С тех пор как я стала жить в благоустроенной квартире, пеку пасхи каждый год. Разумеется, не ношу их в церковь, но для меня пасха на столе является таким же ритуалом, как ёлка на Новый год или торт на день рождения. Я не хотела, чтобы мой ребёнок завидовал детям, в чьих семьях пекли и ели пасхи, ведь я сама, когда была маленькой, тоже прошла через это чувство. За всё детство мне лишь однажды посчастливилось попробовать этот невероятно красивый и обворожительный хлебушек.

Летом я жила далеко от родного города, в крупном посёлке у бабушки, невероятно доброй и очень верующей. Даже моё крещение состоялось по её инициативе, когда мне было почти пять. Мои родители – современные и не религиозные люди. Традиционные яйца на Пасху – вот и вся их дань православию. И вот мне уже одиннадцать. Я – круглая отличница с примерным поведением, мечта родителей. Мама даже не ходила на родительские собрания в школу, жалела своё время.

Голос бабушки снова стихал, и раздавался храп. На этом сказка заканчивалась. После войны, когда вернулся папа, снова стало не до сказок. Надя училась в школе, но учителя говорили, чтобы никто не ходил в лес: там можно наткнуться на мины или на бандитов, прятавшихся от суда. Дома тоже говорили о бандитах, потому что папа пошёл служить участковым, ему выдали пистолет.

И вот – деревенский дом. Захожу и вижу, как в кухоньке возле печи сидит старенькая бабушка и вяжет. Свет не горит, радио нет, телевизора тоже. Есть газ в баллоне и паровое отопление, а значит, в кране горячая вода. Мы познакомились, хозяйка стала запросто называть меня «донькой», а я её – «бабушкой». Но тогда я даже представить себе не могла, с каким человеком даст Господь пожить те коротенькие два года. Бабушка оказалась глубоко верующей, она много молилась, а постилась так, что просто уму непостижимо. Больное сердце, рак лёгких, опухшие ноги, но при этом в почти восьмидесятилетнем возрасте практически нет морщин.

Смотрю на неё округлёнными глазами и понимаю, что всё это уже видела во сне, и врача тоже, хотя мы с ней точно не встречались ранее. После этого случая муж окончательно убедился, что я ведьма. Правда, у него и без этого возникало немало поводов так думать. Третий вещий сон, точнее, серия снов, – наверное, самое удивительное, что приключалось со мной. В подростковом возрасте мне часто снился незнакомый парень, очень симпатичный голубоглазый блондин.

Жители Карпат не просто верили, они твёрдо знали, что их ведуны занимаются не только целительством. Мольфары обладали таким могуществом, что даже были способны управлять силами природы. Они легко могли вызывать дождь или, наоборот, прогонять ненастье. Говорят, для этого использовались особые заклинания, доступные только сильнейшим мольфарам. Однако сами белые мольфары не любят, когда их называют «колдунами». Более того, многие из них носят крест, верят в Бога и в своих действах всегда опираются на христианские обряды и символы.

Её мальчик – медалист, поступил в мединститут. Очень люблю молиться на Псалтири о студентах и учащихся, у меня есть большой список этой молодёжи. Напротив имён будущих медиков стоит точка – особый знак, требующий моего внимания. Прошу Богородицу помочь в учёбе моим «подопечным». Есть такая икона, очень красивая, – «Прибавление ума». На ней Матерь Божья изображена в ризе голубого цвета в виде колокольчика, такого красивого, разукрашенного. Прошу Богородицу помочь детям успешно закончить обучение в утешение матерям – ведь учить ребят сейчас очень трудно!

Взглянув вверх, я рассмотрел, как струйки этого дивного мёда вытекают из-под центрального купола и каплями приземляются в центре храма на ковёр. Не поверив глазам, вышел из храма, обошёл его со всех сторон и, вглядываясь вверх, убедился, что около подкупольного барабана вьются дикие пчёлы. Они облюбовали основание купола и устроили в нём улей. Результатом их трудовой деятельности явился вкуснейший мёд, который от жары стал стекать внутрь церкви. Но удивительнее всего оказалась дата этого события – аккурат накануне Медового Спаса!

Папа немного посидел с мамой на лавочке, улыбнулся ей напоследок и ушёл к соседке, так же улыбаясь. Так же быстро перешёл в другой мир. Но мою догадку подтвердили и другие наблюдения. Папа не просто умер, он словно предчувствовал заранее, что его скоро не станет. Ушёл, предварительно закончив все незавершённые дела. Накануне кончины успел наколоть дрова на всю зиму. Когда весной сажали картошку, папа почему-то предложил посадить не много грядок, а только семь. Может, предвидел, что больше не понадобится. Но мы решили посадить одиннадцать.

За эти годы я насмотрелся на людей, которые распивали в электричках спиртное. Пили пиво и более крепкие напитки, но делали это совсем не так, как те мужики-путейцы. Праздно и громко смеялись, отпускали сальные словечки. С презрительной ухмылкой отдавали тару собирателям пустых бутылок – тогда их ходило по вечерним электричкам великое множество. Одного из таких сборщиков я запомнил на всю жизнь. Все эти ханурики в дешёвых мохеровых шарфах и замызганных куртках мне казались на одно лицо: избитые жизнью, с красным алкогольным «загаром», хмурые, нагловатые.

При всех недостатках Алексея у него есть и сильные стороны, за которые его стоит уважать. Одна из них – категорическое неприятие матерщины, особенно в присутствии женщин и детей. На днях друзья позвали его на день рождения, а сестра не смогла выбраться. Друзья люди хорошие, двое маленьких детей, дом полная чаша. Однако у супруги этого товарища есть неприятная черта: как выпьет – матерится. Сидят за столом, сквернословят, друг тоже начал вторить жене, хотя и не любитель крепкого словца. Алексей поначалу терпел, но под хмельком и сам не заметил, как начал выражаться. Далее перескажу слова сестры.

Я не мог быть с отцом до конца откровенным, потому что в хорошем смысле боялся его. Наверное, это чувство можно назвать уважением. А вот с мамой делился всем. И она никогда меня не сдавала. Если звонил поздно из телефонной будки и трубку брал папа, я шёл домой. Но если отвечала мама, говорил: «Буду завтра утром», – и отключался. Обязательно предупреждал. Но однажды не сообщил, где находился. Меня искали по всем больницам и моргам. Это единственный раз, когда отец дома меня шлёпнул так, что я отлетел к стене.