Сейчас внешне вальяжный Гарик – точная копия знаменитого усатого кинорежиссёра, сыгравшего роль в кинофильме «Свой среди чужих, чужой среди своих». Спустя десять лет он станет похож на усатого купца Паратова из фильма «Жестокий романс», а ещё спустя десять лет… Впрочем, об этом в эпилоге.

– Володенька, дорогой мой! – поучает меня Жизнелюб, прихлёбывая шампанское. – Десять курортных романов в сезон – это минимум для здорового сорокалетнего южного мужчины! И ещё я должен тебе сказать: не трать драгоценного времени на вульгарных прокуренных шалав. Их доступность обманчива, Володенька. Тихие книжницы – вот самый благодарный материал для профессионального соблазнителя!.. Чему учит нас великий Набоков? Умению угадать настоящую нимфетку в стайке юных студенток. Это очень важно для мужчины – уметь вовремя распознать нимфетку. Гарри Иванович просветит тебя, Володенька! Ну а сейчас Гарри Ивановичу пора в семью…

Тоже мне великий просветитель, бормочу я, проводив Жизнелюба на выход. Вот уже неделю Гарри Иванович с упоением брачующегося петуха топчет по вечерам в моём жилище двадцатилетнюю курочку Оксану, а мне фатально не везёт. Впрочем, позавчера я было завлёк в свою квартирку загорелую студентку из Москвы. Под сухое вино со льдом я читал Ларисе стихи Игоря Северянина и лихого кавалериста Гумилёва, но в самый неподходящий момент бормашиной дантиста завёлся, засвистел, заскрипел нежеланный дверной звонок.

– Володенька, дорогой мой! – воскликнул Жизнелюб, пропуская вперёд ветреницу Оксану. – О, да у тебя прелестная девушка! И вы читаете стихи!.. Гарри Иванович тоже обожает поэзию!

На этом официальная часть визита исчерпана, выпив по фужеру вина, гости отправляются в спальню, и вот уже оттуда доносятся недвусмысленные страстные звуки.

– И часто вы устраиваете подобные поэтические вечера? – саркастически спрашивает Лариса. – Извините, Владимир, мне пора… Спасибо за интересный, познавательный вечер. Нет, нет, провожать не надо…

Спустя ещё полчаса Гарри Иванович выпроваживает Оксану и, развалившись на моём диване во всей мужской красе, продолжает витийствовать:
– Володенька, дорогой мой, убежала – значит дура. Не кручинься! Не уподобляйся библейскому Онану. Гарри Иванович сведёт тебя с достойнейшей одалиской!

На этот счёт у меня нет иллюзий. До меня Жизнелюб упражнялся в Камасутре на квартире нашего общего друга Владика – старпома ракетного крейсера.

– Старичок! – говорил Владику Гарик-Жизнелюб. – Старичок, всё равно твоя жена в Питере, а ты защищаешь морские рубежи Отечества! Но не должна же простаивать твоя шикарная квартира!

Владик вздыхал и в очередной раз давал Жизнелюбу ключи, а возвращаясь, уныло подбирал с паркета пробки от шампанского и презервативы, замывал недвусмысленные пятна на покрывале супружеского ложа…

Терпение капитана второго ранга закончилось в выходной день, когда Гарик уважил его просьбу – привёл и ему «ветреную студенточку».

После первого тоста Жизнелюб, лукаво подмигнув, утащил свою пассию в спальню, Владик с гостьей остались в гостиной, долго разглядывали друг друга, Владик бубнил «какую-то ерунду», наконец решился – погладил девушку по бедру и заработал нешуточную оплеуху.

Обиженный хозяин стремглав выскочил на кухню. Там уже сидел на табурете умиротворённый Гарик-Жизнелюб и, свесив до пола влажное натруженное достоинство, с наслаждением дымил «египетской пахитоской» (так Гарри Иванович называл тоненькие длинные дамские сигареты).

