Бунт смиренных и терпеливых – явление не новое, хоть в истории, хоть внутри семьи. И пусть итог семейного восстания менее драматичен и не грозит обществу потрясениями, он не менее зрелищен и поучителен. Жильцы тесного дворика с интересом прислушивались к происходящему, предусмотрительно не высовываясь в окна: пусть бранятся и дерутся, не стесняясь посторонних глаз, дело житейское. Огрела мужа мясорубкой? И поделом.

Вынырнул на улицу, взял из багажника лопату и начал чистить дорогу. Мы тоже выскочили, достали вторую лопату, приступили к работе, сменяя друг друга. И тут… Лично я в такие совпадения не верю в силу своего почтенного возраста, но факт остаётся фактом: из-за поворота показался снегоуборочный трактор, тракторист посветил нам фарами и начал чистить снег. Мы быстро побросали лопаты в багажник и следовали за ним «по пятам». В машине тепло, фоном играет музыка, мы ведём неспешную беседу.

В один из донских колхозов с очередным ленинским названием направили студотряд машиностроительного института. Был среди студентов и Константин, выделявшийся особенно весёлым нравом и активностью. Парень мог поддержать разговор на любую тему, играл на гитаре, выступал на спортивных соревнованиях, участвовал в концертах – словом, душа курса. Увы, учился Константин не столь замечательно. Основные проблемы возникали с деканом, читавшим научный коммунизм.

Нас догнала Танюха, босая и в помятом платье. Мы вовсе не собирались брать её с собой, но она плакала и говорила, что всё равно пойдёт за нами. Делать нечего, пришлось взять её с собой. Солнце закрывали плотные серые тучи, но птицы ещё пели. Справа ветер волнами гнал колосящуюся пшеницу, слева стоял дремучий лес. Неизвестно, кто вдруг выскочит оттуда, ведь нас часто пугали сохатыми да рысями. Как сейчас помню, взрослые говорили – не дай бог в лесу сохатого встретить.

Традиция у нас такая: если движемся данным маршрутом, то обязательно заезжаем на эту заправку, ходим тут, ножками топаем, чтобы они отдохнули, пополняем запас кофе и отправляемся дальше. В общем, ничто не предвещало. Я подъехала к колонке, дёрнула рычаг возле сиденья, чтобы открыть крышку бензобака. Выхожу из машины, смотрю на крышку, а она плотно закрыта и не поддаётся. Я обратно – прыг, рычаг – дёрг, назад – прыг, а мне – фиг. Не открывается.

Однако в летние месяцы у нас по улицам порой разгуливали особы в национальной одежде, правда, не башкирской, а узбекской. Длинные, до пола, атласные платья всех цветов радуги и расшитые тюбетейки не обязательно принадлежали узбекам. Это могли быть выходцы из того же села или их потомки, прибывшие навестить родню. Ответственно утверждаю: повсеместное было явление.

Родилась Гранда в ГДР, где служили её родители. Отец был полковник, а мама – врач в воинской части. Отцу по болезни пришлось уйти в отставку и перебраться жить к своей тёте, бабушке Кате. Детей y той не было, а муж – фронтовик-инвалид, за которым она ухаживала несколько лет, – оставил её одну. Вот бабушка Катя и пригласила к себе племянника, поскольку никого на свете ни y неё, ни y Филипповых больше не осталось.

В очередной раз приехав в деревню, я несколько раз услышал от местных жителей странное выражение «ай-хай, наверное, это собака». Вначале был озадачен. Чуть позже стало ясно, что этой фразой люди выражают недоверие, сомневаются в правдивости говорящего. А впоследствии я убедился, что автором выражения является Мифтахетдин-агай. Однажды поздней осенью соседский мальчишка уговорил нашего уважаемого ветерана сходить по первотропку на охоту.

И словно тонкий песчаный ручеёк, неумолимо сыплющийся через песочные часы, потёк её рассказ, её боль. И не знаешь, что делать, то ли перевернуть эти песочные часы, то ли слушать, как сыплется тонкая песчаная струйка.
– Мы ведь в большом городе жили. И хорошо жили. Я сынульку родила. А потом надумали приехать в деревню, и пошло-поехало. То свекровь убеждает моего мужа: «Не твой это ребёнок!» То муж сам чего надумает.

Конечно, прихожанки порой гадали: в чём дело? Неужели бесплодны он или она? И однажды матушка проболталась знакомой, а та по секрету всему свету разнесла: батюшку и матушку некий старец благословил «жить как брат с сестрой», что означало – без секса. Такой вот аскетический подвиг смирения страстей, борьба с желаниями. До поры до времени пара держалась. Крепкие, здоровые мужчина и женщина жили рядом, но не касались друг друга.

Крупные кисти психиатра мирно лежат на столе. Но, возможно, под столешницей кнопка, на которую он сейчас надавит, и вбегут, не знаю, санитары или ОМОН, скрутят меня. Чувствую – плохая ситуация. Главное, ложится на некий мой глубинный страх. Мне кошмары пару раз снились, что я перестаю понимать людей. Вообще – язык, их логику, кто они и зачем. А тут сон наползает на реальность. Голос врача звучит уже с опасной фальшивой добротой.

В комнате нас было четыре девушки, по 21–22 года. К тому времени мы уже окончили техникумы, работали и одновременно заочно учились в разных вузах. Общежитие располагалось в центральной части города, это был старинный купеческий двухэтажный деревянный особняк. Он сильно обветшал, его должны были снести, а жильцов отселить, о чём нас всех и известили. В нашем общежитии проживали люди, работавшие в различных учреждениях.