Рядом с обшарпанной машинкой стоял громадный, более двух метров, молодой священник в чёрной рясе, со сверкающим большущим крестом на груди. Он двинулся к нам и просто воссиял розовощёким ликом без единой морщинки. Голубые глаза выражали неподдельную доброту. Он был неправдоподобно молод, показалось, что ему всего-то лет восемнадцать.

Это действительно был человек, только очень странный. Во-первых, как он бежал. Его ноги двигались так, словно это был робот. Для того чтобы сделать шаг, он сперва поднимал бедро параллельно земле, а уже потом разгибал ногу в коленке. Во-вторых, его одежда. Такую одежду Анна видела только на картинках, где изображали клоуна, – человек был в обтягивающем трико алого и лазоревого цветов. На голове красовался старинный раздваивающийся кверху колпак с колокольчиками на каждом конце.

Вот уж о чём никогда не думала, не гадала, так о том, что случится со мной что-то почти сверхъестественное. Не верю я ни в каких барабашек. Но всегда с благоговейным трепетом относилась к человеческому подсознанию. Оно таит в себе много загадок, к которым мудрые головы только подбирают ключик. Пока эта территория остаётся за закрытой дверью. Но иногда дверь сама приоткрывается, чтобы выпустить очередную загадку.

В нашем подъезде на третьем этаже поселилась старенькая бабулька, «работник тыла». И начался для меня кошмар. Я живу на последнем этаже, не было дня, чтобы она не приходила ко мне с жалобами: то у неё батарея холодная, а я воду из труб не спускаю, то моя кошка мяукает на балконе или телевизор громко работает – не дают ей спать. Я работала по 12 часов в ночную смену, очень уставала, а от неё покоя не было.

Я думала, что мгновенно засну, но не тут-то было! Когда выключила свет и легла, глаза закрываться не хотели. В голове крутился один и тот же вопрос: виноваты мы в его смерти? Сердце бешено билось в груди, в висках стучали какие-то молоточки. Я тихонько позвала свою подругу, надеясь, что она тоже не спит. В ответ она дрожащим голосом спросила:
– Ты тоже его видишь?

Когда-то давно, ещё в прежнем храме, по воскресным дням после службы я брал запасные дары и шёл в городскую больницу. Сейчас в обычае дневной стационар, и люди, которые лечатся, днём находятся в палатах, а по вечерам и на выходные их отпускают домой. Если сегодня воскресенье, а человек лежит в палате, значит, он серьёзно болен.

Прочитала в «Моей Семье» статью Алексея Худякова о вреде сквернословия (№40, 2011) и вспомнила своего мужа, умершего три года назад. Он не матерился, он ругался «чёртом». И в шутку, и всерьёз. Слов «бес», «сатана», «дьявол» никогда не произносил.

Зимнее утро в Покровке начиналось для нас красиво: в белых клубах морозного пара, успевшего влететь в избу за ногами дедушки. Деда приносил дрова подтопить печь, а заодно душистую банку с кислой ледяной капустой для щей. Если у англичан завтрак – яичница с беконом, то наш семейный завтрак зимой – «шти». И пока бабушка томила в печи щи и чистила чеснок, мы, усиленно притворяясь спящими, купались в белом холодном дыму. В таком же точно крутилась в те годы на сцене Алла Пугачёва.

Время – интересный лекарь. Примерно такой, как в анекдоте: «Спасибо, доктор, так желудок свело, что про голову и думать забыл». Я училась в институте, вышла замуж, родила дочь. Муж – такая же сиротская душа, как и я, помогал во всём. В церковь я тогда ходила очень редко – только когда совсем уж было невмоготу. Приду, отстою службу, помолюсь, как свежего воздуха глотну. На душе тихо, вокруг ангелы летают. Можно жить дальше.

Моя бабушка Шура до двадцати лет была турецкоподданной. Что это вы улыбаетесь? Так и знаю, сейчас спросите: «Как папа Остапа Бендера?» Да? Очень смешно. А вот и была! И звали её до двадцати лет Айша. А уже потом Шура. Нет, видно, придётся начать с самого начала, с тех самых пор, когда моя бабушка Айша, которая не была ещё Шурой, приехала вместе со своими родителями из Турции в СССР, в шахтёрский город Горловку.

Вот мама напекла рождественского печенья в виде букв. Она сказала, что это магические печенья, из букв надо составить волшебное заклинание. Папа составлял заклинание из печений весь вечер, но у него ничего не получалось! Мама старалась ему помочь, а я горько плакала в своей комнате, ведь ещё утром втайне от всех я съела четыре буквы. Когда призналась в своём преступлении, мама с папой долго смеялись и составили другие слова: «Маша будет чудо».

Речь идёт о моей косвенной родственнице – второй жене двоюродного брата мужа. Я даже видеть её не могу, мне становится плохо! Трудно объяснить, что не так. Вроде она не жалуется на здоровье и политику, да и внешне довольно приятный человек. Но как-то её очень много. О чём бы разговор ни зашёл: «Я знаю, я была, у меня так же было, а надо вот так».