Несколько лет я жила в Германии «по семейным обстоятельствам». Познакомилась с немцем по интернету, год мы с ним общались по скайпу, ездили друг к другу в гости, потом поженились, и я переехала к нему с двумя детьми от первого мужа, русского.

Но, как это часто бывает в браках с иностранцами, супружеская жизнь у нас не клеилась. Немец мой оказался любителем выпить, да и скрягой порядочным. Промучившись полгода, я взяла детей и ушла от него. Решила жить в Германии самостоятельно, благо и я, и дети в совершенстве владеем немецким. Министерство по делам иностранцев поставило условие: мне выдадут вид на жительство, если сама буду обеспечивать себя и детей и работать на благо страны.

Скажу сразу: жизнь в Германии по российским меркам дорогущая. В захолустном городке мне удалось за 650 евро в месяц (40 тысяч рублей) снять небольшую квартирку без мебели на чердачном этаже. Прокормить себя и детей – ещё минимум 500 евро. Самая дешёвая медицинская страховка – почти 200 евро. Короче, хочешь жить – умей вертеться. И я вертелась как белка в колесе. С утра до 16 часов ухаживала за немецкими стариками в социальной службе «Каритас», по сути была сиделкой и уборщицей, за это мне платили около 700 евро. Денег катастрофически не хватало, я стала подрабатывать, выгуливая в обед чужих собак, 8 евро за прогулку с двумя лабрадорами. Но дебет с кредитом всё равно не сходились.

– Поищи себе подработку в ресторанах и кафе, – посоветовал один немецкий приятель.

Городок, в котором мы жили, ничем не отличается от сотен маленьких живописных населённых пунктов Германии, где на каждом углу уютная кофейня, на каждой площади – несколько ресторанчиков на любой вкус. Я стала ходить по всем заведениям общепита и предлагать себя в качестве официантки.

Кафе и рестораны в Германии исстари делятся по национальному признаку. В турецких забегаловках работают турецкие семьи, из поколения в поколение, так что русская официантка им не нужна. Рестораны немецкой кухни держат немцы, официантов туда набирают из студентов. Несмотря на мой спортивный стиль и желание работать не покладая рук, туда меня тоже не взяли.

В нашем городке было четыре греческих ресторана. Греки, как и турки, работают семейным подрядом: мамы и бабушки на кухне, папы и дедушки возглавляют заведения, а младшее поколение – официанты. И грекам я пришлась не ко двору. Не взяли меня и в тайский ресторанчик, в тайскую семью.

– Все едальни в Германии – семейные, – жаловалась я своему приятелю-немцу. – Турки, греки, китайцы работают только со своими!

Приятель тут же нашёл в интернете несколько русских ресторанов. Находились они, правда, далеко от нашего городка. Balalaika, Kalinka, Datscha – так назывались эти заведения. Я поехала в «Балалайку», она располагалась ближе других, час на электричке.

Русский ресторан поразил меня роскошью. Длинноногие девушки в сарафанах плыли по залам лебёдушками, неземной красотой сшибая с ног редких посетителей. Я – метр с кепкой, и внешность у меня далеко не модельная, поэтому, даже не расспросив о вакансиях, пулей вылетела из «Балалайки». Села на поезд и поехала в свой городок.

Иду домой и вдруг вижу – на двери итальянского ресторана объявление: «На летний период требуются официанты. Обращаться к Джордано». И телефон. Набрала номер.

– Приходи завтра в час дня, – ответил итальянец.

На следующий день с папкой, полной всевозможных резюме и характеристик, я стояла у стойки итальянского ресторана. Бармен предложил кофе. Прошло полчаса, Джордано не появлялся.

– Он точно придёт? – спросила я бармена.
– К вечеру должен прийти, – меланхолично ответил тот.

Живя в Германии, в немецкой среде, я привыкла к пунктуальности. Пятиминутное опоздание – признак дерзости, десятиминутное – хамства, учили меня немецкие друзья. Уже потом я поняла, что, несмотря на многолетнюю жизнь в Германии, итальянцы и не думают перенимать немецкие правила.

Мой работодатель появился в дверях ресторана спустя полтора часа – накачанный красавец средних лет в майке с Микки-Маусом.

– Ты долго ждать, значит, работа тебе очень нужна! – такими словами встретил он меня, мгновенно перейдя на «ты».

