой мою заслуженную троечку. Сначала выставила мне в дневник, а теперь потянулась к журналу, лежавшему где-то на краю стола. Привстала с сиденья… А мимо бежал к выходу народ, и кто-то взял и отодвинул стул в сторону.

Я услышал глуховатый тупой удар и повернулся. Увидел: она сидит на полу. Страшная, как Медуза Горгона. И смотрит именно на меня. Все двести её лицевых мускулов вздыбились яростно, будто змеи.

Ситуацию я осознал в долю секунды и сразу же честно сказал, улыбаясь:
– Это не я!

Наверное, моя улыбка и взорвала её окончательно. Громко квакая о том, что пожилого человека покалечили и инвалидом сделали, она вцепилась в меня и потащила к директору.
Кузьма с какой-то подозрительной ухмылочкой глядел нам вслед.

Я раньше не был замешан в дурных компаниях и делах, да и держался очень уверенно: не виноват, мол. Уверенность всегда производит впечатление. Так что директор поверил мне. А биологичка пообещала заявить в прокуратуру и взыскать с моих родителей деньги за физический вред. Мне было её жаль: действительно пожилой человек, действительно пострадал, но при чём тут я?

По биологии я схлопотал тройку за четверть. Это была моя первая тройка за четверть. До того я всегда был или отличником, или твёрдым хорошистом. И вот теперь стал, видимо, нехорошистом.

Через несколько лет я окончил школу, меня забрали в армию – осенью, сразу после восемнадцатого дня рождения. И я попал служить в Северную группу войск, в Польшу.

Поначалу было трудно. И время тянулось медленно. Об этом мне не хочется вспоминать.

Я отслужил год, вырос до «черпака». Стало полегче. Иногда можно было и расслабиться. Уйти из столовой позже роты, например. Никуда не торопясь. «Пупки», привезённые несколько дней назад, под командой сержанта уже печатают шаг новыми нерастоптанными сапожищами и орут во всё горло песню. А ты спокойно выскребаешь из тарелки остатки пресной каши, дожёвываешь поролоновый польский хлеб, допиваешь несладкий чай, делая вид, что тебе плевать – еда для «черпака» не имеет особого значения. Поправляешь ремень, разглаживаешь за поясом складки «хэбэ». Надеваешь пилотку. И не торопясь идёшь по полку, лениво отдавая честь встречным офицерам. Бледное польское солнце обещает прохладный вечер. Приятно знать, что эта страна покорна тебе.

Лепота… Только домой очень хочется.

И вот однажды сижу я со своими ребятами в столовой. Вдруг к нашему столу приближается незнакомый «пупок», мнёт в руках пилотку. Его синеватая наголо остриженная голова бугрится неровностями, алеет свежими царапинами.

– А вы не Алексей Серов будете? – спрашивает он, улыбаясь. Тут я начинаю понимать, что лицо его мне не вовсе незнакомо.
– Да, – говорю, замирая от предчувствия.
– А мы с тобой в одном классе учились… Ой, это нас! – сказал «пупок» и опрометью побежал на зов послеобеденной команды «Стройся!». Строилась разведрота.

У меня ком в горле застрял.

Я мечтал найти земляка в Польше. Но за целый год во всей дивизии почему-то появился лишь один парень из Вологды. А от Вологды до Ярославля всё-таки далеко.

Долго вспоминал, как же его зовут. Год в армии отшибает память начисто. Иногда не помнишь и своего-то имени. Наконец осенило: Кузьма!..

И угораздило же его в разведку! Там настоящая «вешалка». В полку ходили слухи о том, как их готовят: иногда несколько раз за ночь поднимают по тревоге – и кросс с полной выкладкой. В любую погоду.

Я тут же пошёл в магазин, купил печенье, оранжад, шоколад. Дневальный разведроты долго не хотел вызывать мне Кузьму из расположения. Подумаешь, какого-то «пупа»… Много чести.

– Они готовятся к завтрашнему смотру.

– Мне на две минуты.
– Зачем?
– Одноклассник.

Дневальный завистливо вздохнул: повезло.

– Рядовой Кузьмин, на выход!

Кузьма появился почти мгновенно, слегка встревоженный. Увидел меня – расцвёл. Пошли в курилку.

– Я тебе тут пожрать немного принёс.

Кузьма кивнул и молча затолкал в рот шоколадку. В первые-то месяцы в армии всегда хочется есть. Что угодно. Хоть просто чёрный хлеб. Кузьма уничтожил весь продукт и попросил, отдышавшись:
– А может, у тебя лишняя тетрадь и ручка есть? У меня кто-то стырил, письмо домой написать не могу. Мне девчонка каждый день пишет, надо отвечать.
– Вечером принесу, – сказал я. – Только готовься к тому, что девчонка со временем будет писать тебе всё реже.
– Не-ет, – сказал Кузьма, – что ты!
– Ладно. Как ты тут вообще?
– Да так… дрючат сильно. И драться много приходится. Каждый день раз по десять. Ну да ничего… Хорошо тебе, ты уже «черпак». В парке живёшь, я слышал?
– Да, в аккумуляторной. Круглые сутки там. В роте-то почти и не появляюсь... Ладно, я пошёл. Если чего надо, заходи.
– Ага.

