Мне было года три-четыре, не больше, но помню, что жили мы с мамой и папой в однокомнатной квартире, а с нами – три молодых человека: мамин младший брат, папин племянник и его друг. Всем троим лет по 20–25. И ни разу я не слышала, чтобы родители ворчали: мол, тесно, неудобно. Молодые люди спали на полу – как говорится, в тесноте да не в обиде. Как-то все сдружились. Дядя и папин племянник очень меня любили, а я – их. Позже и я жила у дяди в деревне, он звал меня дочушкой.

До конца учебного года девочка жила у нас. Мы ничем её не напрягали – стирала машинка, готовил мой папа, уборку делала я. Зуля мыла посуду за собой и Натаном. Без всяких просьб почистила до блеска все наши сковороды и казаны. Приятно, но я возмущалась: «Зачем?! Не надо руки портить!» Она только белозубо улыбалась. Я к ней относилась очень тепло – она такая милая, улыбчивая, лёгкая, покладистая. Сынок мой смотрит на неё с такой нежностью. Чего мне, матери, ещё желать-то?

Оказывается, она разошлась с мужем. Но каким образом! Муж у неё всегда очень неплохо зарабатывал. Она следила за собой, хорошо одевалась и выглядела намного моложе своих лет. Работала больше ради удовольствия, чем ради денег. И вот фирма мужа распадается, ему приходится пойти на менее оплачиваемую работу, и тут Ленка обнаруживает, что жизнь не так уж и прекрасна, что у неё есть ещё и обратная, не самая привлекательная сторона.

Она рассказала о маленьком немецком городке Дамгартене, о Рибницком озере, музее янтаря, размещённом в бывшем монастыре, замечательной гарнизонной школе и о чудесных «солдатиках», что несут свою нелёгкую службу вдали от Родины. На переменке все столпились возле новенькой, разглядывая её нездешний портфель, необыкновенный пенал на кнопках, заграничные тетради в глянцевых обложках и потрясающую ручку, внутри которой плавал Микки-Маус.

Всякое помню о той жизни – и хорошее, и плохое. До сих пор не могу простить маме, что она позволяла отчиму издеваться надо мной. Когда я ещё училась в институте, он каждый вечер пьяный закатывал истерики, что я лентяйка и нахлебница, не работаю, не помогаю им с мамой. А о том, что мы жили на мою пенсию по инвалидности, забывал. Но речь сейчас не о делах давно минувших дней, а о сегодняшних.

Вот и учительница сегодня на уроке зачем-то сказала, что у «природных» слов нет синонимов. И Славик завёлся. То ли за природу ему обидно стало, то ли дух противоречия. В общем, начал он синонимы к «природным» словам изобретать. Это напоминало эксперименты Велимира Хлебникова с его будетлянами, смехачами, способными чингисханить и моцартить. А почему бы не поэкспериментировать.

К сожалению, я попала в семью, совсем не похожую на нашу. У свекрови жизнь тоже не сахар: двое детей, муж алкоголик и буян. Но, в отличие от моей мамы, это такая злая тётка! Именно тётка, по-другому язык не поворачивается её назвать. Мужу я предлагала снимать квартиру, но в целях экономии он от этого отказался, тем более что дом его родителей достаточно большой.

Сестра всегда была красивее меня, но с мальчиками не встречалась, говорила, что не может найти подходящего и полюбить. В итоге девственность потеряла только в 24 года, с нелюбимым парнем. Потом, в 26 лет, наконец вышла за другого, уже почти три года замужем. Муж сестры из бедной семьи, симпатичный, очень её любит, но такой, знаете, ни рыба ни мясо, нет карьерной жилки, не думает о будущем. Всё у них с Олей через одно место!

Помню себя с дошкольного возраста. Мне было четыре или пять лет, когда умер папа. В памяти осталось, как дядя Борис сидел в подъезде на нижних ступенях, обстругивал деревянный крест и вырезал на нём даты рождения и смерти; вокруг валялись стружки, я с ними играла. С тех пор в голове отложилось, что запах стружки связан со смертью. Помню красный гроб, кладбище далеко за совхозом, наполовину христианское, наполовину мусульманское, голубой деревянный крест и голубую оградку.

Муж предполагает, что, привезя к нам маму и сестру, он за пару недель подаст с ними все необходимые бумаги, оформит генеральную доверенность на себя и благополучно отправит их в Москву, к младшей сестре, на съёмную квартиру. Мама останется там, а старшая вернётся в Узбекистан продавать дом. При этом никто, кроме меня, почему-то не учитывает состояние здоровья мамы.

В другой комнате жила пара: Нина, почтовый работник, и её гражданский муж Дима. Дима мастерски готовил борщи и котлеты, и я уже косилась на своего мужа – неужели такое женское счастье возможно? Мой муж этого не умел. Однако я эти свои мысли сразу же прогнала, когда впервые увидела Диму пьяным и агрессивным. Нас он не трогал, но какой мужчина выдержит, если рядом исходит криком женщина, прося о помощи?

С возрастом я стала понимать, что отец мать не любил. Зачем женился, не знаю, может, по залёту, или она его приворожила. У них постоянно случались склоки и скандалы. Отец старался приехать ночью и с утра пораньше уехать. Чем старше я становилась, тем больше мне поручали сидеть с сестрой, возиться в огороде. Кухня тоже была на мне, так как мать готовить не любила и не умела.