Сколько же народа отправил Столетов на тот свет! Ещё бы! Двадцать лет человек в профессии! И похоронное бюро здесь ни при чём. И отряд специального назначения тоже ни при чём. Кто сказал – врач или работник общепита?

Да обыкновенный писатель он. Просто очень требовательный к своим героям. Чуть оступился, угодил не в ту компанию, разлюбил кого-нибудь из домашних, запил от скуки – и летит его герой в тартарары.

Ни женщин, ни детей не щадит Столетов. Пенсионера одного мучил-мучил, пока тот в лес ни побежал да бледной поганкой не самоубился.

Или вот приехал герой в сельскую местность, коровам жильё строит, ферму налаживает, работой деревенских мужиков обеспечивает. Такого человека женить надобно на скромной миловидной девушке, а не ножиком резать в темноте.

Спрашиваю я Столетова:
– За что ты его так? Неужели парня пристроить некуда было?
– Не туда заехал этот парень, – говорит Столетов, – на чужой территории оказался. Жил бы в городе, работал бы в офисе. А он вызов бросил, гордыня его и погубила. Хотя шанс был у него…
– А в «Младшей сестре» зачем было младшую сестру истреблять? Жила себе девушка, во всём на старшую сестру равнялась: и в стюардессы поступала, и в кино пробовалась, и волонтёром полстраны оббегала. Пёсика трёхлапого из приюта взяла.
– Это она из зависти, – объясняет Столетов, – сестре завидовала, а истинных чувств у неё не было, но шанс был.
– А в «Истории об истории» что тебе учитель истории плохого сделал? – продолжаю пытать Столетова. – Разве можно так с педагогами поступать? Дети над ним издевались как могли, и автор туда же. Завёл бедного историка в пещеру и оставил там навсегда.
– Злой он был какой-то, средневековый, – говорит Столетов. – Дай ему волю, он бы полшколы казнил, глазом не моргнул. Это ведь он физруку метилового спирта подлил.
– Честно говоря, я на охранника подумала. Они тогда ещё сцепились насчёт футбола, кажется.
– Насчёт регби, – поправил меня Столетов. – Читаешь невнимательно. А то, что физрук опроверг главное учение историка, «Линейную теорию периодичности событий», – забыла? И опроверг точно и доказательно. В присутствии дам, прошу заметить!
– Какая-то бредовая теория. Откуда ты её вытащил?
– Неважно откуда. Да уже за одну эту теорию надо было его неизлечимой лихорадкой заразить.
– Почему сразу неизлечимой? Можно ведь излечимой! Можно было бы вообще изменить этого историка. В той же самой пещере, например. Посидел бы он там, просветлился и вышел бы весь в серебристом сиянии, со взором, устремлённым в неведомые нам дали.
– Был у него шанс измениться, – строго сказал Столетов, – но он им не воспользовался.
– Что-то я не заметила, какой у него шанс был.
– Вот и он не заметил, – победоносно произнёс Столетов. – В следующий раз внимательней будете!

Меня насторожило это «будете». Похоже, что Столетов меня в свои герои включил.

– В «Последнем ужине» финал помнишь? – продолжал он. – Там ведь тоже всё вроде бы благополучно развивалось. И шанс был. И не один, надо сказать.
– Да, аппетитная история, – вспомнила я.

Честно говоря, на голодный желудок читать это было вообще невозможно. Да и на сытый требовался десерт или как минимум чашка чая. Шеф-повар ресторана такие там блюда сооружал! И так это всё подробно обжаривалось, запекалось и томилось! А приправы! А соусы! Читаешь – ароматы на всю квартиру. Соседку встречаю, а она мне: «Чем это у вас так вкусно пахнет в последнее время? Моя Фанечка так и рвётся к вашей двери». «Это откуда-то свыше запах», – отвечаю.

И посетителей в этом ресторане всегда полно было. Ну и всякие там отношения развивались. Публика-то в основном праздная собиралась. То есть сначала люди были трудящимися и приходили просто в обеденный перерыв, потому как цены там оказались очень даже доступные. И с каждым днём этот обеденный перерыв становился у них всё длиннее и длиннее. В общем, не хотелось им из этого ресторана уходить. А многие так переедали, что с места двинуться не могли.

– Лучше бы ты кулинарную книгу написал, – говорю я Столетову.
– Так ты понимаешь, за что я этого повара взорвал? – обрадовался Столетов.

Надо сказать, что взорвал он его вместе с рестораном. Ну, что-то вроде бандитских разборок произошло.

