Я не знала, что они такие наглые. Сами же говорили, что Маше надо посмотреть город, здесь столько всего интересного, – так и шли бы гулять со своим ребёнком. Конечно, Маше скучно, вот она и бегает за Златой. Ну, развлеките сами свою дочь. А они такие простые – вроде как дети должны играть друг с другом. Правда, с моей мелочью их дочка тоже отчего-то играть не хотела. Короче говоря, достали они меня…

Оля ушла. Поздним вечером на кухне, когда семья улеглась, я открыл папку, и на стол выпала фотография молодого военного в фуражке со звездой и тремя уголками на петлицах под эмблемой танка. На другом фото этот же военный в длинных кожаных рукавицах и с планшетом на боку позировал в окружении трёх товарищей в будённовках. Дат и подписей не было. «Старший сержант автобронетанковых войск… планшет выдавался командиру танка», – выудил я информацию из интернета.

Мингрелы – народ суровый, своенравный, но гостеприимный. Заплутавшего студента-альпиниста из соседней республики накормили, напоили, дали харчей на обратный путь. А прехорошенькая девушка, ловкая как горная козочка, младшая дочка пастуха Андро, вызвалась показать Мураду самую короткую дорогу назад. Спускаясь по крутой каменистой тропинке, Мурад оступился и чуть не упал в глубокую расщелину.

Меня всегда принижали и говорили, что я глупая, а брат – о, это величина, светило! Соответственно, воспитывали двух волчат в конкуренции. Когда умирала мама, брат, будучи уже очень хорошим юристом и начальником юридического отдела в крупном торговом холдинге, на смертном одре вытряс из неё дарственную на дачу в ближайшем Подмосковье – хороший двухэтажный дом с садом.

Нынче какие гости. Все понимают: болеет Ксения. Давно не показывалась на чужие глаза, тенью ускользала за печь. Там приспособила себе лежанку. Во время приступов задёргивала занавеску, сжималась комочком, чтобы никто не видел её выпитых болью глаз, закушенной зубами простыни… Сыновья, конечно, приедут: «Мам, ты лежи, мы сами». Какое сами. Сноха – модная девочка, брезгливо поковыряется, растерянно опустит слабые руки, не зная, за что взяться.

Однако вопросов маме и бабушке Сулейман не задавал, возможно потому, что отсутствие отца с лихвой восполнялось любящими заботливыми родственниками. А может быть, не хотел услышать сладкой лжи или горькой правды. Мальчик он был очень общительный и контактный, но твёрдость проявлял везде и во всём. «Я сам!» – таков был его ответ на предложение любой помощи или подсказки. За это дома его дразнили Ясамом. На спор Сулейман мог учудить любое озорство.

Тёмина мать была деспотичной бабой, затюкала и мужа, и сына, вытирала о них ноги, издевалась как хотела. Ну, муж-то сам свою судьбу выбрал, как говорят наши украинские соседи, «бачилы очи, що куповалы». А вот за что Тёме досталось – непонятно. Мать сделала из него рохлю и мямлю, неспособного постоять за себя. В школе высокого сильного парня пинали все кому не лень. На работе на Тёму вешали больше, чем на остальных, а получал он меньше коллег и боялся слово сказать. Но лишь до тех пор, пока Савирский не женился на Валерии.

Я могу, конечно, сходить с подругами в торговый центр, но чтобы поехать в другой город или за границу – нет. Надолго – а в его понимании это больше чем на полдня – он меня не отпустит. Мужу необходимо, чтобы я была в его «зоне доступа» и могла приехать по звонку. Так что отпустить-то он отпустит, но на коротком поводке. Ему нормально сидеть дома, читать и наслаждаться моим обществом. А я чахну, мне откровенно плохо от такой кислой жизни.

Наконец выбрались на улицу. Деревья почти не спасали от солнца, подобрали тени, лежавшие на земле чернильными пятнами. Георгий с семьёй шли неторопливо, Иван Антонович то и дело забегал вперёд и, останавливаясь, ждал, не отрывая взгляда от белых волос Светланы, под солнцем похожих на блестящую жесть. Вскоре предстояло перекрывать крышу, и его давно мучил вопрос, чем крыть – шифером или жестью.

Однако Катя ответила, что у неё наличные и она готова выйти на сделку хоть завтра. Даже землю смотреть не поедет. Встречу назначили в банке. На следующий день в банк явилась дама на десятисантиметровых шпильках, в ярко-жёлтом пальто, перетянутом широким, на манер армейского, ремнём с массивной бляшкой.

– Я – Катя, – протянула она ладонь для рукопожатия.

Ходили слухи, что уже несколько человек умерло от астмы. И несколько человек в округе провалилось в горящие торфяные ямы. Но, может, это были только слухи. Родители оставили меня на попечение дяди Володи, который в то время пошёл в отпуск. Мне было лет шесть. Вообще-то мы жили в городе, отцу дали квартиру от завода. Но сюда, в дедов дом, приезжали каждые выходные. Бабушка, дед, дядя и его жена жили здесь. Они остались здесь навсегда.

Как только она его не называет: «ненормальный», «зверь»… А ребёнку четыре года всего, просто активный. Он хорошо идёт на контакт, но только когда с ним по-хорошему разговаривают, просят, поощряют – приказной тон не воспринимает вообще. А свекровь привыкла командовать и не приемлет отказа. Если моя мама просит помощи в делах, то помогли как сумели – и хорошо. А свекрови необходимо, чтобы ей помогали под её же тщательным контролем.