Сел, развалившись, и, делая непростительные ошибки в немецком, начал вводить меня в курс дела.

– Приходить на работу в пять вечера, уходить после последнего посетителя. Официально работать – нет. Не стану за тебя налоги платить! Будешь работать «в чёрную», семь евро в час.
– А как же налоговые службы? – удивилась я, хорошо знавшая немецкие законы: в Германии категорически запрещено работать без оформления.

Джордано рассмеялся.

– Если я буду платить налоги, то мне на спагетти денег не хватит!

7 евро в час не помешают, подумала я и согласилась. Надеялась ещё на чаевые, в Германии это примерно 10 процентов от стоимости заказа.

На следующий день я вышла на работу.

Встретил меня не Джордано, а другой смуглый молодой итальянец в белоснежном переднике и сразу повёл на кухню.

– Я – Риккардо, шеф-повар, – сказал он, оглядывая меня с головы до ног и ослепительно улыбаясь. – Ты будешь моей помощницей, потому что ты красивая!
– Я планировала работать официанткой, – возразила я.
– У нас уже есть официантки, – ответил шеф. – Моя кузина Джованна и жена Джордано Рамина, они тут много лет. А ты делай то, что я тебе скажу.

В центре огромной кухни стояла большая плита, на которой готовил Риккардо. По углам полки с посудой, рядом, в подсобном помещении, – холодильные камеры и ящики с фруктами и овощами. Мне выделили часть кухни с двумя масштабными раковинами, огромную посудомоечную машину, гигантский стол с горами грязной посуды, которую официантки ежеминутно приносили на кухню.

Тарелки, бокалы, чашки, ложки, вилки и ножи надо было складывать в посудомоечную машину, спустя полчаса доставать уже чистую посуду, аккуратно сортировать, ставить на этажерки. А в металлическую мойку, больше напоминавшую ванну, Риккардо бросал сковородки, кастрюли, противни, которые я должна была мыть руками – с этой утварью машина не справлялась.

Шеф-повар быстро определил мой фронт работ.

– Пронто! Прима! – весело командовал Риккардо и подкидывал мне в раковину всё новые сковородки. – Белла рагацца! (Быстро! В первую очередь! Красавица!)

Не задавая лишних вопросов, я неожиданно для себя принялась работать посудомойкой. Мой первый рабочий вечер в итальянском ресторане плавно перевалил за полночь. Горы тарелок, сотни вилок и ножей, тяжеленные сковородки… С непривычки я разбила бокал и обожгла ладонь о горячую сковородку, но боли не заметила. Когда официантка поставила на стол последнюю чашку из-под кофе, а Риккардо весело бросил в раковину последнюю кастрюлю, на кухне появился владелец ресторана Джордано.

– Ты, русская, остановись! – громко сказал он. – Хорошо работаешь, тест прошла. Иди ужинать.
– Меня зовут Марина, – ответила я. – На «ты» откликаться не буду.
– Красивое имя! – засмеялся начальник.

Спустя шесть или семь часов непрерывной работы я наконец выдохнула, осмотрелась и увидела у противоположной стены, у разделочного стола, ещё одну женщину. Белокурая немолодая дама в белоснежной футболке приветливо улыбалась мне.

– Ласкаво просимо в «тим» (команду), – сказала она.
– Знакомься, Марина, – сказал по-немецки Риккардо, – Это Мамушка, она из Польши. Почти как из России.

Команда в полном составе собралась в пустом зале ресторана. Потом я узнала, что такова итальянская традиция – после работы ужинать вместе, за одним большим столом. Меня посадили рядом с официантками Джованной и Раминой, непривлекательными полненькими женщинами среднего возраста. Кроме уже знакомых мне шеф-повара Риккардо и бармена Филиппо, за столом сидело ещё несколько мужчин. Молчаливый Альфонсо, который на террасе в печи готовил пиццу, маленький и щуплый снабженец Кристиано. Во главе стола восседал пожилой итальянец Лука – как я потом узнала, отец Джордано и основатель ресторана.

Ели то, что «не доживёт до завтра», – фрукты, десерты, салаты. Итальянцы говорили на своём языке, я поняла только, что они много шутили. Но уже после пары таких ужинов стала вникать в смысл их шуток. Большинство из них – сексуального характера.

Когда вышла из ресторана, меня на своей машине догнал снабженец Кристиано.

