Сейчас смешно вспоминать, как в ранние школьные годы мы пугались, читая повесть Гоголя «Вий». Некоторые мои однокашники пользовались тем, что далеко не все девчонки осилили это произведение. Бессовестные лгуны нагло врали, что существует вторая часть «Вия», гораздо страшнее первой. А самое жуткое там – конечно же, обряд вызова мёртвой Панночки, который Гоголь не дописал, потому что сам умер от страха.

Одноклассницы слушали с открытыми ртами. Рассказчик делал жуткое лицо и демонстрировал свои познания в демонологии: «Панночка, приди! Заклинаю тебя углём и свинячьим хвостом…» Обычно в этот момент раздавался визг такой громкости, на которую только были способны советские пионерки, – и девчонки убегали куда глаза глядят под дружный хохот пацанов. Конечно, мы ржали над фольклорными небылицами, хотя в глубине души и сами побаивались Панночки. Во всяком случае, ночью в лесу у костра вряд ли кто-нибудь из нас решился бы вызвать ведьму даже ради хорошей шутки.

Но куда больше мёртвой Панночки меня тревожила загадочная фраза в конце повести, сказанная философом Тиберием Горобцом звонарю Халяве: «У нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, – все ведьмы». Самое страшное в этих словах – звенящая тишина после них. Как будто автор действительно хотел сказать что-то важное, но по каким-то причинам не смог этого сделать и поспешил закончить повесть.

Помню, я подростком ломал голову над финальной фразой: как же так, ведь не ради красного словца Гоголь обмолвился об этих бабах? И потом – разве бабы на базаре могут быть ведьмами? Самые обычные тётки, гнущие спины на своих огородах, уважаемые труженицы. И почему ни царские власти, ни церковь не хватали этих ведьм и не сажали в казематы для дальнейших разбирательств?

Эти наивные детские размышления почти забылись, но однажды мой хороший знакомый, православный верующий Юра, в канун какого-то праздника спросил:
– А ты знаешь, где водятся самые страшные ведьмы?
– Где? – полюбопытствовал я. – На рынке, что ли?
– Не на рынке, – покачал головой приятель. – И не в деревне, не в лесу. Самых страшных ведьм можно встретить лишь в церкви.
– Это как? Там же святые иконы, мощи… Алтарь, наконец, богослужения, Евхаристия…
– Ну и что им богослужения? – пожал плечами приятель. – Они делают своё дело тонко и тем самым сильнее вредят. Бабки у подсвечников, женщины в церковной лавке, прислужницы, уборщицы – столько мне про них всякого рассказывали! Там как минимум глаз водится нехороший.
– И что, все они ведьмы? – ухмыльнулся я, вспомнив концовку «Вия». – Как у Гоголя?
– Нет, конечно, – замялся знакомый. – Но иногда встречаются. И скажу тебе так: самая опасная ведьма старается выглядеть как глубоко верующая женщина, а ещё лучше – монахиня. Я и сам не верил в это, пока крёстная не рассказала одну историю. Это случилось в девяностые годы.

– Тогда ведь всё запросто было, – продолжал Юра. – Храмы возрождались, люди их потихоньку заполняли, никто никого особо не спрашивал о прошлом. Крёстная моя тогда жила в маленьком городе, но потом уехала оттуда.

Была у них среди прихожан пожилая женщина. Все называли её Аллой-блаженной. Откуда взялась, точно никто не знал. Одни говорили, что Алла – бывшая монахиня, пострадавшая при советской власти. Её монастырь захватили раскольники, сожгли иконы и всю утварь, а монахинь выгнали чуть ли не на мороз. Алла с тех времён слегка повредилась умом, стала блажить. Другие говорили, что она добровольно приняла на себя подвиг юродивой. А что? Юродивая – и хорошо. Даже очень хорошо: настоящий Божий человек! И потом, если все говорят «блаженная», значит, так оно и есть. Триста православных, с которыми ходишь в одну церковь, не могут врать.

Однако эта Алла оказалась непростой старушкой. Одевалась она в чёрное неброское платье, больше похожее на монашескую мантию. Пахло от неё всегда чем-то прелым. Взгляд имела очень липкий – две чёрные маслины словно буравили тебя насквозь. Для людей это было лишь подтверждением, что Алла – настоящая подвижница. «Она на меня так посмотрела, будто рентгеном прожгла!» – восторгались неопытные прихожане.

Вокруг Аллы быстро образовался ближний круг кумушек – разных тёток и бабок, которые смотрели ей в рот и верили больше, чем батюшке. «Блаженная» учила делать какие-то околоправославные обряды, вешать «православные обереги», заговаривать соль. В ход шли даже свечные огарки из ящичков, которые нормальный человек побрезговал бы выносить из храма. Но Алла не стеснялась, напротив, поясняла: «Надо, чтобы всё было по-православному, а не как у колдунов».

Приходский батюшка заметил эту камарилью не сразу – столько тогда было хлопот по возрождению православной жизни, тут не до спятивших стариц. Но когда всё же понял, с чем имеет дело, уже было поздно. Попытался решить вопрос миром, но «блаженная» ему в конце концов ответила: «Ты лучше помалкивай, а то ведь всякое может случиться». А сама не забывала говорить своим последовательницам, что у неё много врагов, которые распространяют тёмные слухи. Но ничего, Бог милостив, Он разберётся и своих в обиду не даст. Алла, кстати, так себя и называла: «Я – блаженная». И мало кого это тогда смущало.