Напоследок я обернулся.

– Ну как там Ярик-то? – спросил небрежно. (Ярославль. – разг.)
– А что? Всё нормально, – сказал Кузьма. – Стоит. Лёха, а помнишь нашу биологичку? – крикнул он вслед.
– Помню.
– Это я у неё стул-то тогда убрал.

Я улыбнулся.
– А я знаю.
– Откуда?
– Знаю… Вечером принесу тетрадь-то.

Вечером их угнали в очередной марш-бросок. Я видел, как они возвращались наутро: грязные, абсолютно без сил, но готовые стрелять по первой команде… Кузьма меня даже не заметил, плетясь в хвосте колонны. Голова его то и дело сонно падала на автомат, висевший на груди. Доставалось им, что и говорить, здорово.

Как-то мы пошли в «самоход» купаться на озеро и, вылезая из воды, неожиданно были схвачены и скручены. Гарнизонный патруль, блин!.. Мы стояли понурые, с нас текла вода. На губу совсем не хотелось. К счастью, в составе патруля был Кузьма, а офицеров, что важно, не оказалось, только сержанты.

– Это же мой одноклассник, – гордо и неторопливо говорил Кузьма своим разведчикам, державшим нас за руки. Он улыбался мне. – Мы же с ним в одном классе учились. Лёха, помнишь биологичку-то?.. Ну, больше не попадайтесь нам, ребят.

Однажды мы, аккумуляторщики, загорали в парке на крыше. Было воскресенье, никто из начальства не должен прийти. Зато пришёл Кузьма. Миновал часовых, прокрался незаметно.

– Я у тебя посплю до вечера, ладно?

Он лёг на бушлат и через несколько секунд уже отрубился. Я разбудил его в семь часов, чтобы он не опоздал на ужин и кино.

– Ох, хорошо поспал. Классно у вас тут, – довольно потягивался Кузьма.
– Да свои сложности везде есть, – стал объяснять я. – Понимаешь, постоянные испарения серной кислоты, вытяжка никакая, а молока за вредность не дают.
– Сегодня какое-то кино интересное в клубе. Придёшь?
– Не знаю. Неохота.

Мне до дембеля оставалось месяца четыре, не хотелось совершать ни единого лишнего движения. Заснуть бы вот, как Кузьма, проснуться – а уже ноябрь…

Мы сильно скучали в Польше по снегу. На моей памяти он там выпадал всего раза два и ещё до обеда таял. В декабре лили бесконечные отупляющие дожди. В Новый год светило яркое солнце, было тепло, ни одной снежинки, мы ходили без шинелей и мечтали о русских морозах.

– Ну, пока. Да, знаешь, мне девчонка-то не пишет больше, – сказал Кузьма. – Говорит: замуж выхожу…

Я пожал плечами. Обычное дело.

– Ну и что, собираешься дезертировать, бежать в Союз?
– Я не псих. Мигом поймают.

Ну конечно, свою разведроту он хорошо знал.

– Правильно. Так что плюнь и забудь.
– Не-ет, – сказал Кузьма со злой улыбкой. – Я потом разберусь.

Вскоре обстоятельства моей армейской жизни изменились. Пришёл новый командир роты, ему наша казацкая вольница шибко не понравилась. Я был в назидание прочим лишён права ночевать в парке и оказался привязан к роте и строевой жизни, о которой успел забыть.

То ли дело был наш предыдущий ротный, старший лейтенант Котов! Прослужив меньше года в Польше, уехал отсюда уже капитаном. Это был настоящий раздолбай. Мы все его очень ценили, потому что такие сами живут и другим жить дают.

Помню, на первой встрече с нами он стоял перед строем, горделиво выпрямившись, и время от времени дёргал головой, поправляя свою огромную неуставную фуражку с высоченной тульей. Фуражка съезжала то чуть вправо, то влево. Молчал командир минут пять, напрягая наши нервы. Мы уже решили: это труба…

– Я старший лейтенант Котов, – сказал он вдруг. – Я чемпион СССР по самбо и буду учить вас приёмам. Вы все поедете домой классными самбистами!
Вот это да! Жить сразу стало веселее.