– Ай-яй-яй! – с неподдельным сочувствием воскликнул Гарик. – Ай-яй-яй, старичок!.. Не дала?.. Ты иди, иди к ней и будь настойчивее! Уверяю, она от тебя без ума! Она сама говорила мне об этом!

Владик вернулся в гостиную и при новой попытке сближения был изрядно исцарапан. Позднее узнал: девушку эту Гарик с подружкой повстречали на улице уже на пути к нему. Просто Жизнелюб вспомнил, что обещал кого-нибудь привести… А кого? Какая теперь разница? Девице сказали, что идут «к одному забавному чудаку пить кофе». Позвали за компанию. Она согласилась и…

После этого исцарапанный Владик отказал Жизнелюбу в «территории», и Гарик, недолго печалясь, переместился ко мне. Моя жена тоже, как истинная ленинградка, проводила лето на исторической родине.

Обычно Гарри Иванович заявлялся ко мне с очередной ветреницей, но иногда приходил один – с большим пакетом, раскладывал по полкам холодильника шампанское, еду и фрукты и с пафосом декламировал:

Это означало, что в моей квартире вот-вот состоится очередное бурное совокупление. В подтверждение усатому чтецу противно взвизгивал дверной звонок, и на пороге возникало милое создание в полупрозрачном сарафане.

– Володенька, дорогой мой! Знакомься, это А-нас-та-сия! Да, Володенька, А-нас-та-сия-я-я-я-я-я!.. Анастасия приехала к нам из Костромы! Гарри Иванович рад, бесконечно рад, что есть на свете такой замечательный город!

А потом появлялись Виолетта из Саратова и Наталка из Полтавы. И Гарри Иванович был тоже бесконечно рад. И мне начинали сниться кошмары. Но… Добрый Гарри Иванович позвонил мне на службу в два часа пополудни.

– Володенька, дорогой мой! Гарри Иванович обещал тебе эротическое приключение? Гарри Иванович всегда держит слово! Отпрашивайся, и мы поедем к хорошенькой ветренице Свете!

В гостях у хорошенькой ветреницы Светы как раз была хорошенькая ветреница Илона. Хозяйка сказала, что мама уехала на дачу полоть помидоры и часа четыре нас гарантированно никто не побеспокоит. Как истинные гусары, мы принесли с собой десять бутылок красного крымского шампанского. В жару это было слишком опрометчиво – первый же «выстрел» ознаменовался обильным окроплением флотских форменных рубашек и праздничных девичьих сарафанов.

– Други мои! – воскликнул Гарик-Жизнелюб. – Не печальтесь! Гарри Иванович знает, знает, чем нам помочь!

С этими словами Жизнелюб прикатил из ванной комнаты стиральную машинку «Рига», наполнил её водой, от души сыпанул стиральный порошок «Лотос» и возопил:
– Раздевайтесь! Все раздевайтесь!

И вот уже крутятся в стиральной машинке мужские и женские вещи. В душевном порыве Гарик забросил туда и свои форменные носки… Счастливые ветреницы, обнажённые до пояса и в прозрачных трусиках, хохочут, запрокинув прекрасные лица, Жизнелюб уже целует Свету в бархатную шейку, а я начинаю прицеливаться губами в розовую звёздочку соска на грудке Илоны, но…

Раздаётся зловещий щелчок дверного звонка, открывается дверь, и в квартиру входит утомлённая солнцем и прополкой томатов сорокалетняя мама девушки Светы.

Остаётся добавить, что процедуру полоскания пришлось по понятным причинам упразднить, центрифугирование наших одежд провести вручную, а сушку осуществлять, как в окопах Первой мировой, «на себе», в соседнем скверике, благо южное солнышко ещё припекало… И как хорошо, что Гарик успел прихватить из гостеприимного дома парочку бутылок красного игристого!

