В нашу старшую группу привели новенького – Костю. Мальчик просто замечательный – добрый, ласковый, очень умненький. Любил подойти, прижаться или, если появлялась возможность, залезть на руки. Словарный запас для его возраста был просто огромный, такие перлы выдавал – закачаешься!

Правда, было одно «но»: мальчик искренне не понимал, почему нельзя что-нибудь взять или сделать именно тогда, когда ему этого хочется. Мог встать во время обеда из-за стола и заявить, что прямо сейчас хочет рисовать, а поест потом. Запросто мог пойти в спальню и начать копаться на моём столе. На замечание, что так делать нельзя, заявлял: «Ты что, не понимаешь? Мне же интересно!»

Отношения со сверстниками у Костика не складывались, дети просто не хотели с ним играть, а он сильно из-за этого переживал. Мальчишка-то сам по себе коммуникабельный, очень умный, а как общаться с другими детьми, просто не знал. Вот есть такой термин «педагогическая запущенность», это как раз про Костика.

Семья, кстати, вполне нормальная, обеспеченная – мама, папа, дедушки, бабушки. Последние ещё совсем не старые, работали, внука видели по выходным, и то не всегда.

Мама и папа поженились, когда ей было 18, а ему 20, поэтому вопросами воспитания особо не задавались. Папа в рейсах, сына не видел по полгода, маме тоже некогда – младшему ребёнку исполнился всего годик. Не то чтобы Костику совсем не уделяли внимания, просто считали, что всё само собой образуется, сын перерастёт.

Наша медсестра рассказала, что ребёнок сменил несколько садиков, везде случались какие-то недоразумения. А родители недолго думая просто переводили сына в другой сад. Вот так Костик к нам и попал.

Скоро мы поняли, что ругать Костика, кричать на него бесполезно – он начинал всё делать назло. Ему надо только объяснять, договариваться с ним, причём как со взрослым, без всяких уси-пуси.

А теперь, собственно, история.

Занимаюсь чем-то в группе, вдруг подбегает Костик и жалуется, что Святик не даёт ему игрушку. А Святик собрал из конструктора какую-то штуковину, гордо обозвал её звездолётом и покоряет за столом просторы Вселенной. Естественно, Костику тоже захотелось, он сказал «дай!». Святик, понятное дело, не дал, а силой забрать у него звездолёт не получится. Святослав – парень спокойный, но может, не задумываясь, и в ухо заехать, если достанут.

Наш диалог с Костиком:
– Почему он не даёт? Я хочу поиграть!
– Потому что Святик тоже хочет поиграть. Он сам сделал игрушку. Хочешь, попроси, чтобы дал тебе потом, – спокойно объясняю страдающему мальчику.
– Нет, я хочу сейчас!

Предлагаю Костику взять конструктор и тоже собрать звездолёт.

– Нет, я хочу этот и сейчас! А он не даёт, он жадина!

Костя уже на взводе, голосок дрожит, из глаз вот-вот брызнут слёзы. Тут главное – разговаривать спокойно.

– Костик, – говорю, – а я хочу твои кроссовки (ему купили какие-то навороченные, с огоньками на подошве). – Дай мне поносить.

От удивления у ребёнка мгновенно высыхают слёзы.

– Зачем тебе? – спрашивает. – Ты же взрослая!
– А я хочу. Дай!
– Это мои кроссовки. Иди и купи себе сама!
– Ну и что? А я хочу эти и сейчас. А ты жадина! – говорю ехидно.

Костик с жаром доказывает, что он не жадина, что кроссовки его и он просто не хочет их давать.

И тут я ему объясняю, что не всегда наше «хочу» бывает кому-то приятно. Костику не понравилось, что у него требуют его вещь, Святику это тоже не понравилось. Так почему же Святик жадина, а Костик – нет?

Задумался.

Вроде всё утряслось, подошло время обеда. Костик сидит, ковыряет в тарелке и что-то бормочет. Прислушиваюсь.

– Я негодяй! Я подлец! Я жалкая, ничтожная личность!

Представляете, услышать такое от шестилетнего мальчика!

В предынфарктном состоянии прокручиваю наш недавний разговор. Картинки в голове одна страшнее другой: о нанесённой глубокой психологической травме, о моём воздействии на неокрепшую детскую психику. Довела ребёнка, прибить меня мало!
– Костик, солнышко, что ты такое говоришь?

Поворачивается с улыбающейся мордахой и выдаёт:
– А я мультик про попугая Кешу вспомнил! (Серия, где Кеша поехал в деревню и утопил трактор.)

К концу года Костик подружился со многими детьми в группе, перестал говорить взрослым «ты», запомнил мои имя и отчество, а они у меня труднопроизносимые.

До сих пор, если увидит на улице, кричит: «Здравствуйте!» – и бежит обниматься.