Тинейджер был рослым, атлетически сложённым парнем лет шестнадцати, одетым в дорогой, но несвежий спортивный костюм. На голове у тинейджера красовался рыжий ирокез, а левый глаз вздулся багровым пузырём. Было очевидно – несколько минут назад парень получил по мордасам.

В ту ночь я засиделся у друзей – милой семейной пары средних лет. Они пытались оставить меня ночевать, но… Спать на жёстком кухонном диванчике не хотелось, к тому же утром предстояло рано вставать, ехать на другой конец Севастополя, чтобы переодеться в офицерскую форму, а потом снова тащиться через весь город на службу.

Я отказался и, только выйдя на пустынную остановку, спохватился, что денег в кармане хватает лишь на маршрутку, а маршрутки, судя по всему, уже «пошли спать». Вот тут-то и вышел из придорожных посадок и направился прямо ко мне тинейджер с заплывшим глазом и огненным ирокезом на лысой башке.

– Тебя как зовут? – спросил он меня в лоб.

Произнесённое в ответ «Владимир» парня не впечатлило. Он помолчал немного и обратился ко мне на свой лад:
– А скажи, Вован, маршрутки ещё ходят? Мне надо на «Остряки».

«Остряки» на местном жаргоне означало «проспект Генерала Острякова». Судя по жаргону, парень был «свой», но что-то выдавало в нем приезжего.

– Мне тоже на «Остряки», – ответил я. – Но транспорт уже не ходит, а денег на такси нет.
– И у меня нет, – вздохнул тинейджер. – А скажи, Вован, у вас в городе вот так и принято бить гостей по лицу?

Убеждать парня в том, что Севастополь – город русской военно-морской славы и высокой культуры, лишь немного подпорченный пребыванием в постсоветском мире, я не стал. Просто сказал, что в любом городе мира существуют свои отморозки.

Тинейджер радостно согласился и поведал, что сам он из Николаева. Приехал к тётке покупаться в море и посмотреть город, заодно познакомился с тёхой (так тинейджер называл смазливую девицу). Ну и случилось непредвиденное. Угостил тёху пивасом и, как настоящий кавалер, поехал провожать до дому, где и напоролся на её дружков. Те чужака сначала пропустили вперёд, чтобы не позорить при тёхе, а на обратном пути дали по морде и посоветовали забыть дорогу в этот микрорайон. А лучше вообще – в белокаменный город Севастополь.

Мне стало непонятно: пусть и с ирокезом, но ведь здоровый лоб. Накачанный. Неужели его так просто сломали какие-то гопники?

– Что же ты сдачи не дал? – поинтересовался я у парня.
– Я, конечно, мог бы с ними помахаться, – начал оправдываться тинейджер, поводя широкими тренированными плечами. – Но их там было человек десять. Сто пудов затоптали бы. Оно мне нужно? Нет, ну правда, Вован?
– Правда, – согласился я, и в этот миг к остановке подрулил сиявший в ночи случайный пустой троллейбус.

Радость оказалась преждевременной – машина шла в парк, но это отчасти по пути, и водитель милостиво согласился нас подбросить по цене маршрутного такси.

В пути я объяснил тинейджеру, что район троллейбусного парка – довольно глухое место, зато оттуда минут за двадцать можно запросто выйти «пёхом» на наши желанные «Остряки». Идти лучше всего вдвоём – одному переться через промзону во втором часу ночи стрёмно.

– А что! – оживился тинейджер. – Я согласен. Даже рад буду, если подвернётся кто, в смысле – морду набить. А то у меня после сегодняшнего кулаки чешутся. Не боись, Вован, я ведь мастер спорта по академической гребле, по сусалам могу приложиться – мало не покажется.

За троллейбус последние деньги уплатил я. Тинейджер сказал, что у него баблосы закончились. Ну и ладненько. Невелики траты.

Пока шли сквозь тёмную промзону, можно сказать, подружились. Странно, мы даже не разговаривали почти, но чувство было такое, будто знаем друг друга как минимум несколько лет. Почему? Время от времени в тени деревьев и вдоль глухих кирпичных заборов колебались зловещие тени – вокруг ходили какие-то люди. Становилось понятно – поодиночке нас бы тут стопроцентно «приняли».