– Володенька, дорогой мой! – блаженно щурится Жизнелюб. – Ну не получилось, ну прости… Но всё поправимо! В субботу Гарри Иванович приглашает тебя в сауну! Настоящая баня, Володенька, непременно должна быть с ветреницами, посещение однополых бань неизбежно приводит мужчину к урологам…

Я хотел было о чём-то спросить Гарри Ивановича, но тот, закрыв глаза, блаженно мурлыкал:
Утомлённая солнцем
И прополкой томатов,
В этот час ты призналась,
Что нет любви…
– Да, Володенька, да… Нет любви, мой дружочек!

В субботу за мной заехал на двух такси офицер Саня, в распоряжении которого была замечательная ведомственная баня с жаркой парилкой и двумя бассейнами. Во второй машине хихикали три прекрасные ветреницы. Оставалась самая малость – извлечь из семейного очага Гарика-Жизнелюба.

– Учись, Вова! – сказал офицер Саня. – Это делается так!

С этими словами Саня вылез из машины, поймал проходившего мимо матроса, дал пареньку три рубля и что-то шепнул на ухо. Матрос просиял и исчез в подъезде, а через десять минут оттуда вышел цветущий Гарик-Жизнелюб.

Потом я узнал, «как это делается»: матрос позвонил в дверь и с ответственной физиономией известил, что Гарри Ивановича срочно вызываются на службу. И понеслось. Лучше Гарика сыграть эту роль не смог бы даже известный усатый кинорежиссёр. Жизнелюб метался по квартире, надевая форму, заламывал руки и причитал:
– Уволюсь! Уволюсь! Не доживу до пенсии! Это ж надо – в выходной день! Из тёплого семейного гнёздышка!..

Жена Гарика тоже металась, собирала мужу в узелок пирожки и бутерброды, уговаривала послужить ещё… Ведь до пенсии оставалось всего-то три года.

– Только ради тебя! Только ради тебя, родная, Гарри Иванович продолжит терпеть тяготы и лишения военной службы! – отвечал Жизнелюб. – И не жди меня! Ложись спать!.. Я вернусь!

Вернулся Гарри Иванович в пять часов утра – счастливый, распаренный и чуточку хмельной… В таких случаях Жизнелюб всегда ложился досыпать на кухонном диванчике.

– Володенька, дорогой мой! Здесь, в этой келье, бьётся сексуальный пульс нашего госпиталя! – восклицал Жизнелюб, когда я навещал его на работе.

В самом деле, в кабинете у Гарика всё было предусмотрено для удовольствий: холодильник с напитками, яства, банный набор – эвкалиптовый веник, тапочки, войлочное сиденье, полотенце и шутовской колпак с бубенчиком. Суточные дежурства Жизнелюб совмещал с самыми красивыми медсестричками, а в смежном помещении был оборудован… ну конечно же, гигиенический душ!

Гарри Иванович знал, что ежегодно 30 мая моя супруга уезжала до осени в Ленинград, и непременно звонил в день отъезда:
– Володенька, дорогой мой! Чую, ты овдовел!.. Не печалься! Гарри Иванович сегодня же наймёт для тебя двух безутешных хорошеньких плакальщиц!

Плакальщицу Гарик привёл только одну и бурно её «отпетрушил» в гостиной, пока я выносил мусор и мыл посуду на кухне. Проводив девушку, – кажется, её звали Есения, – Жизнелюб по обыкновению валялся на диване и витийствовал:
– Володенька, дорогой мой! Ветреницы едут на Юг за яркими впечатлениями! Подсознательно юные ветреницы жаждут эротических безумств, и наш долг, Володенька, сделать их грёзы былью! Это тяжёлая миссия, старичок, особенно для семейного мужчины, но награда за это – мир высоких энергий, недоступный рыхлым очкарикам вроде нашего знакомого офицера З.
– Говорят, этот З. обижается на тебя, – вспомнил я.
– Володенька! З. припёрся ко мне со своей сорокапятилетней любовницей, когда жена с детьми были на даче, и жалобно ныл, чтобы я им предоставил спальню… Володенька! Гарри Иванович не хочет размещать в своём супружеском алькове руины Парфенона! Любовница, Володенька, – это непременно нечто юное, божественное, благоухающее парным молоком, фиалками и амброзией! Я предложил офицеру З. cнять времянку на Северной стороне у старушки – ветерана КПСС. Пусть гоняют чаи и конспектируют материалы Двадцать шестого съезда!

