Поступила в дошкольное педучилище. Ещё перед началом занятий меня там спросили, что я выберу – получать гарантированное пособие как дочь погибшего на войне отца или заработать стипендию, которая побольше? Деньги семье были нужны, и я выбрала стипендию, это стало дополнительным стимулом хорошо учиться. Поскольку мама почти не вставала, всё домашнее хозяйство лежало на моих плечах.

Рядом с ними стоял домик соседей – Анны и Петра Екимовых, сынишка которых, босоногий Тимофей, частенько прибегал поиграть к своим подружкам. Было ему в ту пору около трёх лет, соседи на свой лад звали его Тимуром. В те годы люди, особенно в сёлах, не делили детей на своих и чужих. Все они были общими. Каждая мать старалась приветить соседского ребёнка – и вкусненьким угостить, и по голове погладить.

Моему мужу, его отцу, всё это очень не понравилось, сейчас он и слышать ничего не хочет, постоянно на взводе. А я не знаю, как себя вести. Вроде бы сын – человек взрослый, но как же это всё противно! Не могу сказать, что это нормальные, правильные отношения, ведь она не на один год старше. И вообще, что ей на самом деле от него нужно? Но больше всего меня волнует вопрос: что сын в ней нашёл? Разве не понимает – рядом с такой женщиной он смотрится как подросток?

Мать любовно поправляла ему волосы, сняла прилипшую к брюкам пылинку, что-то ворковала ему на ушко. Бросалось в глаза, как она счастлива сидеть рядом со взрослым сыном. Ведь она вырастила, подняла, победила – и всё сделала одна! Вид у женщины был гордый и довольный. А вот юноша очень смущался. Я сразу заметила, как он весь сжался и принял отстранённый вид.

Дело в том, что отчим не умеет пить. Он может не употреблять месяцами и даже годами, но если сорвётся – всё, его не остановить. А тут умер мой дедушка, отец отчима, и он сорвался, месяц пьянствовал не просыхая. К тому времени, когда я сообщила, что сняла квартиру, отчим не пил уже несколько дней, но в тот же вечер надрался. Мама во всём обвинила меня, но это не самое страшное.

Младшая сноха не понаслышке знала о характере свекровушки. Рождение ребёнка – всегда проверка семьи на прочность, и эта парочка её не прошла. Им самим помогали мамы: наша свекровь тянула сыночка, ругая сноху, а тёща тянула дочку, ругая зятя. Тот пил и наркоманил, затаскивая в это болото и супругу. В конце концов тёще это надоело, она выкинула зятя и заставила дочь подать на развод и алименты.

Бабушка Наташа рассказывала о них неоднократно, и всякий раз с большим воодушевлением, теплотой и любовью. Ведь всё своё детство она провела с ними под одной крышей. Исходя из её слов, бабушка моей бабушки была женщиной редчайшей красоты, не отцветшей даже в старости, стройной и статной, всегда опрятно одетой – такой она ей запомнилась. Но главным украшением Аксиньи были великолепные волосы – чёрные, волнистые, длинные и очень густые.

Так и случилось. Даша и Катя созванивались каждый день, девочка плакала, говорила, что скучает без мамы, у неё нет аппетита и желания жить. Бабушка всё это подтверждала. Моя любимая держалась две недели, а потом махнула за Дашей прямо в середине рабочего дня, когда дочь сообщила ей, что выпила бабушкино снотворное и звонит попрощаться. Приехав, Катя нашла Дашу мирно спавшей на диване, рядом действительно лежала упаковка снотворного.

Подросли и внуки, реже стали бывать – оно и понятно, у них своя молодая жизнь бурлит. Вот и новогодние праздники теперь тянулись долго. Глаша песни пела вместе с телевизором, Пётр ждал весны – надо обновить курятник, только бы сил хватило. Что-то у него голова всё чаще кружилась, да иногда забываться стал. Один раз – немыслимо! – Глашу Клавкой назвал. Конечно, получил от неё скрученным полотенцем, но это так, шутя и совсем не больно.

Зима в Стрелкове выдалась снежной, ходить Вале было некуда: сразу за деревней начиналась берёзовая роща, сквозь которую, до самого большака, виднелось поле. С серого неба, даже если не валил снег, беспрерывно слетали одинокие снежинки, под окнами на улице лежали сугробы. У себя дома он постоянно видел колышущееся море и даже ночью, в темноте, слышал его похожий на дыхание гул, удары о берег и засыпал успокоенный.

Через пять лет совсем ещё молодой умерла моя мама. И я самостоятельно стала ездить к тёте. И вот тётя Шура рассказала, что Светлана выросла эгоисткой: всё только для себя, путешествует, живёт одна. Нет чтобы помочь тётке Нине, растящей двоих детей – тех самых моих двоюродных сестёр, с которыми я бегала на море. Но нет, Света предпочитает развлекаться с подругами-собутыльницами и настолько обнаглела, что в последний раз привезла к тёте Шуре семь человек.

Сам брат был душа нараспашку, с лёгкостью отдавал последнее первому встречному. Мама жаловалась мне на это и никак не могла понять, что полученное даром никогда не ценится. Он всегда жил сегодняшним днём, избегал любой ответственности, практически не работал, вёл разгульный образ жизни. У меня нет обиды на него или ревности, я его любила, потому что – брат. В 19 лет я родила ребёнка, пришлось быстро повзрослеть и содержать себя и малыша.