«Нас утро встречает прохладой», – оглушали женские голоса из репродуктора. Меня, шестилетнюю, взяли на демонстрацию. На площади перед химзаводом, где работали родители, ждали автобусы, украшенные шариками и флажками. Мы ехали по улице между новых высоких домов из серого камня. От стягов, цветов, портретов рябило в глазах. Моё сердечко трепетало, рвалось из груди.

Читаешь дореволюционную рекламу – там фамилия работала на детей, внуков и Ко. Фамилия была гарантией надёжности, совестливости. Брали сайки от Филиппова, грибы от Головкова, мармелад от Абрикосова – и знали, что не отравятся. Пуховые платки – у Пелагеи Чернёвой, валенки – у Вавилова, швейные машинки – у Зингера, конечно. Г-н Суханов предлагал велосипеды, Сергей Ильич Васильев – очки, пенсне и лорнеты.

...Наконец, освободившись, несусь на всех парах домой, влетаю в кухню и вижу: широкое эмалированное ведро-квашня прикрыто перевёрнутой крышкой, а на ней двухпудовая гиря. Сына, акселерата-тяжелоатлета, дома нет, умотал по своим мальчишеским делам, но мои наставления были услышаны, он надёжно перекрыл тесту ход. А мне-то что делать? Снять 32 килограмма я никак не могу. Приложила ухо к ведру – шипит, родимое, ещё подходит, значит. «Пусть только заявится!» – грожу в бессилии сыну.

...Просто они всегда возвращались вместе из школы, им было по пути. Жизнерадостная Лерка раздражала подружку своим подтянутым видом, нежным личиком. Даже дорогие шмотки Ирку не спасали, никому из мальчишек школы она не была интересна. В этот раз Лера, как обычно, что-то журчала своим весёлым голоском, и вдруг Ирке так захотелось кому-нибудь отомстить за испорченный вечер. Врезать этой дуре, чтобы заткнулась.

Парень на секунду задумался, но кивнул. Следом, опровергая теорию вероятностей, подошла ещё одна женщина с такой же просьбой. Парень всё кивал и кивал, а интрига закручивалась. Затем явились обычные посетители, встали в живую очередь. Минут через пять появились женщина №2 и женщина №3. Дама №1 так и не вернулась – видно, что-то пошло не так. Вторая и третья начали выяснять, кто из них занимал очередь раньше.

Яйца красили и пекли куличи даже в семьях коммунистов-безбожников. В партии я не состояла, муж тоже, сын только в пионерах успел побывать – словом, семья беспартийная, несознательная. Вот и я собралась на очередную Пасху испечь кулич – по маминому рецепту. Замесила ранним утром тесто, а сама отправилась на работу, в школу, – в субботу у меня было всего лишь два урока.

В магазинах шаром покати, а одеваться красиво хотелось, непонятно только – где. Бывало, «выбросят» что-нибудь, выстроится очередь, и всё быстренько расхватают, тебе не достанется. Я тогда только приехала в город, хотелось и обувь, и одежду какую-нибудь приобрести. Приходилось или искать на вещевом рынке, где всё намного дороже, или ехать в Москву. Сапожки я себе всё же купила на рынке. В магазине они стоили 50 рублей, а мне пришлось заплатить 75.

В те времена мало что можно было купить в наших магазинах, потому так и ценились заграничные поездки: ведь там полки просто ломились от изобилия. Но вот беда – обменять на валюту разрешалось не более 330 рублей. И мы с Верой стали думать, как, не нарушая закона, что-нибудь там продать. Узнали, что за границей пользуются спросом наши льняные простыни, которые там стоят в несколько раз дороже, и платят за них валютой. И вот мы в международном экспрессе...

В университете после окончания военной кафедры я получил военный билет офицера запаса. Состав – политический. Звание – лейтенант. В общем, комиссар в пыльном шлеме. Плюс – военный переводчик. С испанского. До сих пор в кошмарном сне не могу себе представить, как можно воевать с испанцами. Шёл 1987 год. После окончания МГУ я устроился на работу в родной вуз преподавателем.

Что было дальше – писать и страшно, и противно, и долго. Там жил парнишка, которого мы в один прекрасный день увидели в новостях местного телеканала. Он пытался провезти наркотики и, чтобы обмануть полицейскую собаку, весь обмазался зубной пастой. Гениальное решение! С тех пор кто только не жил в этой квартире. Скажу одно: все квартиранты из провинции сделаны как бы на одну колодку.

Общей бедой стал наш фитнес-клуб. Нельзя сказать, что прежде он был эталонным: в душевых отваливались краны, и кое-где сыпалась плитка, двери в сауну не закрывались, и температура в ней была как в раздевалке. Все ворчали, но терпели. Однако всё познаётся в сравнении. Зато клуб был наполнен солнцем: светлые стены, по ним бежали наивно нарисованные греки и гречанки в туниках, весёлая музыка, тренажёрку от бассейна отделяла большая стеклянная стена...

Через пару дней отец в городе купил рамочки и поместил в них портреты вождей. А через неделю-две у него разболелись и расшатались зубы. Да так сильно, что он почти ничего не ел, только молоко тёплое пил. К каким только стоматологам отец в Харькове не ходил – ничто не помогало. С каждым днём зубы всё сильнее шатались и болели. Но в один день ему стало лучше, он даже размочил хлеб в молоке и жадно сжевал влажный мякиш. Вскоре болезнь полностью ушла. С тех пор отец тайно носил на груди крестик и крестился на иконы.