Недавно задумалась: а счастлива ли я? Ведь жизнь была непростая. Родилась в одной из республик бывшего СССР, у меня есть старшие сестра и брат. Мы жили в трёхкомнатной квартире на первом этаже двухэтажного дома. Родители работали на стройке: мама – маляр-штукатур, папа – бригадир. По тем временам семья считалась зажиточной, у нас были мотоцикл, большой чёрно-белый телевизор, сервант с посудой, полный холодильник продуктов. Отец часто рыбачил, и, как я теперь думаю, не всегда законно, потому что наша ванна была доверху завалена рыбой, причём очень крупной, а потом она куда-то девалась.

Помню себя с дошкольного возраста. Мне было четыре или пять лет, когда умер папа. В памяти осталось, как дядя Борис сидел в подъезде на нижних ступенях, обстругивал деревянный крест и вырезал на нём даты рождения и смерти; вокруг валялись стружки, я с ними играла. С тех пор в голове отложилось, что запах стружки связан со смертью. Помню красный гроб, кладбище далеко за совхозом, наполовину христианское, наполовину мусульманское, голубой деревянный крест и голубую оградку.

В совхозе, где мы жили, было три средних школы – русская, узбекская и казахская, в русской изучали узбекский и казахский языки. Я ходила в детский сад, мою воспитательницу звали Лариса Сергеевна. Запомнила её, потому что она была очень добрая и красивая, а ещё я дружила с её сыном Витькой, моим ровесником. Витька говорил:
– Вот вырасту и женюсь на тебе, а сейчас ты моя неместа.

После смерти отца мама стала болеть. Однажды накануне Пасхи я ела за кухонным столом. Вошла мама с большим пластмассовым тазом, полным яиц, посмотрела на меня, как-то криво улыбнулась и упала, уронив таз. Её парализовало.

Сестра к тому времени уже вышла замуж и уехала в Россию, брат после восьмилетки поступил в училище в райцентре, так что я, школьница, была предоставлена сама себе.

Мама после больницы начала потихоньку ходить, только лицо у неё осталось кривое. Ей часто приходилось ложиться в стационар. Жили мы впроголодь, на одних макаронах, на чердаке ловили голубей и варили, ходили на канал ловить рыбу.

Я училась в четвёртом классе, когда сестра написала маме и попросила отпустить меня к ней в Россию, чтобы помогала с детьми. У сестры уже подрастали двое мальчишек, надо было водить их в садик, а у неё декрет заканчивался, подошла пора выходить на работу. Я не хотела уезжать, но мама согласилась, в октябре 1979-го приехал муж сестры и забрал меня, десятилетнюю.

Было трудно привыкать к новой школе, одноклассникам. По утрам моей обязанностью было поднимать двух- и трёхлетнего племянников, одевать и отводить одного в ясли, а другого в детский сад; просыпаться они не хотели, идти – тоже. Хорошо, если на улице сухо, можно в коляске везти, а в снег – на санках. Но если грязь, то маленького брала на руки, старшего – за руку, чтобы не упал, да ещё как-то ухватывала портфель с учебниками и сменкой…

После обеда, вернувшись из школы, я учила уроки, выгребала золу из печки, приносила дрова, делала влажную уборку – кто топил печь, знает, почему каждый день необходима влажная уборка. И всё это нужно было успеть до пяти часов вечера, ведь садик работал до половины шестого. Бежишь в ясли, в садик, забираешь детей, дома переодеваешь их в домашнюю одежду, а снятую стираешь руками, чтобы до утра всё высохло, утром гладишь и снова надеваешь на племянников (лишней одежды не было). Где-то в восемь вечера приезжали сестра с мужем с работы, готовили ужин, топили печку; хотя мы жили в селе, хозяйства не держали, кроме нескольких кур.

Я писала маме почти каждый день. В то время сестра работала почтальоном. Однажды в марте она прибежала домой раньше времени, после обеда, заплаканная – ничего не сказала, снова ушла, и я подумала, что у неё проблемы на работе. Но пришла моя тётка Нюра, старшая сестра отца, и спросила:
– Ну что, соскучилась по маме, собираешься на каникулах к ней ехать?

Я ответила: «Конечно», но Нюра сказала:
– У тебя больше нет мамки. И ехать тебе не к кому.

Мы отправились на похороны. Здесь, в России, слякоть и холод, а там – тепло, на деревьях набухают почки, поют птицы, пробивается трава. Похоронили маму, вернулись обратно.

Не хочу сказать, что сестра обижала, но сейчас понимаю: невзирая на мой возраст, она возложила на меня свои проблемы. Если сестре надо было заставить меня что-нибудь сделать, а я отказывалась, она хваталась за сердце, говорила, что ей плохо, и я выполняла всё, что требовалось. Теперь-то ясно, как это низко со стороны сестры, но тогда я боялась потерять и её, и она этим пользовалась. Да бог с ней, я уже всё ей простила. С другой стороны, меня можно обвинить в том, что жила в семье и не ценила этого, а ведь меня могли просто отдать в интернат.

И всё-таки считаю, что детства у меня не было. После седьмого класса я на летних каникулах начала работать нянечкой в детском саду. Как уж меня оформили, не знаю, но зарплату получала как взрослый человек и работала на полную ставку, семь часов в день. Всю зарплату отдавала сестре, ведь денег в семье всегда не хватало, хотя все работали, да я ещё и получала пенсию по потере кормильца.

Помню, в какое-то лето вкалывала без выходных и решила на заработанные деньги купить себе наручные часы за 15 рублей, при зарплате 70. Сказала об этом сестре. Что тут началось! И за сердце хваталась, и вещи мои собирала, говоря:
– Хочешь тратить на себя, тогда и живи отдельно!

Вспоминать страшно и противно, но и это прошло.

Я мечтала поехать в пионерский лагерь, в котором никогда не бывала. Одноклассники рассказывали, как там хорошо и весело, но уехать из села мне было нельзя – присматривала за племянниками.

Окончив 10 классов, поступила в педагогическое училище, получила профессию воспитателя детского сада, по направлению попала в соседнее село. Как молодому специалисту дали квартиру. На Новый год познакомилась с будущим мужем, а летом сыграли свадьбу. У нас родились две дочки с разницей в пять лет. С мужем жили хорошо – он трудолюбивый, зарабатывал прилично, держали много скотины, планировали построить большой дом.

Прожили вместе десять лет, и муж разбился на машине. Так в тридцать я осталась вдовой с двумя детьми, четырёх и девяти лет.

Как жить дальше? На дворе стоял 1999 год, детские сады закрывались. Тогда я уже работала заведующей, нашему саду тоже грозило закрытие, но на его базе решили открыть дом престарелых, требовался руководитель с высшим образованием. И я поступила заочно в университет на бюджетной основе – сама не могу поверить, как это получилось.

В сентябре поехала на установочную сессию, а младшая дочка пошла в первый класс. Детей я сначала оставляла с родственниками, которые соглашались месяц пожить с ними, а потом дочки уже и одни оставались. Кстати, сестра ни разу не согласилась побыть с ними, даже летом. В итоге всё как-то устроилось: работа есть, с детьми всё хорошо.

Сейчас обе дочери уже окончили университет с красным дипломом. У старшей прекрасный муж и двое своих деток. И вот я задумалась: мне 48 лет, есть работа, дети, внуки – да я, несмотря ни на что, самая счастливая на свете! Благодарю Бога за жизнь, которую Он мне дал, и молюсь за своих близких.