Им выделили помещение. Председатель Совета ветеранов Николай Михайлович Исаев доставил оборудование – рамку для вязания сетей, швейные машинки. Девчата не только вязали сети, но и шили одеяла для госпиталя, наволочки, трусы, подголовники, осушители для обуви, накидки для разведчиков и штурмовиков, антитепловизорные пончо.

Сколько буду жить, столько буду помнить этот адрес: улица 25 Октября, дом №91. Крепкий деревянный особняк стоял в историческом центре Перми. Не знаю, кому он принадлежал до революции, скорее всего, семье зажиточной. В большие залы на первом и втором этаже выходило три комнаты. По центру печка-голландка с изразцами.

Раньше я об этом не задумывалась. Жила с семьёй одной из дочерей. Зять – прекрасный человек. Я во всём старалась им помогать. Стирка, готовка, уборка – всё на мне. Огород тоже. Я была не против. Уставала, конечно. Но делала всё с удовольствием. Особенно любила готовить, печь. Но со временем стала замечать, что дочь ни с того ни с сего срывается на меня.

Встретила на рынке троюродную тётку, она торгует там молоком. Не очень приятная женщина, если честно. Бухала по молодости, но годам к сорока родня её закодировала. Завели они с мужем хозяйство, скотину – мол, внуков надо кормить и учить. Хотя у внуков есть родители, и они живут благополучно. Зашёл разговор обо мне.

Собственно история. Мама после долгих лет вдовства – муж погиб, когда младшая ещё в школу не ходила, – познакомилась с мужчиной, тоже ранним вдовцом. Нашли много общих интересов. Около двух лет общались на гостевой основе. Но тут случился ковид, и после месячной совместной самоизоляции под одной крышей они решили, что вполне могут жить вместе. Собрались расписаться. И это уже вызвало негативную реакцию дочерей.

Фёдор рос добрым мальчиком, заботливым. Научился шить ещё в девятом классе и шил себе и друзьям брюки на её швейной машинке. Отец над ним подшучивал: «Портным будешь». Отслужил в армии, потом, как и многие ребята с их улицы, пошёл работать на стройку. Там у него появился друг Генка. Побывал Фёдор у него дома и сразу прикипел к его сестре Лене.

Куда подевался отец Ларисы, я не знала. Одноклассница однажды сказала, что родители развелись, и больше мы к этой теме не возвращались. Баба Катя билась как рыба об лёд, всеми силами стараясь дать детям хорошее образование, как говорится, вывести в люди. Лёня и Лариса поступили в техникум, Оля – в ПТУ, а Света решила не заморачиваться и выскочила замуж. Правда, семейная жизнь не задалась – год спустя вернулась к матери. Да не одна, а с дочкой Верочкой.

Оксана поначалу не поняла, чего они припёрлись и к чему эти расспросы по «кацапiв та жидiв» с намёками, что пора и в родное село возвращаться… Пыталась сказать, что ей ещё два года в институте учиться, – так не понимают и в ответ только одно: как можно так долго жить среди москалей? Сказала про образование, так фыркают в ответ: зачем оно дивчине за двадцать? Налилась – лопнет вот-вот, замуж пора, детей рожать…

Деваться некуда, и баба Вера скрепя сердце согласилась переехать из своей деревеньки в городскую квартиру. Она чувствовала, что уезжает навсегда, и от этого ей особенно больно было расставаться с родными местами – со старым, но таким душевным и надёжным домом, где она поселилась, выйдя замуж, и где провела всю жизнь, с садом, где вместе с мужем сажали яблони и вишни, с родником за околицей, который выкопал и обустроил трудолюбивый муж…

Получается, что за пять лет учёбы я пробежал минимум пятьдесят десятикилометровых кроссов! Зачётному мероприятию ежегодно предшествовали как минимум три курсовых собрания, где нам настойчиво, убедительно, нежно, а порой и зловеще внушали, что мы должны выложиться, не подвести, не посрамить, не ударить лицом, не сойти с дистанции и, не дай бог, дистанцию не срезать, и множество прочих «не», «не», «не»… Получается, что лыжи в душе юного отпрыска ассоциировались даже не с физическими нагрузками, а с запугиванием, принуждением, угрозами.

Я была запуганным безответным существом. Натерпелась всякого. В 15 лет сбежала к бабушке, папиной маме. Нашла свою мать, она жила в другом районе с новой семьёй и тремя детьми. Тогда и узнала, что у меня есть две сестры и брат. Только нашла я её зря, меня там никто не ждал, и никто мне не обрадовался. Как оказалось, примерно в это же время мать разыскал ещё один мой брат, старший. Его она тоже бросила, ещё прежде меня. Мы с ним подумали и решили жить, как жили раньше, а мать оставить в покое. Он уже был взрослый, самостоятельный, а я вернулась к бабушке.

У Любы всегда много посетительниц – чаёвничают, грызут карамельки, стрекочут. Обычно женские клубы образуются в парикмахерских, но там не рассказывают таких захватывающих историй. Вообще, нынче дешевле купить новую вещь, нежели реставрировать старую. Но у Любы копеечные расценки. Пришить пуговицу с петелькой – сорок рублей, вставить «молнию» – сто. Заказов много, приходится брать работу на дом. Голова свободна, и она пристрастилась слушать детективные истории.