– Ты такое время описываешь, конкуренты вполне могли взорвать. Я вот не пойму, о каких ты шансах говорил.
– Помнишь, к нему проверяющие пришли? И ресторан закрыли. Ну, пока он не откупился. Неделю ресторан был закрыт!
– Ну и что?
– Вот и не надо было открывать! Прекратилось бы всё это обжорство! Видеосалон бы лучше устроил! Помнишь, в те времена видеосалоны были?
– Да, действительно, можно было и салон.
– А мысли его про апельсины помнишь?
– Про апельсины?
– У него же там монолог на три страницы! И жив бы он остался, если бы вегетарианское кафе открыл!
– А ты что, мясо не ешь?
– Сейчас не обо мне речь! Но от сладостей я отказался, если хочешь знать!
– А я после твоего «Последнего ужина» пару килограммов точно набрала. Перед этим я «Украденную улыбку» читала, сам понимаешь.
– Да я когда «Улыбку» писал, мне вообще жить не хотелось. Вымотал меня этот психолог своими опытами.

Главным героем в «Украденной улыбке» был психолог. И в такое равновесие вводил он клиентов, что те переставали не только нервничать, но и радоваться, и даже улыбаться. И после этих его подробно описанных сеансов на меня такое безразличие нападало…

Вот, например, еду в театр, читаю эту самую «Украденную улыбку». И мне вдруг становится всё равно, попаду я в театр или нет. Я выхожу из метро и вместо того, чтобы идти по направлению к театру, два часа тупо шатаюсь по центру с выключенным телефоном, несмотря на то что билеты у меня и подруга ждёт. Хорошо хоть она сообразила, купила билет да пошла одна. Кстати, она психолог, и ей понятны все эти штуки. Она даже порадовалась за меня. Говорит: это у тебя личностный рост начался.

– Вообще, логичней было бы вместо психолога пару-тройку клиентов почикать, – рассуждал Столетов, – лезут, сами не знают куда. Я сначала хотел, а потом пожалел людей. Несправедливо как-то: за свои же деньги на тот свет отправляться.

– Да и психолога можно было бы оставить. Переквалифицировать, например. Сделал бы его ландшафтным дизайнером. Он на даче вон какую оранжерею устроил. Вот и надо было хобби его развивать.

– И он бы занялся фитотерапией, – продолжал Столетов. – Ещё и потравил бы всех. Правильно, что я его под трамвай пустил. Ты его внутренний монолог помнишь? Ему же всё равно было, под трамвай или под автобус. Нечего таких жалеть. У тебя вон билеты в театр из-за него пропали. Хорошо хоть сама под трамвай не угодила. А ты мне пока живой нужна!
– Что значит «пока»? А потом? Потом что, не нужна буду?
– Я сейчас главную героиню с тебя пишу, – важно сказал Столетов.
– С меня?! – я вдруг сильно закашлялась.

Чего-чего, а такого я не ожидала. Это как будто собака родная взяла да тяпнула за щиколотку.

– Да не переживай! – Столетов похлопал меня по спине, но я ещё сильнее закашлялась. – Какое-то время ещё поживёшь назло врагам.
– Каким ещё врагам? – я почувствовала озноб, хотя дело было летом и мы сидели на скамейке в безветренном парке. – Ты меня что, на войну отправляешь?
– Почему на войну? Ты живёшь в городе, в обычной мирной жизни. То есть на вид мирной, а если приглядеться, то вокруг тебя одни враги.
– Да нет у меня врагов, – просипела я, – а чужие враги мне не нужны.
– Ты что, сипишь? Это всё от нервов! А говоришь, врагов нет. Да ты как в гадюшнике живёшь, не хотел гадюк обидеть.
– Гадюк? А они серенькие такие, небольшие змейки, да?

Прошлой ночью мне приснились эти самые змейки. Их было много, и все они лежали на дорожке, по которой я шла на речку. Они не обращали на меня внимания, и я просто перешагивала через них. Надо сказать, что и лежали они как раз под мой шаг.

– Гадюки-то? Серенькие, незаметные, как враги вокруг тебя: только и ждут, как бы ужалить посмертоносней, – он вытянул шею, изображая змею, но с обнажёнными верхними резцами стал похож на кролика.
– Доконать меня хочешь, – просипела я.
– Я-то как раз спасти тебя хочу!
– Не надо меня спасать. Я и так себя неплохо чувствую, – и опять закашлялась.
– Вижу, как ты себя чувствуешь, – со знанием дела сказал Столетов. – Кстати, там у тебя собака любимая будет, ньюфаундленд, так что не расстраивайся, ты же любишь собак. Правда, потом всё равно придётся расстроиться, но это в самом конце, до него ещё дожить надо, – успокоил меня Столетов.
– Слушай, я тебе официально заявляю, что нет у меня врагов и не надо с меня никаких героинь писать.
– Наивное дитя, посмотри вокруг.