Потом выяснилось: он не может толком провести даже простейший бросок. Но с ним время шло вдвое быстрей, а это самое главное. Провинившихся солдат он всегда обещал покарать самыми страшными карами. Элегантно похаживая перед строем в своей идеально выглаженной форме и похлопывая по ноге какой-нибудь веточкой, вещал:
– Я вас по уставу задолблю. Вы будете у меня камни с места на место таскать, пока не наступит обезвоживание организма. И никакой суд ничего не докажет… Вы у меня сегодня ночью побежите кросс двадцать пять километров с полной выкладкой и будете хоронить этот несчастный «бычок» со всеми воинскими почестями…

Потом, после гнева, как-то очень быстро он остывал и переходил на анекдоты. Скоро рота стояла и ржала в голос. Котов это любил – успех, внимание… Ему бы артистом быть. И ни разу он своих страшных угроз не исполнил.

Через много лет случайно по телевизору к новостях я увидел следующее. Полковник российской армии Котов, герой чеченской кампании, неожиданно нашёл родственников. Оказалось, его маленьким мальчиком украли из ингушского села, от родовой башни, и продали бездетной семье. И что ли какой-то престарелый дядя случайно узнал его, как две капли воды похожего на отца…
Такое странное пересечение.

И вот после Котова нам прислали чела, у которого из двухсот лицевых мускулов шевелятся штуки три, глаза – варёное олово, а словарный запас – только в объёме устава гарнизонной и караульной службы, плюс скучный, невыразительный мат.

Обидно, но что делать. Надо как-то терпеть, перемогаться.

Бывали, конечно, залёты. Наш новый ротный воспитывал нас, дембелей:
– Вы, на, считаете себя свободными людьми? Да я же, на, вас всех в нарядах сгною! Да вы, на, у меня дерьмо будете жрать! Поедете домой только в Новый год, с последним ударом курантов! Пинками выгоню за ворота полка в драных шинелях!.. Значит, сегодня идёте в парк, на, и будете чистить там ёмкости от машинного масла! Уйдёте, только когда все они будут сверкать, как у кота яйца!

Он ещё долго разоряется на этот счёт, а мы ввосьмером стоим перед ним и скучаем. Ну ладно, ёмкости… Нам лишь бы время шло.

…Я уезжал в конце ноября. Самой первой партией. Стоял перед воротами полка в начёсанной дембельской шинели и разговаривал с Кузьмой, которому предстояло пробыть здесь ещё год.
– Как приедешь, сразу к матери-то моей зайди, передай письма.
– Ладно.
– И мне пиши почаще, фотографии города пришли, несколько штук.
– Ладно.

Он стал к тому времени младшим сержантом. Делал успехи.

– Биологичку-то помнишь?
– Помню. Ладно, давай, брат.

Мы простились.

Прошло ещё несколько лет. Я сменил место жительства, уехал из своих детских мест, женился. С Кузьмой мы всё это время постоянно пересекались где-нибудь в самых неожиданных местах. То он на меня выскочит, как чёрт из табакерки, то я на него налечу. Бывало это и в чистом поле, и где-нибудь в новостройках, а то просто в магазине…

– Ты как здесь оказался?!
– А ты-то?!
– Ну, я-то понятно. А ты?!

Однажды днём возвращаюсь домой с завода – палец на ноге взял и сломал. День такой выдался удивительный: на ровном месте, ни с того ни с сего… Какой-то парень едет навстречу на велосипеде. О, Кузьма! Года два уже не виделись. Лыбится, как всегда.

– Здорово! – кричит он, объезжая меня по кругу.
– Привет! Ты чего здесь делаешь?
– Да я теперь живу тут, – говорит Кузьма. Показывает на соседний дом. – Женился!
– На той девчонке, что тебе в армию письма-то пачками писала? – спрашиваю, почти не сомневаясь.
– Ага! Переехал вот…
– Ну, – говорю, – от тебя так легко не избавишься! Просто сосед ты мне по жизни… Как дела-то?
– Нормально. В отпуске. Пиво пью!
– Заметно. А я вот палец на ноге сломал…
– Ну! У меня почти все переломаны! – говорит Кузьма небрежно.

Чем же мне его удивить?

– Пойдём, подарю книжку.
– Какую книжку?
– Я написал.
– Ух ты! – он таки удивился.

Я выдал Кузьме две своих книжечки с автографами.

– На вот, читай.
– Ладно. Ну, счастливо, брат. Пересечёмся!

Иллюзий насчет того, что он действительно всё прочитает, я не питал, но если у Кузьмы не будет этой книги, то для кого вообще я старался? Не он сам, так дети его… Он покажет им автограф: «Вот, детки, с этим человеком я учился в школе, служил в армии и вообще жил неподалёку».

Мы иногда встречаемся с ним на улице, говорим, что надо бы как следует посидеть, вспомнить былое… Но расходимся, даже не обменявшись телефонами. Зачем? Когда будет надо, встретимся опять. Жизнь почему-то связала нас, ну вот и ладно, значит, так надо – даже интересно. В конце концов, должно же тебя что-то привязывать к твоему детству, юности, зрелости. Должен быть просто свидетель, очевидец. Чтоб ты сам-то ничего не забыл...

Алексей СЕРОВ,
г. Ярославль
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №28, июль 2016 года