Осенью деткам полагается болеть. Так предначертано свыше. Осень – сезон соплесосов. Пора полосканий. Эра процедур.

Три дня дитя обречённо, как бы предчувствуя развязку, ходит в детский сад.

В первый день в группе – скажем, восемнадцать человек из двадцати пяти. Во второй – двенадцать. В третий – шесть.

А на четвёртый утром наше дитя делает громкое апчхи. И маленькая зелёная козява любознательно выглядывает из левой розовой носопырки.

– Всё. Началось, – говорит мама.
– Да ладно тебе… Подумаешь – чихнул, – говорит папа.

Все мамы – фаталисты и стоики. Все папы – раздолбаи и скептики. Ну, не все, конечно. Но подавляющее большинство.

Большинству пап, кроме того, свойственно широко открывать окна. «Воздуху! Воздуху!» – кричат они, как чеховские герои.

Большинству мам свойственно окна плотно закрывать. «Мой дом – моя крепость». Говоря по-нашему, «я в домике».

Как известно, Людовик XIV (никнейм «Солнце», хэштег #gosudarstvo_eto_ja) был женат дважды. Если, конечно, официально. Так-то он каждый день женился наново.

Его второй брак с Франсуазой д’Обинье, маркизой де Ментенон, был, пожалуй, самым идеальным браком в истории всех королей мира.

У Луи и Франсуазы не было абсолютно никаких противоречий, не говоря уже о ссорах или размолвках. Но сойтись они не могли только в одном. Людовик с бараньим упрямством всё время открывал версальские форточки, а Франсуаза всегда их терпеливо и нежно закрывала. Оба – молча.

Бывалоча, тихо-тихо в дворцово-парковом ансамбле, величайшем шедевре архитектуры французского классицизма. Лакеи ходят на цыпочках. И только через каждые полчаса – тресь! – это воздухолюбивый Луи распахнул форточку, а через минуту – хлоп! – это терпеливая Франсуаза её закрыла. И так круглые сутки.

Все мужчины в глубине души – полярники, Папанины и морозостойкие нанайцы. Все женщины в глубине, опять же, души – знойные мулатки и жароустойчивые баобабы.

У меня, кстати, с женой была та же история. Долгие годы мы дискутировали в нашей плебейской семье на эту тему. Особенно – осенью и зимой. Других противоречий у нас, как у голубокровых Бурбонов, в семье нету.

– Опять ты все окна пооткрывал! Заморозить нас хочешь?! Развёл тут дубак… -Хлоп! - Тундра какая-то, а не дом…
– Так дышать же нечем! Не квартира, а газовая камера… Я вон вспотел весь, как Валерий Леонтьев… - Тресь! - Оденься потеплей, вот и всё…
– Вспотел он… Чай весь день пьёшь, вот и вспотел. - Хлоп! - Как столько в тебя чая влезает? Мне что, в тулупе весь день ходить?
– Так жарко же! - Тресь! - А тебе чаю жалко, да?
– Да ничего мне не жалко. Мне холодно. Что я, северный олень, что ли?.. - Хлоп! - У ребёнка вон сосульки из носа торчат.
– Пусть. – Тресь! – Закаляется…

И так – сутками. Как в Версале.

Но год назад вдруг прихожу домой, а там все окна открыты. Прохладно так, свежо. И жена стоит и внимательно смотрит на градусник.

– Ты чего это?.. И окна открыты… Чудеса!

Жена, торжественно:
– Сегодня по телевизору выступал доктор Комаровский. Он сказал, что в доме должен быть свежий воздух и температура не выше плюс двадцати. Даже при простудных заболеваниях.

– А я тебе про это уже сколько лет говорю?.. С прошлого тысячелетия.

Жена, насмешливо:
– Вот чудак-человек. Ведь то всего лишь ты, а то – Комаровский!

Вот тебе и женская логика. Но всё равно спасибо доктору Комаровскому. Больше мы насчёт открыть-закрыть не дискутируем.

У моего троюродного брата Вали и его жены Маши есть дочка. Выходит – моя троюродная племянница. Аня. Ей пять лет. Относительно недавно, как и положено осенью, Аня заболела. Три дня проходила в детский сад. На четвёртый – сопли, кашель.

Я зашёл к Вале с Машей (они живут недалеко) занести кое-какие вещи и стал свидетелем, что называется, архетипической сцены лечения ребёнка.

Сначала была охота за Аней.

