Катю как кипятком обдало от унижения, накрыла волна негодования. Кровь бросилась в голову, она оттолкнула руку, загораживавшую дорогу, и в сердцах влепила пощёчину Сашке. Сработал инстинкт – по морде, по стечению обстоятельств, получил тот, кто стоял ближе всех и мешал пройти. Пощёчина была звонкой, как выстрел. Катя в отчаянии рванула в раздевалку. Она пришла в ужас от того, что натворила, не знала, как поступить, готовая разрыдаться или убежать на край света. Сашка был парень интеллигентный, но почему-то одноклассницы не сомневались, что он непременно даст сдачи.

Прожили в гражданском браке двадцать лет. Когда сходились, у неё была дочка, у него тоже. Девочки примерно одного возраста. Его бывшая жена-алкашка ребёнком практически не занималась. В основном девочку воспитывала бабушка, считалось, что отец тоже участвовал. Ну, как участвовал… Привёл дочь к новой избраннице, а в доме-то всё на ней – готовка, стирка, уроки. Сам же он то в командировке, то, видите ли, устал. Это же только бабы не знают усталости.

Неужели моя бледность показалась им аристократической, а полудохлое состояние воспринималось как женская слабость? Потихоньку, однако, силы возвращались. Ещё через день я сидела у открытого окна номера и сквозь ветви берёзы смотрела на танцплощадку. Рая уже полчаса марафетилась перед зеркалом – похоже, пребывала в активном поиске партнёра.

Как-то раз присутствовала на крещении ребёнка подруги, потом все пошли к ней домой. Собрались несколько семейных пар и я. В какой-то момент мужчины и одна девушка вышли покурить. А когда она вернулась, то шепнула мне:
– Там парни решили познакомить тебя с кем-нибудь из своих приятелей, теперь выбирают достойного.
«Выборы» продолжались весь вечер. А мы, женщины, делали вид, будто не понимаем, о чём говорят мужики. Ну а те перекидывались короткими фразами...

Вот уже пять лет он ездил сюда на рыбалку. Места знакомы ему с детства: на озере они с отцом удили рыбу, потом с приятелями приезжали на стареньких велосипедах, а теперь он приходит один, продираясь сквозь заросли шиповника. Раньше к озеру вела приличная просёлочная дорога, за которой строго следил лесхоз. Но лесхоза не стало, а вскоре не стало и дороги, хотя до областного центра, где он тогда жил, отсюда всего тридцать километров. В школе Пятаков учился без особого рвения.

Ехал в трамвае. Народ был скучен, он был хмур и молчалив после вчерашнего. Мне очень хотелось разрешить народу воздержаться сегодня от посещения работы. Наконец добрался. Переоделся. Зашёл на пост. Гера сидел за столом и тупо смотрел на выложенный из костяшек домино православный крест. Затем он протянул стройные сильные руки, украшенные многочисленными вензелями наколок, и перемешал фишки. Кинул на меня свой острый, опасный взгляд из-под гладкой чёлки.

Говорят, что уходить надо честно. А уж куда честнее! Он ушёл, как только понял, что не может жить двойной жизнью и врать обеим. Или надо было сперва уйти, а потом начать искать секс на стороне? Возможно. Но идти-то куда, дом ведь общий. Что ж ему, на улицу надо было, под мост? А может, правильнее наоборот: раз жене не нужен муж, пусть уходит сама. Она не хочет спать с супругом, причём поняла это первой, а он всё пытается до неё достучаться и, ничего не добившись, идёт искать других. Почему же сама честно не ушла, не освободила человека? Да как бы не так – уже после его ухода сколько раз вернуть пыталась.

Второй случай. У её кавалера был брат, по знаку зодиака Рак. И она пересказывала мне все злоключения этого брата, поскольку всему виной оказался именно его зодиакальный знак, как считал кавалер. Третий после свидания жаловался ей на проблемы с кишечником, и она всерьёз переживала, что у него болезнь Крона. Даже описывала в красках – мол, представляешь, как это опасно, я посоветовала ему такое хорошее средство, а он не хочет лечиться.

Сестра была полной противоположностью Марины. Марина почти ничего не хранит. Нет, конечно, пальто, сапоги или мебель не выбрасывает, тряпки и пряжу пускает в дело, но всё ветхое – на помойку. И нет у неё ничего лишнего: если остался какой-нибудь моточек от готового свитера, она его куда-нибудь приспособит. А сестра, наоборот, за всю жизнь ничего не выбросила. Ну, ладно, Настюшина крестильная рубашечка, её дневники, рисунки – это пускай. А вот старая блузка лежит лет тридцать, если не больше, рукава протёрлись – на кой?

Я знаю эту Н. Выглядит максимум на пятьдесят, хотя на самом деле ей 71. Года три назад овдовела. У её сына своя юридическая контора в Москве. Перебирая сумки и примеряя одежду, подруга рассказала историю своей приятельницы. Оказалось, Н. в юности жила в столице одной из среднеазиатских республик. В институте подружилась с сокурсницей, у которой был старший брат, учившийся где-то далеко в лётном училище. Но иногда он навещал семью, и вот тогда между ним и Н. вспыхнуло настоящее чувство. Молодые люди договорились: после того как она окончит институт, он за ней приедет.

Так она и знала, что из затеи с фейерверками не получится ничего хорошего. На выходе из метро полицейские старались организовать хаотичные толпы людей и направляли их между ограждениями и оцеплением из солдатиков. По слухам, в Каскадный парк уже не пускали, там и так собрался народ. Кто-то бросил клич, что идти надо к Большому мосту, оттуда вроде бы хороший обзор. Шли очень долго, салют всё ещё слышался где-то вдалеке. Уже совсем стемнело, на причёску Таты и уж тем более на её накрашенные губы никто не обращал внимания.

Шура, моя старшая сестра, ещё совсем девчонкой проводила на фронт своего Филиппа. Погуляли совсем немного, пожениться не успели. Филиппа сначала не брали на войну – имел бронь. А потом добился своего и ушёл воевать. Письма Шуре приходили нечасто, уж очень далеко от фронта мы жили. После Победы Филипп сначала долго лечился в госпитале от контузии, потом где-то дослуживал. Писал, что вернётся, как только сможет. А время-то идёт. Шурка боялась остаться в девках.