Заказали хачапури, баклажаны с сыром и чесноком, фаршированные грибы и, конечно, домашнее вино изабелла. На вине не экономили. Не знаю, как вы снимаете стресс, возможно, скажете, что делать это с помощью вина глупо, приведёт к обратному эффекту, – но нам помогло. Сначала говорили о школе, об учениках и так далее. Потом постепенно вспомнили, что мы не только учителя, и пошли танцевать. Было немного странно смотреть, как танцует полный зал женщин. Но, оказывается, танцы и вино – лучшая психотерапия.

Дочери я перевела 2 миллиона рублей, договорившись, что она купит мне квартиру. Купила, но записала на себя, не предупредив меня об этом. Я приехала в Таганрог. Дочь сказала, что мне надо только прописаться. Я подумала, ну, наверное, квартира записана на моё имя. Даже мысли не возникло, что уже был осуществлён обман. Когда же это выяснилось, я попросила дочь вернуть мне квартиру, чтобы уже я сама могла решить свой жилищный вопрос. Мне тяжело жить в Таганроге, здесь неподходящий для меня климат.

А что рассказывать? Я уже всё подробно написала о том, как ко мне под предлогом проверки пожарной безопасности зашли двое молодых крепких парней. У нас накануне кто только не приходил с проверкой: и газовщики, и вентиляционщики, поэтому вначале сомнений не возникло. Прочитали инструкцию по пожарной безопасности, покрутили вентиль на газовой трубе, достали распечатанную выписку из закона о том, что каждый собственник должен иметь средства пожаротушения. А также представили списки с именами, фамилиями и подписями владельцев квартир нашего дома, где эти средства уже установлены.

У Серёги на кассе материализовался хорошо одетый господин с бутылкой воды в руке.
– Посадочный талон, пожалуйста, – дежурно вежливо обратился к нему Серёга.
Господин криво усмехнулся и протянул билетик. Касса пискнула и отказалась принимать документ, он был уже использованный.
– Летите транзитом? Можно ваш действующий билет?

Но всё когда-нибудь заканчивается. Очередной министр решил, что директор Госконцерта сделал всё что мог, и его с почётом проводили на пенсию. Дома у него всё было хорошо: дочь – прима республиканского Большого театра, зять работал в известном на весь Советский Союз ВИА, шикарный коттедж в горах, внук вундеркинд и талантище. А человек начал чахнуть и буквально за пару месяцев потерял здоровье. Из жизнерадостного хохмача превратился в тихого старика со страдальческим лицом.

Деревенька, куда мы приехали, расположилась на высоких холмах, с околицы открывались необъятные просторы. В стареньком домике стоял нежилой запах. Но стол, кровати, шифоньер, сундук, стулья, посуда и даже цветной телевизор были в рабочем состоянии. Я тогда ещё удивился, что никто не своровал и не променял на самогон. Мы проветрили комнаты, натаскали душистой травы, и в доме стало поуютнее. В общем, за несколько дней вполне обжились.

Жогов не любит, когда его фермером называют. Говорит, мы крестьяне, и всё. Землю и технику он получил, когда наше село от Богатова откололось, тогда всё поделили на четверых новых хозяев. Сам он вернулся из города в родное село, руководить хозяйством стал, сеструху на бухгалтерию посадил. А когда нас в работу взял, мы свои участки к нему перетянули, земля и удвоилась. С кредитами Жогов не связывается, поэтому техника пока старая, но уже меняется.

Прибор солидный, мощный, неубиваемый, да ещё и безопасный – внутри нержавейка. И ломался-то всего раз. После замены одной загогулины микроволновка работала ещё лет пятнадцать, но в прошлом году мы её потеряли. Она продолжала отлично и равномерно крутить еду, была всё такой же шумной, красивой, вместительной. Одна беда – перестала греть. Лечили, разбирали, мудрили – не помогло. Семья погрузилась в траур, потому что мы любили её. Она грела супы, второе и пирожки, изготовляла попкорн, а какие в ней получались горячие бутерброды! И не надо здесь о вреде излучения.

Единственной отдушиной оставались заходы в порт. Бросьте в меня камень, кто скажет, что матросы не изменяют жёнам. Да-да, друзья, против природы не попрёшь, когда ты молодой, а вокруг красоточки – азиаточки, негритяночки, ну просто куколки, и даже по нашим скромным зарплатам доступны. Конечно же, наши мужчины ринулись в блаженство, даже те, кто на судне образовал пару. Помню, как рыдала шеф-повар, рассказывая, что ей изменяет 60-летний старший механик, а я, утешая её, уговаривала намазаться грязью и сидеть ждать ходока в каюте, раз ему нравятся негритянки.

Сегодня его раздражают и гудки, и сама станция, и почта возле станции, куда надо опять идти. Месяц назад он отправил в Москву письмо с сигналом о недостатках на железнодорожной станции и теперь ждёт ответа. «Полы не метут, – сигнализировал старик, – а печи на морозе еле теплятся, нет, как говорится, давления в котлах. Дрова и торфяной брикет, выделяемые на топку, сотрудники станции растаскивают по домам. Примите меры». Тем временем на улице появляются первые прохожие.

На кассе тётечка постарше меня (мне 53 года) взвесила мой картофель и репчатый лук. Пробивает чек, 387 рублей. Достаю из кошелька 500 рублей, свои приготовленные 250 – кладу назад. Беру чек, смотрю: моя томатная паста – 1 банка, кетчуп – 1 штука. А дальше интересненько: мука – 2 килограмма, дорогущая. Потом биокефир – 1 литр, тоже недешёвый. За ними мои репчатый лук и картофель. Тут же отдаю кассиру чек с вопросом, откуда в нём мука и кефир.

Во Владикавказе тоже есть свой Привоз – строительно-хозяйственный рынок с кучей магазинчиков, торгующих всем сразу для ремонта, строительства и дачи. Прямо у входа – стеллажи с топорами, лопатами, граблями и вилами. Вилы выглядят очень сурово. Туда прямо просится табличка «Всё для русского бунта, бессмысленного и беспощадного». Лето, жарко. Толстый хозяин пересчитывает тяпки. Вокруг снуют цыгане, и каждого из них хозяин провожает подозрительным взглядом. В полумраке магазина млеет пышная женщина, обмахиваясь газетой.