Когда муж освободился – это был счастливейший день! Я очень его ждала. Своей квартиры у нас нет, жили с моей мамой, денег тоже не было, одни долги. Начали вместе лечиться от зависимости, но через полгода возникли очень серьёзные финансовые проблемы, и муж снова принялся воровать и употреблять наркотики. Я сказала ему, что либо всё это прекращается, либо я от него ухожу. Больше так не могу, и если он сядет, ждать его не буду.

Пока я добиралась с работы, милиция проводила следственные действия в квартире. Никого из понятых туда не пускали, попутно с обыском забрали зарплату из сумки убитой, дорогую видеокамеру, много чего ещё – это мы уже потом обнаружили. Я поднялась на этаж, перед дверью стояла вызванная моим мужем подруга убитой со своим супругом. Все они когда-то учились вместе, дружили со студенческих лет.

Родился Кирыч, когда Димыч был в армии. Вот это был сюрприз так сюрприз. Настя писала обыкновенные письма, без признаков беременности, и в телефонных разговорах – ни слова о грядущем пополнении. Хотя Димыч мог и пропустить эту информацию. Он часто отключался в разговорах с Настей, болтала она без умолку, слово не вставишь. Но голос у неё был приятный, создающий уютный домашний фон, мультяшный такой, как будто «Спокойной ночи, малыши!» смотришь.

Из этих семнадцати на родину вернулись двое, один – мой отец. Но до этого были бои в составе армии Будённого, польский поход, борьба с басмачами в Средней Азии. Когда началась Великая Отечественная, первыми на фронт ушли все три младших брата отца, Динмухамет, Лутфулла и Халиулла. Не вернулся ни один. У каждого осталось по вдове с тремя детьми. Призванный на второй год войны 42-летний отец оказался в Сталинграде.

Сначала школу в родной деревне окончила старшая дочь, Аполлинария. Родители несколько лет снимали ей угол в соседней деревне, где были старшие классы, навещали её в выходные, привозили продукты. Потом девушка поступила в медицинское училище и успешно окончила его незадолго до войны. Трудовой путь начала в Серебрянском фельдшерско-акушерском пункте. Затем настал черёд учиться второй дочери, Марии, а в 1941 году семилетку окончил и Конон.

Я кивнула, а про себя подумала: бабке полтинник, а ей всё неймётся – лезет командовать. Нет чтобы скромненько сидеть в уголке да вязать носки домочадцам. В ту пору возраст свекрови казался мне запредельным, хотя сейчас понимаю, насколько молодой и активной она тогда была. Носки Нина Васильевна не вязала, зато какие делала пироги! Подготовка к выпечке напоминала священнодействие: на кухне разрешалось ходить исключительно на цыпочках и разговаривать только шёпотом.

Видно, она меня не любила, отсюда и «бабка». Вот и во сне она не спасает меня, не жалеет, а укрывает волка моим красным стёганым одеяльцем на жёлтой сатиновой подкладке, гладит его по голове и спине, и я понимаю, что они сговорились. Хуже того – это бабка позвала волка, чтобы тот меня съел. Специально, когда отца и матери нет дома. А их почти никогда не было, я даже их лиц в те годы не помню.

Вот картошку сажали гурьбой. Рано утром приезжает на лошади Пётр Иванович, привозит с собой соху, и мы сажаем картошку. Ряд кидаем, ряд заваливаем – точнее, заваливает Пётр Иванович, лошадью, мы в это время наполняем свои вёдра клубнями. И так ряд за рядом, дружно и быстро. Осталось только привязать к лошади бревно и закатать картофельный участок. Всё, управились. Как раз успеваю на урок, у нас нельзя пропускать школу!

Стыдно сказать, даже в ничтожных мелочах Юлечка упорствует не на жизнь, а на смерть. В очередной приезд заметили, что дочь пишет ужасной ручкой (а работа у неё связана с бесконечной писаниной). Не ручка ужасна, а чернила в стержне. Бледные, прерывистые, точка-тире. Такой тщетно нажимаешь, и царапаешь, и рвёшь бумагу, и хочется зашвырнуть ручку куда подальше. Ну, со мной такой номер не проходит.

Спать девочки ложились по две на одну кровать, сверху накрывались одеялами и матрасом. Все ходили в одинаковых платьях и с наголо бритыми головами. Из еды были в основном солёные чёрные грузди, часто с жирными червями, и мороженая капуста. Один раз на обед приготовили голову погибшей лошади. Маме попалась часть нижней челюсти с большим жёлтым зубом.

Встречались периодически, поскольку мой ухажёр был военнослужащим, молодым лейтенантом, человеком подневольным. На свидания приходил с бутылкой недорогого «Букета Кубани», да ещё и гордился, что так ловко совмещает два подарка в одном – и «букет», и вино. Я была неизбалованной девушкой, подыгрывала ему, натужно смеялась над шуткой, хотя замечала, что подругам кавалеры приносят настоящие цветы.

Мальчик рос прикованным к креслу-коляске. Постепенно и Сергей Филиппович, и тётя Катя смирились со своей участью: какого дал Бог ребёнка, такого и будем растить, рассуждали они и не помышляли, в отличие от многих, отдать сына-инвалида в интернат. Напротив, Данила рос в атмосфере любви, а отец и мать старались обеспечить ему максимальный комфорт.