Я посмотрела вокруг, но, кроме Столетова, никого не увидела. Аллея была совершенно пустой, хотя ещё минуту назад по ней двигались и люди, и собаки, и голуби.

– Что это?! – вскрикнула я.

Прямо над нами вспорхнула огромная птица.

– Ястреб! – мгновенно опознал её Столетов. – Или коршун. Или орёл. В общем, то ещё семейство. А ты говоришь… Врагов у тебя нет…
– Это был враг? Никогда бы не подумала, что мой…
– Ты флюорографию давно делала? – перебил меня Столетов.
– А что?
– Кашель мне твой не нравится…
– Да я вот только сейчас закашлялась. До этого я вообще не кашляла.
– И не чихала, – добавил Столетов. – Всё же сделай флюорографию, вреда не будет, зато успокоишься, посмотришь холодным взглядом вокруг и начнёшь наконец отличать обычных врагов от заклятых. А то живёшь, как Фея Драже, смотреть противно.
– А если я всё-таки не увижу врагов?
– Увидишь как миленькая, а потом ещё истреблять их начнёшь.
– Истреблять?
– Да! Истреблять! – скомандовал Столетов. – Я так задумал!
– Бред какой-то.
– Бред – не бред, а пройти тебе через это придётся. Хотя вряд ли ты в живых останешься. Человек ты слабый, легко внушаемый. Но отступать поздно!

И я пошла. Не хотела, но пошла. Хотя и не кашляла больше. Но засела мне в башку эта флюорография.

А другого я и не ждала. Они сами позвонили из поликлиники и сказали, что подозрение на воспаление. Я никогда не была сильно мнительной, но действует, скажу я вам.

Деловитая синичка строго постучала мне в окно, соседка сказала, что я бледненькая, а по дороге в поликлинику я вообще самойловскую мать встретила. Кто такая? Да они меня с детского сада всей семьёй ненавидят. Их Ленушка роль феи не потянула, так её в Снежинку разжаловали, а на роль феи меня назначили.

А ведь правда, как встречу кого-нибудь из Самойловых – весь день наперекосяк. Они мне эту фею простить не могут. Всеми поколениями мстят. Помню, их сынишка-внучок, крепенький такой мальчуган, настырный, моего малютку чуть в песочнице не закопал. И правильно мне мама говорила: «Самойловы по трупам пройдут».

– В поликлинику? Анализы плохие? – спрашивает меня Самойлова.
– Да с чего это вы взяли, что плохие?
– Ну, ни пуха тебе!

И от этого «ни пуха» меня как в жар бросило – думала, не дойду до поликлиники, все кровяные тельца раньше времени свернутся. А в поликлинике понеслось: туда, сюда, анализы, врач слушает – ничего не слышит, другой смотрит – ничего не видит.

На работу звоню, говорят: лечись-лечись, мы и без тебя справимся. Сколько надо, столько и лечись, говорят, хоть целый месяц. А год можно, спрашиваю? – Да ради бога, говорят, нам больные не нужны.

Ну и как мне это понимать? Не нужна я им, только и ждали удобного случая, чтобы избавиться от меня. Вот моей подруге звонит начальник и говорит, что если она в понедельник не выйдет, то они её в следующую аттестацию того – сократят. Вот это я понимаю! А этим, видите ли, «больные не нужны»!

Так и выздоравливать незачем, то есть мне уже расхотелось. И даже Наташка из бухгалтерии говорит –⤓ «лечись»! Вот дрянь такая, а всё подарочки мне пихала к каждому празднику. А Валентина Ивановна? Вот от кого не ожидала. Сама, можно сказать, на волоске висит, пенсионерка со стажем, а туда же. «Молодые и здоровые всем нужны», – говорит.

А Виталик! Сколько варенья я ему перетаскала! «Возраст, – говорит, – никуда не денешься. Да и с памятью у тебя что-то в последнее время не то». Что «не то»? Сам не помнит, в каком классе сын учится.

Николай Иваныч позвонил. Я обрадовалась сначала, думала, вот он – настоящий друг среди врагов. А он как понёс: «Всю таблицу твою, – говорит, – переделывать пришлось, но тебя, – говорит, – уже не переделаешь». Такого мне наговорил, повторять не хочется, а главное, так бесстрашно, как будто уверен был, что не встретится со мной больше. И даже одно слово матом сказал.

