Я очень поздно поняла, в каком необычном месте живу. В закрытом военном городке в Калининградской области, где я родилась и повзрослела, любопытство не приветствовалось. Во-первых, потому что «по уставу не положено», а во-вторых, отцы-командиры, направленные сюда из разных городов России, скучали по родному Пскову или Калуге – их мало интересовала лирика местных остроконечных крыш и замковых развалин. За исключением тех случаев, когда гражданское население находило немецкие схроны с фарфоровой посудой или вывалившиеся прямо из печных труб горшки с золотыми монетами.

А меня интересовало, как жили эти люди, которые закапывали здесь клады. Детское воображение создавало сказочные образы. Они умели летать, плести венки из ветра, делать красивые жёлтые камушки из солнечного света и морской воды, но при этом обитали в человеческих домах – вон в тех, одноэтажных, покрытых бурой черепичной чешуёй. И там, думала я, если правильно ковырнуть какую-нибудь непонятную надпись на кирпиче или раскопать землю у фундамента, обязательно найдёшь сокровища, а может, откроется какая-нибудь невозможная тайна. Такая тайная, что, узнав её, можно даже, например, пронзить пространство и время! Нужно только уметь её разгадать.

Но как это сделать? Ведь я жила в пятиэтажке, специально построенной для семей военнослужащих, и у нас была только одна загадочная надпись – «ДМБ-74».

Иногда тайные желания сбываются. Вселенная этому способствует или так складываются обстоятельства, не знаю, но у старшей сестры появился муж, и его семья как раз жила в старом немецком доме, именно таком, какой я мечтала исследовать. У нас завелись новые родственники, и меня отправили к ним на лето как бы «на дачу», а по сути – нянчить трёхлетнюю племянницу мужа сестры.

Соблюдая приличия, я, конечно, не кинулась сразу разбирать печную кладку и подкапывать фундамент – прежде следовало познакомиться с обитателями. Их было много, все разновозрастные, обязательно друг другу какие-нибудь дядьки-тётки, снохи, внучки. И все крикливые, дёрганые, но при этом умелые и активные. Постоянно что-то строили, копали, сажали; кого-то кормили, поили, доили; куда-то посылали и непременно крыли – то рубероидом, то матом.

Никто не относился ко мне как к гостье. Разъяснив обязанности – смотреть за малышкой, – меня тут же приняли за свою, а значит, стали кормить-поить, но могли и куда-нибудь послать. Я же, натура чувствительная и плаксивая, старалась лишний раз никому не попадаться под горячую руку, поэтому, сдав вечером подопечную трёхлетку её матери, тихонько ускользала знакомиться с домом.

Дом был щербат, неприветлив и хмур. В подвалах, как в бронхах чахоточного, стояла бурая жижа, отчего старый дом постоянно выдыхал тяжёлую сырость и покрывался серо-зелёной щетиной. Своих обитателей не любил, поэтому пару раз придавливал их рухнувшим потолком и периодически травил печным угаром. Вдобавок фасад покрылся трещиной от самого цоколя до верхней балки. При этом с крышей у дома-старичка всё оказалось в порядке.

Не имея специальных приспособлений, с помощью детской лопатки я проковыряла ямку под закладным камнем с надписью «1889», а со стороны сада прорыла канавки у каменного основания дома. Но, к своему разочарованию, не обнаружила там ни золотых монет, ни фарфоровых чашек, ни тем более «тайных тайн». Однако неудачи меня не остановили, ведь ещё оставались подвал и чердак. В подполе стояла вода, туда не получалось пробраться, так что все мысли устремились ввысь! Тем более, как уже говорилось, с крышей у дома всё было в порядке.

Правда, эльфами на чердаке тоже не пахло, а отдавало мышиным помётом вперемешку с запахом сушившихся пучков иван-чая, пижмы и дубовых веток. Но зато здесь стоял такой особенный медово-сонный полумрак, напитанный теплом и спокойствием; здесь можно было поразмышлять, послушать тишину. И, может быть – вдруг! – дом расскажет мне обо всех своих тайнах и кладах.

А пока чуда не случилось, я решила поучаствовать в общественной жизни здешних обитателей, тем более что у них было чему поучиться. Не помню, чем занимались мужчины, но женщины, на мой взгляд, умели всё – солить, варить, сушить, прясть, ткать, шить. Даже девчонки, мои ровесницы или чуть старше, учили меня рукодельному и поварскому искусству. Эти знания я впитывала, но моё самолюбие страдало, ибо я считала себя «городской», а значит, более продвинутой, чем они – «деревня».
Один раз хозяйка дома решила из своего роскошного атласного платья, страшно дорогого и «дёванного пару раз на колхозные вручения», но из-за бёдер, расползшихся после неоднократных родов, более «не дёванного», – сшить своей внучатой племяннице, моей воспитаннице, королевский наряд для детского сада. Эту идею хозяйка высказала с вечера, а утром все домочадцы разошлись по своим обычным делам. Одна я осталась в доме со своей подопечной – и задумала показать всем, кто здесь ещё кого поучит! Решила сшить платье самостоятельно. Чик-чик, швык-швык. Строчка – ровно, стежки – аккуратно, красота! Да они все ахнут!

Стала примерять на девочку, а платье ей мало. Как я ни просила малышку поджать живот, подобрать попу – не лезет обнова! Принялись снимать – так оно ещё и по шву треснуло. Что делать? Тут слышу – сама хозяйка во дворе уже кого-то кроет… Мама дорогая! Я девочке – конфету, чтобы забыла о примерке, а платье и обрезки ткани – себе за спину, под кофту, и бочком, бочком на чердак. Стропила от солнца жаркие, травы ароматные, сердце моё колотится, ноги немеют. Вот бы мне сейчас какой травы от нервов. И для ума.

Слышу – зовут меня: «Почему девочка одна?» Ой-ой-ой, что делать? Глазами быстро пробежала – куда? Печной дымоход расселся посреди чердака, как бегемот, вот его-то мне и надо! Хоп – и туда эти шёлковые лоскуточки, серебряные кантики, золочёные пуговки, за трубу, и поглубже!

К вечеру хозяйка собралась перешивать платье, а его нет! Весь дом перевернули, кого только и как не покрыли. Куда делось? А я всё время девочку отвлекала то игрой, то книжкой, лишь бы та ничего такого не вспомнила. Двадцать пять холодных потов с меня сошло!

В итоге решили, что соседка украла. Она такая – попивала, детей много, без мужа. Заходила как раз в тот момент, когда мы платье рассматривали. «Это она, она! Некому больше!» Хозяйка её потом даже побила, кажется.

Тридцать лет прошло. Хозяева умерли, дочки, племянницы, внуки, так и не поделив между собой этот дом, разъехались по свету. А он стоит: кривой, безглазый, брошенный, со съехавшей крышей, скалится безумно пустыми проёмами окон. Проезжала мимо, остановилась, забралась по трухлявой лестнице на чердак.

Холодный, заплесневелый, смрадный, весь в голубиных скелетиках и помёте. Пробралась к дымоходу, руку сквозь грязь и паутину просунула – как сквозь время и пространство… Здесь! Вот оно! Даже ещё немножко розовое и в блёстках, и пуговки золочёные, и кантики серебряные. Вот она, «тайная тайна», здесь, на моей руке!

Засунула розовый комок обратно, за трубу уже почти умершего дома. Прости меня, старичок, за то, что стал невольным соучастником моего злодеяния. Хотя, думаю, за свой век ты видел вещи и посерьёзнее. Прости и прощай!