В начале 80-х, после университета, меня распределили на работу в областную коллегию адвокатов в провинциальный среднеазиатский городок.

Адвокаты, представители титульной национальности, поняв, что я здесь всерьёз и надолго, цокая языками, стали говорить, что работы мало, дел всем не хватает, клиенты платят скромно. Но меня это не пугало, ведь я намеревался защищать людей от несправедливости! Сейчас многие уверены, что в советские времена было одно сплошное подавление личности. Как практик, лишённый идеологических предрассудков, скажу: это не так. Правоохранительная система работала достаточно эффективно, оправдывая граждан по недоказанным обвинениям даже чаще, чем сейчас.

Адвокат, которому поручили руководить моей стажировкой, был восточным человеком, виртуозно владевшим искусством избегать конфликтов. Этому он и учил меня на протяжении шести месяцев, просто водя с собой по разным кабинетам и знакомя с людьми.

– Остальное, – сказал мой наставник, – поймёшь сам.

До сих пор гадаю, что он имел в виду под «остальным».

Как всякий начинающий адвокат, я рвался в бой. Не мог дождаться дня, когда мне дадут самостоятельно вести дело. Но, увы, реальность опрокинула мои представления о роли адвоката в суде. Разбирательства, на которые водил меня наставник, как правило, проходили тихо и скучно. А я-то, начитавшись речей Демосфена, Цицерона и известных российских юристов, представлял адвоката пламенным трибуном, чьи выступления публика поддерживает овацией. Наши же адвокаты в суде были очень скромны и зачастую аккомпанировали прокурору. Они редко вступали в полемику, а речь завершали осторожной просьбой о смягчении наказания подзащитному.

Наконец наступил долгожданный день, когда мне поручили вести уголовный процесс в суде.

– Дело пустяковое. Клиент – неоднократно судимый барыга, недавно освободился. Украл двух баранов, потом с друзьями их зажарил и съел, вину полностью признаёт. Скажешь в конце суда, чтобы учли его раскаяние и молодость. И смотри, дело будет рассматривать сам раис (председатель суда), с ним не спорь! – напутствовал меня наставник.

Я сделал вид, что полностью согласен, но для себя решил: моё первое дело должно стать триумфом адвокатуры над закоснелой, как мне тогда казалось, системой правосудия.

Добросовестно изучил материалы дела, сделал необходимые выписки, поговорил с матерью подзащитного – сам он на беседу не явился. Фамилия у него была соответствующая: Воропайкин. Линия защиты, как я ни старался, не выстраивалась. Клиент не отрицал вину, а я намеревался его ни больше ни меньше оправдать. Я не мог допустить, чтобы моя карьера началась с проигранного дела, поэтому подготовил несколько вариантов защиты, всё отрепетировал в лицах перед зеркалом…

Заседание было выездное, в соседнем посёлке. В советские времена это часто практиковалось, так сказать, для внедрения правосознания в массы.

Сев на адвокатское место и окинув взглядом заполненный до отказа зал клуба, я обессилел и онемел. Пять лет усердной учёбы в университете, тщательное изучение дела, репетиции перед зеркалом – всё в одно мгновенье куда-то улетучилось. Я почувствовал себя как боксёр в нокдауне, я краснел и потел, перед глазами всё расплывалось. Не помню, какие уж задавал вопросы свидетелям и подсудимому и задавал ли вообще. Помню только, что мой видавший виды подзащитный весело подмигивал кому-то в зале и, ехидно улыбаясь, кивал в мою сторону. Мне хотелось одного: чтобы всё это быстрее закончилось.

Когда пришло время произносить речь в защиту подсудимого, выученный заранее текст напрочь вылетел у меня из головы. Комкая слова, я нёс что-то невразумительное и из последних сил, не приведя ни единого аргумента, завершил свой дебют требованием оправдать подсудимого. Прокурор возмутился нелогичностью моей позиции, и даже Воропайкин развеселил всех возгласом:
– Адвокат, ты чё? Я вину признаю. Я сожрал барана!

Ситуацию спас раис. Наведя порядок, он объявил всем, что адвокат молод, это его первое дело и он имеет право на своё мнение.

Я был бы счастлив, если бы на этом всё закончилось. Но оставалось последнее слово подсудимого, а потом ещё и приговор. Мой Воропайкин, войдя в раж, в последнем слове, кривляясь и хихикая, использовал адвокатскую лексику, просил суд его строго не наказывать, учитывая, как он сказал, чистосердечное признание, раскаяние, а также – тут он выразительно посмотрел на меня – молодость его адвоката. Зал взорвался от хохота. Даже раис с народными заседателями не удержались.

Но и это ещё не всё. Коварный раис, выйдя из совещательной комнаты и зачитав приговор, громко объявил конвою, чтобы тот взял подсудимого под стражу. Потом, повернувшись к заседателям, тихо добавил:
– Вместе с его адвокатом!

Заседатели прыснули. Это, конечно, была шутка, но её услышал Воропайкин. Он демонстративно подошёл ко мне и, взяв за локоть, встал рядом, чем окончательно превратил суд в фарс.

Теперь, если услышите от подсудимых в суде просьбу строго их не наказывать, учитывая молодость их адвоката, знайте – это отзвук моего фиаско на заре адвокатской юности.