Я всегда считала, что у нас дружный коллектив, но сейчас мне стало совершенно ясно, что я к этому не имею никакого отношения, так себе, числюсь формально.

А через пару дней я почувствовала, что и дома числюсь формально. Сначала они мне говорили, что я счастливая, потому что утром вставать не надо. Потом: «Встань, хоть кофе людям свари, успеешь ещё належаться». И вот это «успеешь належаться» такие обороты стало набирать. А вдруг не успею?

Тётя Оля зачем-то приехала, любимая моя тётя, со своими дурацкими гостинцами. Она нам всё ненужное тащит и торжественно вручает каждому. А тут всем вручила, а на меня смотрит, глазами хлопает. Не хватило мне подарочка! «Ты всё равно ни в чём не нуждаешься, – говорит тётя Оля, – тебя быт никогда не интересовал. Да что ещё человеку нужно, кроме свежего воздуха! Я вот в следующий раз чагу тебе привезу. Хотя Зине нашей чага не помогла. А Зина живучая была!»

И как это Столетов умудрился в моё будущее заглянуть, не знаю. Вот что значит – истинный писатель-провидец. Пусть не в далёкое будущее, но проник. И Маринка звонит, говорит, что лыжи мне всё равно не нужны, а у них лес теперь рядом, в новый район переехали.

– Да забирай, – говорю.
– А комбинезон? – тут же спрашивает Маринка.
– Нет, комбинезон не отдам, пригодится.
– Ты всё равно на лыжах кататься не будешь! Что тебе, в нём в гроб ложиться?

И вот так вот все, кто во что горазд. Павлик Кастанеду требует. Говорит, что всё равно не читаю и читать уже не буду. Поздно мне читать Кастанеду, видите ли. И собрание сочинений Александра Грина ему понадобилось в придачу. Иллюстрации Саввы Бродского ему там нравятся, а я, оказывается, на них внимания не обращаю.

Дядя Володя с тётей Тамарой в гости зовут. Вот никогда не звали, а теперь зовут. Говорят, что, может быть, больше не увидимся, жизнь-то какая: сегодня есть, завтра – нет.

Не знаю, чью они жизнь имели в виду, но тогда я подумала, что точно мою. И когда в магазине меня остановил охранник, я поверила в то, что украла зубную пасту. Хотя просто не заметила её в тележке, потому и не оплатила, но меня повели фотографироваться на позорную доску «несунов». И я вспомнила равнодушных с виду змеек из моего сна, и Фанечку из моего подъезда, которая прикусила мне штанину, хотя Фанечка никогда никого не кусает. И хозяйка её утверждала, что Фанечка и меня не кусала, а только понюхала.

А потом вообще участковый пришёл и начал требовать незарегистрированных граждан. Долго мы с ним беседовали. Оказывается, соседи ему пожаловались на то, что у нас в квартире восточная музыка играет. Я сначала не поняла, о чём речь, пока он мне эту музыку со слов соседей не изобразил: «И-и-у-у, и-и-у-у, и-и-у». Это я иногда на варгане играю.

Участковый заинтересовался, и мне пришлось представить ему этот незатейливый инструмент и объяснить принцип игры на нём.

А когда мы пили чай, участковый сказал, что все на него смотрят как на врага, и что он сам уже в каждом врага видит, и что он уволится к чёртовой матери.

А я сказала ему, что хоть я и не участковый, но на меня тоже все как на врага. И он попросил меня рассказать поподробнее.

Я решила начать с конца и указала ему на картину, висящую на стене: и женщина, и попугай смотрели на меня косо, и даже лимоны с апельсинами готовы были упасть мне на голову вместе с блюдом.

А потом я вернулась к началу. В парк, к Столетову.

Участковый всё время хмыкал, и я не сразу поняла, что он так сдерживает смех. А на комбинезоне мы уже смеялись вместе. Напоследок он поправил на стене картину и сказал: «Теперь не косо».

На следующий день я проснулась в семь утра без будильника. И вместо поликлиники пошла на работу – решила использовать свой последний шанс на спасение.

А через пару дней позвонила медсестра и сказала, что анализы все в норме и кто-то там перепутал снимки. Я не стала уточнять. Что я, сама себе враг?

Кстати, Столетов признался, что не идёт у него героиня, что висит она в воздухе, и никак её к событиям не прицепишь.