Максим Максимыч в своём репертуаре. Разговаривать он у нас начал поздно, поэтому сейчас его просто не заткнуть. Всё, что слышал до трёх лет, он, оказывается, впитывал. Теперь выдаёт обратно. И не всегда в подходящий момент.

Иногда мы с ним ссоримся. Потому что Максим Максимыч выступает за хорошо организованный хаос, а мама – поборник железной дисциплины: делай что хочешь, но поешь и убери за собой всё, от игрушек до посуды. У нас как в китайском сельскохозяйственном кооперативе – трудотерапия. Ею я заменяю физические наказания.

Периодически мне хочется отловить проказника Максим Максимыча и показать где раки зимуют. Но вспоминаю, что меня за всё детство никто пальцем не тронул. А фантазии у меня было даже больше, чем теперь у сына.

Так вот, когда мы ругаемся, то есть я заставляю ликвидировать последствия несанкционированной деятельности, а Максим Максимыч против и кричит «спасите-помогите», он произносит следующую фразу, оказывающую сильное воздействие на слабохарактерных папу и бабушек:
– Мама! Иногда я сомневаюсь, что ты меня вообще любишь.

Незнакомые люди поражаются глубине философской мысли трёхлетнего мальчика, но я-то знаю, что это просто перефразированная цитата из меня: Максимка, я иногда сомневаюсь, что ты меня вообще слышишь.

На эту сентиментальщину я отвечаю:
– Малыш, твоя мама – святая женщина, потому что подруга Полина за такие выходки уже стояла бы за холодильником с оттиском папиного ремня на попе.
– Моя мама – святая женщина, – задумчиво повторяет за мной Максим Максимыч.

И с сомнением смотрит на нашего пса Ральфа. Тот в скользкие разговоры не вмешивается, поскольку придерживается твёрдой позиции: своя миска дороже мировой революции.

Как-то ездили с мужем в тир. Мне нравится боевое оружие. Правда, мужу не нравятся тарифы. Ездили тайно от ребёнка. Он в это время пребывал в гостях у бабушки и дедушки в Москве. Но всё тайное становится явным. Особенно если один бесцеремонный член семьи привык проверять телефоны родителей.
Итак, Максим Максимыч обнаружил в папином телефоне моё видео в боевом тире. Ребёнок посмотрел на меня другими глазами. В полном восхищении произнёс:
– Мама, ты, оказывается, на войну ходишь!

В его представлении мама – это скучноватый и предсказуемый человек, функционал которого ограничен выпечкой яблочного пирога, мытьём окон и собаки, а также вышиванием крестиком. Но теперь наметился перелом.

– А когда же ты туда ходила, мама? – спросил наивный и доверчивый Максим Максимыч. – На войну?
– Ночью, – ответил папа, которого вообще никто не спрашивал.
– А ты в это время где был?

Папа не моргнув глазом слукавил:
– А я всё это время спал с тобой!

Как говорится, поговорили и забыли.

А потом наступила развязка. Поехали в ведомственную поликлинику к педиатру. Заходим через КПП – звон в рамке. Сразу, конечно, подумали, что дело во мне. А когда выяснили, что у меня звенеть нечему, то стали грешить на рамку. Но сознательный Максим Максимыч вывернул карманы своей шубы – в каждом оказалось по горсти гильз от винтовки. Крупные такие, внушительные. У охраны вытянулись лица.

И тут Максим Максимыч выдал информацию:
– Моя мама – святая женщина. Но по ночам она ходит на войну.

Конечно, пришлось избавляться от гильз под тяжёлыми взглядами прапорщиков.

Но и это ещё не всё. Сидим в коридоре, ожидаем приёма. А детское отделение укромно расположено на втором этаже, немного сбоку. Чтобы детки никому не мешали и их никто не заражал. Поэтому здесь тихо, китайские розы растут в кадушках, а по стенам развешаны информационные плакаты – мойте руки, бойтесь гриппа.

И тут из-за поворота медленно выходит огромная чёрная кошка в красном ошейнике и на мягких лапах уходит за угол. Ещё через минуту появляется женщина в камуфляже, с пистолетом в кобуре и спрашивает, не видели ли мы кошку. Максим Максимыч сразу встал на сторону животного и сказал, что не видел. И за тот угол никто не пошёл, там никого искать не надо.

– А что делает здесь кошка? – спросил у меня Максим Максимыч. – Это же поликлиника.

Мне бы честно сказать, что неподалёку буфет и кошку завели от мышек. Она так же стережёт территорию, как тётя в камуфляже – здание поликлиники.

Но нет, ради красного словца мне надо было ляпнуть:
– Видимо, это был не кот, а американский шпион. Ведь учреждение ведомственное.

Поговорили и забыли. Но, подходя к КПП, на котором мы утром удивили охрану гильзами, Максим Максимыч громко и чётко произнес:
– Мама, а мы будем говорить дядям военным об американском шпионе?

У меня похолодело в животе. Стала оглядываться по сторонам и в ужасе соображать, на сколько метров слышен детский голос. Пролепетала что-то вроде: «Максимка, ну что ты, это был обычный чёрный кот. Ты только молчи при дядях».

Надо что-то предпринимать. Или завязывать со специфическим юмором при ребёнке, или перебираться в гражданскую поликлинику по месту жительства.