– Не хочу послесос! – кричит Аня, убегая от родителей. Те носятся за ней по всей квартире. Маша – с соплесосом (в миру аспиратором для носа) наперевес.
– Ну, Анечка, деточка, кровиночка, ну пожалуйста!.. – это Маша.
– Стой, тебе говорят! – это Валя. – Стой, Нюха!
– Не буду послесос! Мои сопли, не дам!
– Ну, Анечка… Дочурочка… Это же совсем не больно… Мы же должны бороться с бактериями. Валька, опять ты окно открыл! А ну закрой окно. Давай, давай, энергичнее! Ребёнок же болеет. И я совсем околела.
– Так дышать же нечем… Стой, Нюха, тебе говорят! Маш, микробы в этой духоте, как в бульоне, размножаются!.. Стой! Стой, Нюхач!

Маша останавливается, закрывает окно – хлоп! – в погоню. Валя останавливается, открывает окно – тресь! – продолжает погоню. Правда, щёлку на оконном гребешке оставил самую маленькую.

– Не буду послесос! Сами себя послесосьте!
– Ну Анечка!.. Опять Валька окно открыл? Малюта ты Скуратов! Закрывай энергичнее!
– Стоять, Нюха! Да я, Маш, на минимум.
– Не догонишь, не догонишь! Не догоните меня, послесосы несчастные!
– Анюшечка, деточка! Давай вместе бороться с вредными бактериями!
– Лови её, Нюховину вредную!

Аню всё-таки залавливают на кухне. Валя держит Аню за руки, за ноги, Маша орудует соплесосом. Аня выкручивается, визжит:
– Капитаны Крюки! Кощейцы! Бабы Ёги! Силы Тьмов!

Дальше – ингалятор, который в нынешней терминологии небулайзер.

– Не хочу небульдозер!
– Пожалуйста, Анютик!
– Надо, Нюховина!
– Не буду небульдозер!

Полчаса яростных дебатов. Консенсус: десять минут «небульдозера» – два киндер-сюрприза с «Барбоскиными». Плюс: папа Валя и мама Маша на протяжении всех десяти минут задорно танцуют и хором поют «Ты и я, ты и я, мы с тобой друзья».

– Нергичней! – командует Аня.

Валя с Машей в мыле после радостного танца. Валя на цыпочках идёт в соседнюю комнату и, пока Маша возится с ингалятором, настежь открывает окно.

Маша:
– Я всё вижу. Ну-ка закрыл! Энергичней, энергичней!..
– Полминуты, Маш.
– Закрыл, говорю. Обалдел, после небульдо… небулайзера!

Валя делает три жадных вдоха и закрывает окно – тресь! Потом оглядывается и воровато, тихо-тихо открывает обратно. И фиксирует на минимуме оконной гребёнки. Маша этой хитрости не замечает. Валя сияет.

Но теперь предстоит самое сложное: надо закапать Ане в нос капли. Аня болеет часто, и у неё своя знакомая номенклатура лекарств. Чаще всего Маша капает ей в нос «Називин», который «невизин». Затем идет «комарис», в смысле «Аквамарис».

«Мирамистин» в силу своей принципиальной непроизносимости именуется кратко и ёмко – «какашка».

«Протаргол» был категорически отменён Аней ещё в ранней молодости, то есть год назад. Как Сила Тьмов.

На этот раз доктор прописал Ане «какашку». И поэтому в течение часа в ходе дебатов данное слово было наиболее частотно. При этом Валя и Маша переходят на Анин лексикон. Дебаты эти я тут воспроизводить не буду.

Соплесос – это всё-таки реально, хотя и сложно, но закапать капли без согласия клиента в его нос практически невозможно. Потому что клиент может плеваться носом. А Аня делает это мастерски. Так что всё лицо Маши во время процедуры находится в «невизине» и «комарисе». Вместе, конечно, с тем, с чем они призваны бороться.

Поэтому Аня здесь торгуется с родителями не стесняясь, как англосакс с папуасами. На этот раз она требует за одно закапывание-забрызгивание шесть киндер-сюрпризов с Фиксиками. Кроме того: чтобы перед закапыванием были включены «Фиксики» и состоялся безлимитный просмотр любого количества серий. И чтобы в это время папа и мама дружно танцевали и пели «А кто такие Фиксики – большой-большой секрет!». И чтобы «нергичнее».

– Ну это уже себя не уважать! – разводит руками Валя.

Маша близка к слезам.

И тут, как бог из машины, являюсь я. Дело в том, что у меня дома примерно те же проблемы. Танцевать мы, впрочем, не танцуем, но, в общем-то, мы такие же папуасы, а наш сын – такой же англосакс.