Всё бы так и шло своим чередом, но однажды до прихожан дошёл слух, что священник собрался подавать записку священноначалию о том, что творится в его приходе. Грозился привлечь местные газеты и чуть ли не телевидение. А через неделю у него, здорового мужика, которому и пятидесяти не было, – инсульт. Инвалидное кресло и состояние «овоща». Алла так и объяснила: «Бог наказал!»

Новый батюшка был не столь щепетилен в вопросах веры – куда больше его печалили материальные проблемы. Но со временем и он понял: надо неугомонную старушку как-нибудь смирить, иначе или приход превратится в болото, или, что хуже, кто-нибудь донесёт наверх. Уж не знаю, как он там пытался решить проблемы с Аллой, но вскоре его за какие-то огрехи сняли с поста настоятеля и отправили за штат, перевели служить в такую глухомань, что священник там взвыл.

К Алле уже приезжали из других епархий. Хотя в их приходе находились люди, которые её категорически не принимали, – но что они могли поделать? Вокруг «блаженной» стали собираться толпы старух и молодёжи.

Однажды какие-то люди по великому блату подвели к Алле молоденькую девушку Настю. У той случилась несчастливая любовь, которую она тяжело переживала. Любимый парень, к сожалению, был неверующим и особого внимания на девушку не обращал.

Алла утешила бедную девочку и дала ей какое-то зелье, разумеется, «строго православное».

– Вот, помолись, завари и пей! – наставляла она Настю. – Я вижу, что вы ещё вместе на хорах петь будете в этой церкви.

Настя пила снадобье, но ничего не происходило. Более того, она стала какой-то рассеянной, сонной. Попыталась встретиться с предметом своего обожания, но молодой человек лишь посмеялся над девушкой и сказал, чтобы больше не приходила.

В тот же вечер Настя впервые в жизни пошла в кабак и напилась в компании каких-то тёмных личностей. Кто-то из этих нелюдей её изнасиловал. А на следующее утро девушку нашли у неё дома повешенной.

Только после этого случая малина для Аллы закончилась. Многие прихожане в штыки воспринимали «блаженную», а её защитники как-то быстро рассосались. Отец погибшей девушки предупредил, что если увидит «блаженную» в городе, то убьёт собственными руками.

Что случилось потом, не совсем ясно – то ли Алла сама ушла из храма, то ли её всё же выгнали, но в приходе её больше не видели.

Поселилась она в соседнем городке, тоже небольшом. К ней постоянно приезжали страждущие, чтобы снять с помощью «настоящей блаженной» порчу, сглаз или «венчик безбрачия». Алла активно помогала всем – неизвестно, сколько людей в итоге от неё пострадало.

И вот что само интересное. Была у этой Аллы родная дочь – 33 года, педагог, верующая православная женщина. Жила она тогда где-то на юге России. Говорили, что с матерью смертельно разругалась, считала её шарлатанкой. С тех пор мать и дочь совсем не общались.

Но пришёл черёд и «блаженной» покидать земную юдоль. Как рассказывали знакомые, умирала Алла очень тяжело. Жила она в частном доме и целую неделю так страшно кричала, что слышать это было невыносимо. Её соседи даже временно съехали, не вынеся ужаса. Пригласили батюшку исповедать умирающую, но он, услышав крики, отказался. Сказал: «Зовите кого-нибудь другого. А я к ведьмам не хожу и вам не советую».

Тут как раз приехала дочь Аллы. Кто-то сообщил, что мать умирает, и женщина решила проститься. Её отговаривали: мол, страшно идти, вон даже батюшка отказался: только ведьма может так вопить на смертном одре. Но дочь сказала, что это её долг.

«Блаженная» ещё немного покричала, но после того, как к ней явилась дочь, успокоилась на время. А потом снова принялась орать сильнее прежнего. Продолжалось это недолго – испустила ведунья дух. Дочь от неё вышла, как ни в чём не бывало. Ещё говорила всем: «Вот видите, а вы боялись. Надо было проводить маму по-человечески». Что там было человеческого, сказать сложно, только говорили – в гробу Алла лежала с почерневшим лицом, искажённым гримасой.

Вскоре дочка-педагог уехала. Но через полгода вернулась – видимо, чтобы продать мамино жильё. И случайно встретила в райцентре мою знакомую.

– Ну и как вы живёте? – спросила она дочку Аллы. – Как здоровье? А то мы тогда все за вас сильно испугались.
– А что со мной сделается? – пожала плечами дочка «блаженной». – Мне даже лучше стало – сил прибыло, сама удивляюсь. Все гороскопы стали сбываться.
– Какие гороскопы? – удивилась знакомая. – Как вы можете их читать, вы же верующий человек!
– Я вот раньше им не верила, – вздохнула дочь Аллы. – Но недавно случайно посмотрела один – так у меня всё сбылось, всё до последнего слова! Вы сами попробуйте. И сны стали сниться вещие. Хотите, я скажу, что с вами будет?

Знакомая шарахнулась от этой женщины как от огня и убежала. Больше дочку Аллы в тех местах не видели, хотя доходили слухи, что она стала ясновидящей. А один батюшка сказал: когда ведьма умирает, человеку нужно держаться от неё подальше, иначе колдунья может передать всю свою сатанинскую силу слабой душе. А души наши, увы, очень часто бывают слабыми. Оттого и мучилась Алла, что долго никому не могла передать свою силу, пока дочка не сделала ей такой «подарок».