Командование вызвало её мать, та забрала внука и принесла его в коммуналку, где они жили с дочерью. Райка сказала матери – мол, вот и расти его, раз взяла, а мне он не нужен. И мать растила. Работала в разных местах уборщицей, сторожем и содержала внука. А непутёвая дочь бегала на свидания к мужикам, свою зарплату тратила на косметику и шмотки. Устраивала свою жизнь. Конечно, соседи осуждали её, бывало, что и в глаза говорили неприятные вещи, но и она спуску никому не давала, на язык острая.

Во-вторых, какие попало продукты бабушка тоже не ест. Мы её балуем. Сосиски, к примеру, берём по договорённости с продавщицей – она их специально для нас оставляет, такие в другом месте не найдёшь. То же самое касается печенья, шоколада, кофе, чая и прочего. Теперь о пище духовной. Бабушка любит читать детективы. Правда, есть одно условие: чтобы там не было секса, мордобоя и прочего современного негатива. В стиле Агаты Кристи, но на российский лад.

Я очень его люблю и хочу верить, что это взаимно. Так уж случилось. О проблеме в вашей семье узнала лишь после нескольких месяцев наших отношений, когда мы уже жили вместе. У меня квартира в Москве, но есть и зимний дом с большим садом в Подмосковье, там и живём. У Сергея уже много лет есть свои ключи, он знает моих детей, они очень тепло к нему относятся, иногда спрашивают совета в мужских вопросах.

Это было время неистовых людей. Генеральный директор фирмы – Софья Соломоновна Рубейкина по прозвищу Эсэсэр, яркая, эффектная холостая особа 27 лет от роду. Заместитель – отставной физик из Саратова, талантливый технарь и футболист. Оба яростно искали пути применения своей неудержимой энергии. И нашли случайно. У Софьи Соломоновны как-то раз заболели зубы.

Но главными монстрами в нашей жизни всё же были дед с бабкой. Эти почти не били, зато унижали. Особенно доставалось мне: не так выгляжу, не так себя веду, не так дышу. И контроль с их стороны был поистине чекистский, особенно в этом преуспела бабка, не стеснявшаяся даже воровать мои дневники. Маме они тоже попортили немало крови. И лишь многие годы спустя я поняла, почему, пока мы с сестрой были маленькими, она часто рассказывала нам сказки.

Помню, просыпалась утром, выходила из землянки. Возле неё паслась наша корова, почему-то отдельно от казённого стада. На дощечке у порожка стоял стакан молока, прикрытый блюдцем, – мой завтрак. Выпив его, шла на молзавод. Поутру свежо, хотелось согреться, а там как раз закипала вода в большом железном котле.

Два богатыря тяжело поднимались и плелись в горницу, где, словно на скатерти-самобранке, вдруг появлялись картошка, яичница с салом, огурчики-помидорчики и пироги с разной начинкой. В селе знали, что вся Нюрина пенсия уходила на этих парней. Родители внуков погибли в автокатастрофе, и бабушка считала их несчастными сиротками, тряслась над каждым. Старшему из «внучат-зайчат» стукнуло тридцать, младшему – чуть меньше.

Начались другие претензии: не так готовишь, не так режешь, не так мешаешь, не так солишь, вот энто так надо готовить, а ты через ж… всё делаешь. Пока моя мать однажды на бабушку не рявкнула. Тут начался плач: ты мать не уважаешь, на мать кричишь, безжалостная, бессердечная, другие-то матерей слушают, а ты за кобеля уцепилась, он тебя научит мать не любить… Короче говоря, чтобы сохранить мир в доме, мама нашла такой выход.

За полторы тысячи километров в своём доме не спала и мать. Второй месяц от сына Олега не было писем, хотя до этого он писал из своей Пензы регулярно, и надеяться на письмо больше не имело смысла. Она уже понимала, что с сыном случилась беда. Сын после развода с женой уехал в Пензу к давнему армейскому другу, который обещал работу и общежитие. Не хотелось больше видеть ни жены, ни того, что напоминало о ней.

Сломанная доска её не остановила, в ход пошёл шнур от чайника. Била им меня, пока я не упала на пол и, простите, не обмочилась. Мне было больно, обидно и очень стыдно. Ещё случай. Я любила географию, но вдруг на уроке учительнице не понравилось, как на неё смотрю, она пожаловалась моей маме. После уроков я пришла домой, а та уже ждала меня всё с тем же шнуром от чайника.

Мой личный рекорд – 18 часов бессменной работы в кадре: ни присесть, ни покурить, ни всё остальное, свойственное человеческому организму. С одной стороны, это заводит, с другой – выматывает страшно. Ближе к ночи текст путается, речь не артикулируется, взгляд бесноватый… Делаю красоту на голове сама, дома, заранее перед съёмкой, ведь неизвестно, на какого гримёра нарвёшься.