Семья наша была такой: мама, я – самая младшая, – брат Коля, сестра Тома, баба Катя и её свекровь Пелагея. До двух лет я росла крепким ребёнком, ничем не болела, ходить начала с девяти месяцев. Мама работала в леспромхозе – обрубала сучки и кору с брёвен перед распилом. Эти отходы приносила домой топить печку. Уходила утром – приходила вечером. Я в том возрасте сама обуваться не умела, поэтому бегала босиком.

...Вторая бабушка живёт в другом городе, временами присылает какие-то средства, но потом упрекает, что вот, мол, приходится помогать, значит, не умеете правильно жить – и так далее, в том же духе. Жутко смотреть на то, как внучка вьёт верёвки из бабушки, которой и без того не сладко. Я до сих пор отойти не могу.

Взрослый скворец сидел на ветке рядом со скворечником и держал в клюве червяка. Голодный птенец был вынужден выбраться на волю. Но родитель отлетал немного дальше, и малыш робко и неуверенно устремлялся за ним. Наиболее смелые птенцы начинали перелетать с ветки на ветку. Но почему-то в пернатом семействе непременно оказывался один ленивый птенец; он неумело покидал свой дом и падал вниз.

Учительница тут же написала: да, давайте завтра пойдём к директору, она в курсе, будет ещё инспектор из детской комнаты полиции. На следующий день я вместе со второй пострадавшей родительницей, а также наши дети были у директора. Явились тот мальчик, который писал угрозы, его мать и учительница. Никаких инспекторов не наблюдалось. Началось разбирательство, больше напоминающее цирк.

В библиотеке установлен телефон, по которому родители могут связаться с детьми в строго определённое время. Аппарат без наборного диска и работает только на приём звонков. Если бы было наоборот, пришлось бы слышать кошачий концерт с жалобами, слезами и воплями с восхода до заката, особенно в начале смены, когда дети ещё не привыкли к новой обстановке.

Я понимаю, когда общесемейные праздники – бабушки-дедушки, дети-внуки. Тогда дети любого возраста уместны. Но тащить ребёнка на чисто взрослые посиделки – это бр-р-р. Сестра как будто не понимала, что доставляет всем неудобство. А мы с мужем каждый раз вздыхали и мучились. Наши дети к тому времени были довольно взрослые. Даже когда они ещё жили с нами, за стол попадали редко.

Мы с мужем как-то неосознанно, что ли, Влада выделяем. И дело не в том, что он талантливый мальчик – на фортепьяно подбирает любую мелодию, сочиняет стихи и пытается положить их на музыку, ходит на карате и изучает китайский язык. Просто он наш. И всё. Остальные внуки тоже, разумеется, наши, мы их обожаем, радуемся каждому достижению, с огромным удовольствием проводим с ними время.

И вот наступает день «Ч». Крутой частный садик закончился, и девочка пошла в муниципальную школу. А там внезапно обнаружилось 35 человек в классе! И кто-то лучше читает стихи, кто-то лучше танцует, кто-то лучше поёт. И девочке не досталось даже самого завалящего стишка, чтобы прочитать на линейке. Дальше начались занятия. Выяснилось, что немало одноклассников лучше этой «самой-самой» знают буквы.

Женщина со старшим сыном мерили обувь. Прошло минут восемь. Мальчик закончил примерку и спросил у матери: «А куда малышня-то побежала?» Вышли мы из пункта выдачи одновременно, и я увидела картину: только что подъехал грузовик на выгрузку в соседний продуктовый магазин, а две девчушки ещё и с самокатами стояли впритык к этой машине. У меня перед глазами пронеслись все варианты.

Бабушка, проживавшая вместе с молодой семьёй, не смогла повлиять на ситуацию. Её большого педагогического стажа и опыта не хватало, чтобы переубедить внучку и заставить изменить взгляды. Евгений, отец девочки, отгородился от этих проблем. Он считал своей основной обязанностью обеспечивать семью. Женя любил супругу и полностью доверял ей во всех вопросах. На очередной рассказ о том, что Катюша забросила новое платье за комод...

Сейчас ему уже семь, но он до сих пор вспоминает, что вот в этом доме был его детский сад и там ему очень нравилось. Воспитатель просто горела своей работой, и было видно, что детей она действительно любит. А через пару лет она продала эту квартиру и переехала куда-то на Юг. Сын ходил к ней всего полгода, потому что у нас построили муниципальный садик, куда можно отдать ребёнка с двух лет – небывалая удача.

В то лето я донашивала свои последние детские платья – короткие, из яркого ситца. С одним платьицем, зелёным с красными ягодами по травяному полю, особенно не хотелось расставаться. Почему-то я понимала, что это платье символизирует детство, из которого я вырастаю, – зелёное, целебное, легко вылечивающее все царапины, раны и ожоги. Я смотрела вслед ребятам, уходящим в лес, за реку.