Не могу сказать, что вся моя жизнь перевернулась, но, естественно, пришлось сделать определённые выводы, начать планировать оставшееся время. Крепко задумалась и пришла к следующему выводу: оперироваться не стану, поскольку качество жизни после нескольких операций будет совершенно невыносимое, а конец всё равно один. