Утро началось внештатно. Уборщица наотрез отказалась убирать соль и заходить в приёмную. Ленка сидела за столом белее снега и ни с кем не разговаривала, а в десять утра на машине директора уехала в поликлинику. Директор был мрачен и дал поручение начальнику охраны узнать, кто это сделал. Директор и главный инженер сидели в кабинетах молча. Слухи о колдовстве моментально разлетелись по заводу. К дверям приёмной пролегла народная тропа

Я так и присела. Больше некому, что ли? На него одного надежда? Выясняется, что в связи с санкциями руководство завода приняло решение расчехлить станки, оставшиеся от советского прошлого. На современных станках выходят из строя комплектующие, и содержание их в новых реалиях становится невыгодным. А старые не просто в нормальном состоянии, на них всё ещё можно делать качественные детали. Только вот загвоздка – почти не осталось тех, кто помнит, как на них работать.

Но неужели, когда ты приезжаешь в город закупить продукты, нельзя оставить птиц где-нибудь там, чтобы не слишком шокировать обычный народ? Вы же всё-таки не пираты, чтобы ходить с попугаем на плече. Таким фокусам место в цирке. Да и негигиенично это – птицы в магазине. Какую там заразу они могут разносить? Всякий птичий грипп. Собак-то с трудом пускают, а уж такое… Должен же существовать самый обычный, нормальный уровень допустимого. Как говорится, моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. К чему эти ненужные демонстрации?

Наша машина тоже на парковке, чуть поодаль. И у мужа совершенно точно есть в багажнике хороший домкрат. Первый порыв – спуститься помочь, но что-то его пока останавливает. Парень звонит кому-то по телефону. Подъезжает ещё одна машина, из неё выходит такой же молодой парень, видимо, приятель первого, и вытаскивает из своего багажника домкрат. Заводят новый домкрат под машину, поднимают, вытаскивают сломанный домкрат и возвращают его армянскому мужчине. Потом смотрят на снятое колесо, которое лежит рядом с машиной.

В тот же вечер всех тараканов мы скормили зелёным ящерицам. Эти ящерицы могут съесть не только колонию тараканов, но и тушку лося на десерт. Наутро я проснулась без насморка и с ясными глазами, поэтому смогла быстро прочитать все купленные книжки. Жизнь вошла в привычное русло, соседи снова начали с нами здороваться. И можно было бы навсегда забыть об этой истории, вот только несколько туркменских тараканов, которые «никогда не бегают по стенкам террариума», успели-таки сбежать именно по стенкам из террариума и прочно обосновались в квартире.

Жара и духота – тоже плохо. Сейчас мода строить такие инновационные учебные корпуса с претенциозным атриумом посередине и с аудиториями, где не открываются окна. Мука. Страдальческая мука. И мучительное страдание. Сидим, потеем. Ленка – Елена Владимировна – Бочкина, Андрюша Заборин и я. Все мы трое – преподаватели. Уже десять минут как должен начаться госэкзамен у студентов, которые давно гудят в коридоре, как сталинский завод. А четвёртый член комиссии всё не идет, Лёша – Алексей Дмитриевич – Кулачков. А без него нельзя начинать. Сейчас всё строго: видеозапись и прочее.

В последний свой визит приехала на мотоцикле. Я глазам не поверила: от неё всего можно ожидать, но мотоцикл – это как-то чересчур. Только спросила, есть ли возрастной ценз на получение прав. Есть только нижняя граница, пояснила она, главное, чтобы уже исполнилось 18. Немного позавидовала ей, потому что в далёкой молодости сама любила рассекать по ночному городу на мотоцикле. Скорость, волосы назад – такой ностальгический драйв! Но сейчас – нет, не рискну.

Вот и в тот раз только Маргарита Николаевна чаю отхлебнула, только первое проклятие невестке послала, удар-то её и хватил. Хорошо, хоть на диване сидела, а не на какой-нибудь табуретке. Юлин диван Маргарите давно приглянулся, и, когда приехала скорая, от госпитализации она отказалась. А невестка отказалась от не госпитализированной Маргариты. Что было делать, Юля из частной клинки врача вызвала, лечение назначили, прокапали, прокололи, через пару месяцев бабушка как новенькая стала. Невестку саму чуть удар не хватил, когда она с ней в подъезде столкнулась.

К осени с Паровозной улицы исчезал тополиный пух, вновь воцарялся тяжёлый запах мазута от прибывавших на станцию товарных составов. Зимой на морозе сильнее гудели и стучали маневровые «кукушки», звуки эти прокатывались по всей улице, словно она была продолжением состава, и казалось, что однажды её так же подцепят и вместе со всеми домами, заборами и огородами уволокут на выходную стрелку.

А дочке, как я сказал, лет пять. И едут они, судя по её наряду, с какого-то детского праздника. Платьице у девочки явно не повседневное. Сидит она, свесила ножки в золотистых сандаликах, которые не достают до пола. На голове у неё занятная штука – шляпкой не назвать, заколкой вроде тоже. В общем, надо лбом прикреплена мягкая игрушка – рыжий лисёнок, сантиметров двенадцать высотой. Поскольку на празднике девочка наверняка бегала, играла, её причёска растрепалась, и этот лисёнок смотрел уже почти назад.

...И мы поехали. Сели на метро. У нас прекрасное метро, можно сказать, лучшее… Извините, это я уже говорил. Едем. На станции «Южная» в вагон заходят два курьера. Один с жёлтым квадратным рюкзаком, другой – с зелёным. «Как флаг республики Гана», – автоматически подумал я. Да, вот они, издержки образования. «Кто там водится, в Гане? – продолжаю я избыточно медитировать. – Ну, ганцы. А ещё? Гиены, бегемоты, рогатые гадюки, леопарды, слоны, крокодилы, пальмы, баобабы, жена французского посла… Тьфу ты! Опять ризомы буйствуют. Обезьяны…»