И мы совершенно случайно нашли простой и эффективный способ лечения ребёнка. Вернее, нашли не мы. А совсем другой человек. Потом расскажу.

И вот сейчас я решаюсь прокатать этот способ на Ане.

– Аня, – говорю я.
– Чего тебе? – вежливо отвечает Аня. – Уйди отсюда, не буду закапывать «какашку».
– Ни в коем случае, – говорю я. – Не надо её закапывать.

Аня подозрительно смотрит на меня.

– Почему не надо?

Я мудро и таинственно улыбаюсь.

– Ты знаешь, кто я?
– Ты?
– Я.
– Дядя Вова.
– О нет, – закатываю я глаза к потолку, – я не дядя Вова.
– А кто ты?
– Я – император Бактерий, превратившийся по мановению несветлых сил в дядю Вову.

Во взгляде Ани подозрение разбавляется полустрахом-полуинтересом.

– Знаешь, как меня зовут?
– Как?

Я держу паузу. И вдруг даже для себя неожиданно истерично кричу:
- И-зо-при-но-зин! – я делаю суперстрашное лицо и демонически хохочу.

Аня в приятном шоке. Я говорю ещё более демоническим голосом:
– Я пришёл к тебе, о сопливая девочка Анна, чтобы сказать тебе, что ты не должна разрешать своим о презренным родителям закапывать тебе в нос капли против бактерий. Это тебе говорю я, Изопринозин, Император Всех Бактерий Мира. Каждая убитая бактерия ослабляет меня, Могучего Изопринозина! Если твои о презренные родители вдруг закапают тебе в нос эту страшную «какашку» (я с ужасом кошусь в сторону «Мирамистина»), то я совсем ослабею и никогда-никогда не смогу больше удержать в тебе эту болезнь. Не позволяй же своим о презренным родителям капать себе в нос эти о страшные капли (я поворачиваюсь к Вале и Маше и незаметно подмигиваю), не позволяй же это сделать себе ни за какие сокровища «Кораблика» и «Детского мира». Заклинаю тебя именем всех злых бактерий мира, не закапывай капли в нос, девочка! Не делай этого, о Анна!

Маша идёт к Ане. Та не двигается. В глазах у Ани появляется злорадство.

– О нет! – кричу я. – Только не это! Пожалей меня, о девочка! Пожалей же меня, несчастного злого Изопринозина!..

Маша садится рядом с Аней. Та покорно запрокидывает голову. Я делаю вид, что лезу на стену, рычу, шиплю, судорожно дышу ртом. Маша капает в нос капли.

Я издаю истошный вопль. Такой, что Маша, Валя и Аня одновременно вздрагивают.

– Всё кончено! Я, некогда могучий Изопринозин, ухожу в небытие…

Я медленно, как глубоко и безнадёжно больной, ковыляю к двери. Оборачиваюсь и зловеще шепчу:
– Но всё-таки я вернусь из небытия, из своей Преисподней Дохлых Бактерий, когда в тебя влезут новые живые жадные и беспощадные бактерии и когда ты снова и безнадёжно заболеешь. И вот тогда, о Анна, я снова приду к тебе. А сейчас… О, как я зол, тысяча соплесосов! Ты всё-таки победила меня, о мерзкая девчонка! Прощай, и мы встретимся вновь!
Валя закрывает за мной дверь, жмёт руку, говорит:
– Гениально!
– Да на здоровье, – отвечаю я и гордо иду домой.

Остаётся добавить, что у нас в семье роль Императора Бактерий Изопринозина уже давно играет сосед Сергей Иванович Губкин.

Он один раз зашёл к нам занять двести рублей на выпивку. И это было как раз в то время, когда мы процедурно обслуживали малыша. Сергей Иванович в это время был уже в меру выпимши, поэтому – вдохновлён. И он блестяще разыграл сцену.

Теперь Губкин уже задолбался разыгрывать одно и то же много-много раз. Потому что мой четырёхлетний сын каждый раз во время закапывания капель требует, чтобы пришёл «Бактерий Приносин».

И ещё остаётся добавить, что теперь и я точно так же задолбался ходить к Вале, Маше и Ане и разыгрывать пьесу под названием «Император Бактерий». Поскольку Аня отказывается принимать капли в нос и делать прочие процедуры без «преисподнего Вовы-Бактерия».

Но это ничего.

Зато в доме свежий воздух, и температура не выше плюс двадцати.

Давайте всё-таки не будем болеть!