Потом начался освещённый проспект Острякова, и несколько остановок мы шли, оживлённо беседуя. Я рассказывал о Балаклаве, мысе Фиолент, песчано-глинистых обрывах Качи и Любимовки, а тинейджер восторженно внимал.

Расставались на перекрёстке у заброшенного декоративного фонтана.

– Вован! – воскликнул мой юный спутник. – Вован, у меня идея! А давай купим бутылочку и посидим, ну хотя бы прямо тут?
– Погоди, – не понял я. – Денег же нет. Я за проезд последнее отдал за нас обоих, а ты говорил, что с баблосами у тебя никак…
– Извини, Вован, есть у меня маленькая нычка, – извиняющимся тоном пояснил тинейджер. – На самый крайний случай. Извини, брат, я от всей души, я мигом!

Тинейджер метнулся к светившемуся круглосуточному магазинчику, вернулся через несколько минут с бутылкой водки и пахучим сдобным батоном. По идее, надо было уйти до его возвращения, но мне не хотелось обижать товарища по несчастью.

Мы пили жестковатую, явно палёную водку, сидя на парапете фонтана, и хрустели ароматной сдобой.

– Вован! – восклицал мой собеседник. – Спасибо тебе за рассказ о море, за эту ночь! Хрен с ней, с тёхой, но сегодня я многое понял. Я понял, что такое Севастополь! За такое и в глаз нестрашно получить! Вован, погоди, а чем ты ваще по жизни занимаешься? Работаешь кем?

Я ответил, что работаю офицером, то есть служу на Черноморском флоте.

– А звание у тебя какое? – спросил тинейджер.
– Подполковник.
– Гонишь?! – у моего приятеля округлились глаза. – Нет, правда, ты не гонишь, Вован? Это ж фантастика! Слушай! Приеду домой, соберу всех пацанов, расскажу, как с подполковником бухал! Это ж надо!

В это время со стороны послышался весёлый женский смех. От пульсировавшего ночной рекламой заведения в сторону проспекта шли три девчонки – озорные милые хохотушки.

– Ой! – воскликнула одна из них. – Ой, смотрите: мальчики сидят на фонтане и бухают! Мальчишки, угостите нас? Ну, пожалуйста, угостите!

То, что произошло в следующее мгновение, я не сразу осознал. Можно сказать так: меня парализовало – я просто сидел на парапете фонтана и слушал с открытым ртом, а тинейджер всё это время кричал.

Он кричал девчонкам, что много их таких по ночному городу шляется, что еды и водки на всех не напасёшься. Что им, девчонкам, только побухать дай и зубы поскалить, а пользы от них никакой, что хитрые сучки не дают, в глаз за них получаешь, в общем – одни убытки…

Перепуганные девушки давно убежали, стук их каблучков затих где-то далеко на проспекте, а тинейджер всё кричал и кричал. Когда он умолк, то сделал большой глоток из бутылки и протянул остаток водки мне.

– Зря ты так, – опомнился я. – Девочки всё же. Девочек надо любить, беречь. С ними надо делиться.
– Делиться?! – вспыхнул тинейджер (мне показалось, что остального он не услышал). – Да кто они такие, чтобы с ними делиться? Тёхи подзаборные! Вован, запомни – это наша водка и наш батон! И мы никому их не отдадим! Никому! Вован, я тебя уважаю, но ты меня понял?

Я так и не узнал, как его зовут, тинейджера из Николаева в мятом адидасовском прикиде, с огненным ирокезом на бритой башке и бланшем под левым глазом. Я хотел узнать его имя, но почему-то за всё время так и не спросил.

Так мы и расстались, обнявшись напоследок. В конце концов, пусть он будет просто безымянным парнем, пускай останется навсегда тинейджером в моей памяти. Тинейджер – он тинейджер и есть.

А в нашей питерской компании с моей лёгкой руки с тех пор навсегда прижилась фраза: «Это наша водка и наш батон!»