Жара. Раздевалок на пляже нет. Люди напоследок окунаются в море, с купальников течёт. Одежду мочить не хотят – так, в купальниках, в такси и садятся. Те, что покультурнее, хоть полотенца на сиденье подкладывают. А тут сели три красивые загорелые девушки. Кто-то был в шортах, впрочем, тоже мокрых. А на той, что села рядом, только купальник. Привёз их по нужному адресу.

Я пообещал принести ещё продуктов. Люди не возражали. Но разговор не клеился. Я стеснялся гражданских, а они меня побаивались. Хотелось расспросить их о жизни, об отношении к войне, к приходу России, о том, как пережили штурм города. Но когда вооружённый человек задаёт вопросы, это не интервью, а допрос. Я вспомнил, как на курсы известного российского фотографа, проводившего мастер-класс в Африке, пришёл обеспеченный студент.

Миниатюрная секретарь Лина произвела фурор: при её несомненной миловидности она вдобавок явилась в очаровательной норковой шубке приятного коричневого цвета, а под ней мерцало и переливалось полупрозрачное ультракороткое платье. Лина крутилась, махала полами шубы и всем говорила, как она по копеечке собирала денежку и сама купила эту чудесную шубку. Народ ахал, впечатлялся, завидовал. Праздник набирал обороты: танцы, караоке, шампанское, поцелуйчики…

Нам не терпится услышать от него очередную интереснейшую историю, Толик мастер представлять их в лицах. Итак, поступил заказ от диспетчера Галюни. С Галюней у Толика хорошие отношения. Он делает комплименты её ангельскому голоску, который, между нами, далеко не ангельский. Сокрушается, что Галюня поторопилась выйти замуж, уж он бы показал ей небо в алмазах. На Новый год и 8 Марта – алмазы не алмазы, но переводит ей на телефон мелкие приятные суммы. Галя смущается, отнекивается, однако время от времени подкидывает выгодных клиентов.

Мусолить диалектический материализм Захар начал ещё в середине восьмидесятых. Работал старательно, вдумчиво. Диалектический материализм, кстати сказать, очень неглупая вещь. Жаль, что советская философия так и не довела его до ума. Ну а теперь уже поздно локти грызть. К 1991 году диссертация в целом была завершена. В ноябре состоялась предзащита. А в декабре того же долбаного года Советский Союз, как говорится, сообразили на троих. Сами знаете кто.

Лёшка недолго думая прыгает из вагона. Оказался в сугробе по пояс в снегу. А мужик, что был на путях, подошёл к нему со словами: «Не бойся, я тебя убивать не буду. Сам сдохнешь. Ты знаешь, что до ближайшей станции сто двадцать километров?» А Лёшка ему: «Ещё шаг, и застрелю». Мужик, на вид ему было около пятидесяти, повернулся и пошёл по путям. Лёшка вылез из сугроба, поплёлся следом. Мороз, а тут, кроме винтовки, ещё тулуп, идти тяжело.

До конца войны оставалось совсем недолго, однако дяде Лёне пришлось участвовать в нескольких серьёзных боях. В одном из них численный перевес оказался на стороне врага, и нашим пришлось отступать вдоль берега озера. Уже собираясь нырнуть в лес, дядя обернулся в сторону немцев, в этот момент пуля и влетела ему в глаз. Он тут же упал, потеряв сознание, правда, довольно быстро очнулся и встал. Увидев кровь на лице, решил перебинтовать рану. В вещмешке бинта не оказалось, но нашлись чистые портянки – использовал их.

Но вижу, без моей помощи им не обойтись. Стал помогать переднему пассажиру их запихивать. То с одной стороны половина задницы вывалится, то с другой. Решили одну дверь закрыть и утрамбовываться. Они уже так прижались друг к другу, что стали похожи то ли на сиамских близнецов, то ли на Змея Горыныча. Давили мы на дверцу вдвоём, что было мочи. Уф, наконец-то все влезли. На душе кошки скребут: понимаю, что машину гроблю – просела основательно.

Начали с изабеллы, первым тостом представились друг другу, и тут же Соломон, не закусывая, провозгласил следующий: за возвращение домой. Третий – ну, конечно же, за тех, кто в море. Четвёртый – за любимых, и все стаканы непременно до дна. Слава богу, затем завязался разговор, и опрокидывать стали реже. Говорил в основном Соломон – рассказывал об Атлантике, Бразилии, Аргентине и острове Пасхи, о том, как престижно служить коком на торговом судне.

В тот вечер простояли на трассе часа два, но, как назло, ни одна машина даже не притормозила. Мы страшно замёрзли и оголодали. Наконец остановился автомобиль, но водитель согласился подвезти только до середины пути. Делать нечего, поехали. Может, потом ещё кто-нибудь подбросит. Остановка, где нам пришлось выходить, располагалась в безлюдном месте. Вдвоём, конечно, не так страшно, к тому же было ещё светло.

Сначала маратхские евреи ему вежливо отказали, потому что Аршакыч всё-таки Мовсесян, а не Рабинович. А проектировать синагоги ни Мовсесянам, ни каким-нибудь там курносым Коробкиным не полагается. Что логично. Но Оганес Аршакович ещё более вежливо объяснил маратхам, что у Полины Семёновны Коробкиной мама была Лия Соломоновна Магазинер. И всё встало на место. Аршакыч забабахал шикарную синагогу в стиле, как он выразился, индуистского неорококо. Получил очередную международную премию. И активно переключился на подмосковные коттеджи.

Они затеяли популярную национальную игру: кто кого круче. Не то догонялки, не то пятнашки, не то русская рулетка. Подрезают, лихо обгоняют на поворотах, взгорках, спусках, на узких мостиках, на сплошной двойной. На ходу встраиваются, притормаживают или, наоборот, набирают космическую скорость, чтобы проскочить в миллиметрах перед носом встречной машины. Уф, успели!