– Марина, давай подвезу.
– Сама дойду.
– Жаль. Было бы приятно провести с тобой ночь! – крикнул он и унёсся за поворот.

После первого дня работы у итальянцев я испытывала смешанные чувства. С одной стороны, наглые коллеги и очень тяжёлый труд, с другой – непрестанное веселье, шутки и вкусный ужин. Лишь спустя несколько дней я поняла, что итальянцы – народ, наделённый талантом получать удовольствие от всего. Как бы ни была тяжела работа, они всегда веселы и всегда настроены фривольно.

– Чао, белла Марина! – встречали меня в начале рабочего дня официантки. – Тебе приснился сегодня мужчина?

Уже через пару дней я так же весело приветствовала и их:
– Джованна, ты выспалась сегодня?
– Ой, плохо спала. На мне всю ночь отплясывал мой Луиджи!
– Рамина, если ты мне сейчас же не улыбнёшься, я повешусь на барной стойке! – смеётся Филиппо.
– Мамушка, почисти картошку так, чтобы она была белая, как твоя кожа! – кричит Риккардо.

Мамушка, которая за десять лет работы в Германии с итальянцами так и не выучила ни одного языка, отвечает на чудовищной смеси сразу всех языков и чистит картошку настолько быстро, что за движениями её пальцев не уследить.
– Белиссимо! – восхищается Риккардо, жонглируя ножами для мяса. – Ти амо! (Люблю тебя!)

Кстати, о ножах шеф-повара. Они у Риккардо всегда находились под рукой, и мыл он их всегда сам. Но однажды я проявила инициативу: заметив на столе Риккардо несколько грязных ножей, бросила их в раковину. Эмоциональный итальянец подпрыгнул от негодования.

– Что ты делаешь? Это мои фамильные ножи, ими работал ещё мой дедушка! Нож – сердце повара, никто не смеет к нему прикасаться!

Так я узнала о тайнах сердца Риккардо, а потом и о многом другом.

– Мясо, – говорил он, – как девушка, не любит спешки. Никогда не прикасайся к мясу второпях, его нужно брать нежно, аккуратно. Смотри, какая прекрасная говядина! Кусок должен умещаться в мужской руке, как грудь девушки, ни больше ни меньше, только такой стейк – настоящий!

Иногда доходило чуть ли не до порнографии:
– Много спермы – ещё не значит хороший секс. Ложка взбитых сливок – и ни грамма больше!

Через пару дней Риккардо начал учить меня готовить простейшие блюда. И тогда же итальянцы в каком-то смысле приняли меня в семью – как и своим родным официанткам, подавали чашечку эспрессо в редких паузах, а рядом со своей сумкой в раздевалке я часто находила ягоды или маленькие сладости. Итальянский шлягер пятидесятых «Марина, Марина, Марина» я слушала в ста разных вариантах. Комплименты по поводу всех моих частей тела на смеси итальянского и немецкого летали по кухне, как теннисные шары.

Такой подход к работе вызывает смущение у русской женщины. Например, тащишь из мойки на стойку поднос с бокалами, один едва держится на другом, ты вынуждена балансировать прямо как жонглёр. И в этот момент повар Альфонсо – шлёп тебя по заднице!

– Твой зад, Марина, просто м-м-м! – и характерное причмокивание…

И что? Дать большому Альфонсо по его крупногабаритной башке не менее габаритным подносом, как поступила бы приличная русская женщина? Или расхохотаться на всю кухню, как это сделала бы итальянка?

Я часто думала: вот ведь какое неравенство по национальному признаку. Все начальство у нас – итальянцы. Официантки, получающие хорошие чаевые, – тоже итальянки. А на чёрной работе две славянки, я и полька. Ну я-то понятно, без году неделя в Германии, вид на жительство отрабатываю, а Мамушка-то вроде как из Евросоюза, могла бы себе работу получше подыскать. Тем более что итальянцы относились к ней не сказать чтобы хорошо: Мамушка, принеси, Мамушка, подай, пронто-пронто, старушка!

Она была ужас какая трудолюбивая. Бралась за всё, приходила раньше всех, уходила последней, потому что ночью в темноте сортировала мусор по контейнерам. Драила кухню до блеска, крутилась на гарнирах, салатах, десертах. Под горячую руку начальства попадалась тоже только она, по любому поводу её отчитывали и, как я заметила, часто ругали незаслуженно. А Мамушка ни разу плохого слова ни о ком не сказала, никогда не жаловалась. Не человек, а робот, думала я. Единственное, что в ней было человеческого, – она курила.