Тем же летом у нас были учения по развёртыванию в горах. И угораздило же меня угодить в одно учебное подразделение с великим Людоведом и Жизнелюбом! В сумерках поставили палатки, развернули укладки с медицинским оборудованием, а едва затеплились над головой лохматые южные звёзды, Жизнелюб сказал:
– Володенька, дорогой мой! Гарри Иванович не может ночевать в военно-полевых условиях – без ромштекса, фужера доброго крымского вина, без гигиенического душа!.. Подежурь за меня, Володенька! Гарри Иванович непременно тебя отблагодарит.
С этими словами Жизнелюб уселся в свою «девятку» и убыл в город.

На рассвете сыграли тревогу, и через полчаса к нам нагрянули сразу три сердитых адмирала со свитой. Сопровождал их перепуганный начальник госпиталя.

– Где этот негодяй?! – только и спросил начальник госпиталя, когда мы кое-как отбились вдвоём от привередливого флотского руководства.

Я стал торопливо мямлить что-то невразумительное.

– Не надо! – махнул рукой полковник. – Я ему лично вставлю по самые помидоры… Будет ему продолжение банкета!

Часам к девяти подъехал вальяжный, благодушный Жизнелюб.

– Володенька, дорогой мой! – расплылся в улыбке Гарик. – Гарри Иванович вчера вечером выпил стаканчик красного массандровского портвейна и до утра возделывал пушистый девичий холмик!.. Как обстановка, Володенька? Ты уже отбился от агрессивного блока НАТО? Гарри Иванович явился тебе помочь!

В это время из палатки появилась свирепая физиономия начальника госпиталя.

– А сейчас я буду возделывать твою задницу, и без всякого портвейна! И тяпку тебе узлом завяжу! – зарычал полковник. – Тоже мне фермер нашёлся! Оратай, е…на мать!

Надо сказать, Жизнелюб пребывал в великом смятенье…

Душным июльским вечером, возвращаясь со службы, я невольно залюбовался красивой девушкой – загорелой, высокой, пепельноволосой, зеленоглазой, в голубом коротеньком, почти подростковом, сарафане, выгодно контрастирующем с чёрным шоколадом бархатной кожи.

«Никогда не перестану удивляться девушкам и цветам», – думал я, глядя на неприступное чудо. О, если бы в это мгновение голос с небес молвил, что спустя много лет, вопреки логике морали, да и жизни вообще, меня (уже немолодого!) искренне полюбит именно такая девушка! Но это мне ещё предстояло выстрадать!

Красавица села в троллейбус, я наконец отвёл глаза, и взор тут же упёрся в отъезжавшую следом за троллейбусом маршрутку. На переднем сиденье, рядом с водителем, сидел Гарик-Жизнелюб и с видом ликующего государственного обвинителя грозил мне пальцем! Это был гол, забитый с пенальти под перекладину, и я почувствовал себя плачущим голкипером, уткнувшимся лицом в газон стадиона.

Едва я вошёл в квартиру – настойчиво зазвонил телефон. Конечно же, это звонил Гарик:
– Шалун уж отморозил пальчик,
Ему и больно, и смешно,

А мать грозит ему в окно…

– Сволочь! – бессильно выдохнул я.
– Володенька, дорогой мой! – вальяжно продышал в трубку Жизнелюб. – Гарри Иванович рад, бесконечно рад, что и тебе не чуждо прекрнасное!..

– Володенька, дорогой мой! Ну куда же ты запропал? Гарри Иванович звонил тебе и даже оставлял в дверях записку!

Объясняю Жизнелюбу, что летал в срочную командировку в грузинский Поти, и тут же узнаю, что, пока я трясся в чреве транспортного самолёта туда и обратно, Гарри Иванович исполнял тяжелейшую миссию – развлекал на морской прогулке солисток Кубанского народного хора.