– Я такая хорошая, – часто говорила она, – не пью, не занимаюсь сексом, не ругаюсь, работаю много, сплю и ем мало. У меня единственная слабость – покурить.

Но если мне Риккардо иногда позволял выйти на перекур, то стоило Мамушке достать сигареты, как тут же все итальянцы звали её на помощь. Причём я ни разу не слышала, чтобы они обращались к ней по имени.

– Ты! – кричал Джордано, тыча в неё пальцем. – Плохо рукколу помыла, перемыть, пронто!
– Мамушка, зачем ты впахиваешь здесь? – спросила я её.
– Зови меня Элизабета, это моё настоящее имя, – ответила она и рассказала, как до пятидесяти лет жила в маленьком польском городке вместе с мужем, который «любил, но бил». Сын женился, ему нужны деньги на дом, поэтому Мамушка уехала на заработки в Германию. Работала уборщицей на вокзале во Франкфурте, там случайно познакомилась с Джордано, он позвал её в свой ресторан, и здесь она «нашла свою итальянскую семью».
– Я с итальянцами уже шесть лет, не работаю – смеюсь и пою!
Она действительно часто пела и пританцовывала за работой, как это делали итальянцы. Я тоже вскоре стала напевать под шум воды из крана, но только русские песни, про Хазбулата удалого. Однажды взяла и запела «Белые розы». Вдруг слышу – Мамушка во весь голос тоже поёт:
– Что с вами сделал снег и морозы?

Она по-русски всего-то пару слов знала, а вот «Белые розы» – наизусть! Сказала, что когда-то вся Польша заслушивалась «Ласковым маем».

Несколько раз я крепко поругалась с моими итальянцами. Однажды пришла на работу, а моющее средство закончилось. Подошла к Джордано, спросила:
– Где мыло?
– Ты! Мой как хочешь! – высокомерно ответил он.
– Ах так? – говорю. – Ладно, – и собираюсь налить в посудомоечную машину жидкость для мойки плит, от которой та обязательно скапутится.

Джордано схватил меня за руку, дал денег, отправил в ближайший магазин за мылом.

В другой раз заставил меня таскать ящики с пивом с улицы в подсобку, в каждом – 20 бутылок. Я сама вешу почти столько, сколько этот ящик. Не выдержала и грохнула пиво на пол, несколько бутылок вдребезги. Шеф прямо побелел от злости, но с тех пор таскать тяжести меня не заставлял. Этим занималась Мамушка.

А один раз я сама сильно накосячила. Несла из кухни в бар огромный поднос с фужерами, не удержала и прямо в баре его уронила. Грохот стоял на весь ресторан. Все фужеры вдребезги. Ну, думаю, вовек не расплачусь. Огляделась, а итальянцы хохочут в голос:
– Браво, Марина! Подчистую всё разбила!

И посетители ресторана тоже смеются. А Джордано, хохоча, кричит, показывая на меня пальцем:
– Вот это спектакль! Давай ещё чего-нибудь разбей, как это у тебя прекрасно получилось!

И не ругал совсем за фужеры.

Я работала с итальянцами несколько месяцев. Спина, ноги, руки болят, двигаться тяжело, а всё равно идёшь с работы в радостном настроении.

Но знакомые немцы всё чаще стали говорить, что рано или поздно налоговая служба узнает о моих незадекларированных доходах и меня выдворят из Германии. Один приятель даже нашёл мне альтернативную работу, официальную, – уборщицей в одной богатой семье.

И я решила уйти из ресторана. Пару дней думала, как скажу о своём уходе Риккардо, Мамушке, Джордано и Альфонсо, который каждый вечер упаковывал пиццу для моих «бамбини». Но объявлять об уходе не пришлось.

– Ты увольняешься? – спросил Риккардо.
– Откуда узнал? Я ведь ещё никому не сказала.
– У тебя это желание уже два дня в глазах.

Интуиция настоящего шефа!

Спустя неделю после моего ухода он позвонил:
– Ты уже больше не моя помощница, поэтому приглашаю тебя на свидание.

На следующей день мы встретились в другом итальянском ресторане и совершенно в другой обстановке. Но это другая история.