– Володенька, дорогой мой! Целая дюжина дам бальзаковского возраста уселась в баркас. Мы взяли курс на внешний рейд, а из мужчин – только Гарри Иванович и юный невинный матросик-моторист. Безоблачное небо! Полный штиль! Мы легли в дрейф, и Гарри Иванович стал угощать женщин десертным вином. Ящик быстро опустел, и тогда Гарри Иванович вынул заначку – пять бутылок наипаршивейшего коньяка «Десна»! Дамы выпили коньяк и стали раздеваться. Прямо в баркасе, подставляя крымскому солнцу увядающие перси! Матросик-моторист зарделся от смущения, и Гарри Иванович дал ему чупа-чупс! А потом Гарри Иванович тоже разделся и обнял сразу столько голых сорокалетних женщин, сколько позволил размах сильных военно-морских рук! А затем мы все вместе, за исключением онемевшего от жары и стыда моториста, запели: «Из-за о-острова на стре-еже-ень! На просто-ор речной волны-ы!..»

Володенька! Бальзаковские дамы были довольны! Почему ты не весел? Как слеталось в Грузию? Как обстановка на кавказском театре боевых действий?

И в том же духе… несколько лет кряду…

Уволившись с флота, я стал приезжать в Крым в отпуск. Я перестал быть «мужчиной, живущим на Юге», и лет десять кряду являлся героем одного-единственного курортного романа, но зато сразу с двумя девушками. Когда моим двадцатилетним подружкам исполнилось тридцать, роман сам собой прекратился…

Той же осенью я навестил Гарика-Жизнелюба в его рабочем кабинете.

Постаревший Гарри Иванович сидел за компьютером и с увлечением «мочил» возникавших на экране монитора монстров и зомби.

– Володенька, дорогой мой! Гарри Иванович играет! Гарри Ивановича посетила запоздалая страсть к компьютерным играм! Гарри Иванович только что вышел на седьмой уровень!

За чаем и стаканчиком виски я узнал, что сексуальный пульс госпиталя в этой келье больше не бьётся по классической причине – «здравствуй, племя младое, незнакомое!». Но Гарри Иванович всё ещё получает сексуальное пособие по старости от пухленькой медсестрички средних лет. По этой причине в отделении пока не демонтирован гигиенический душ.

О своей новой жизни Гарри Иванович деликатно умолчал – ибо она (эта жизнь) не совсем вписывалась в романтический образ Великого Жизнелюба и Людоведа. От Владика я узнал, что очередную ветреницу Гарик недооценил, и девушка, убаюкав бдительность канонического повесы, выдернула его из семьи, как репку, и женила на себе. Но катастрофа вовсе не в этом, а в том, что новая жена, напоминающая свитую из нервов и сухожилий Бабу-ягу, прекрасно знает все привычки, уловки и приёмы Жизнелюба. Во всяком случае, очередной засланный собутыльниками фальшивый матрос-оповеститель был безжалостно спущен с лестницы, а единственный маршрут Гарри Ивановича дом – работа – дом посекундно хронометрируется, и вряд ли найдётся в подлунном мире ветреница, желающая, чтобы её охмуряли, поглядывая на секундную стрелку часов…

А впрочем, это всё версии обиженного Владика. Во всяком случае, наяву Гарри Иванович выглядел для своих пенсионных лет весьма презентабельно. Вот только запоздалое увлечение компьютерными монстрами… О чём сие говорит?
Я не стал искать ответа на несложный вопрос, чтобы не переписывать мифологию счастливой мужской жизни.
И не ошибся!

Той же ночью мне на мобильный позвонил Гарик-Жизнелюб.

– Володенька, дорогой мой, ты не спишь? Ты уезжаешь завтра? Володенька, в сумятице нашей встречи я забыл сообщить тебе, что ветреницы по-прежнему неплохо отдаются!.. А теперь спокойной ночи, старичок!

Это был изящный удар стилетом. Левой рукой. Из-под заблокированной шпаги.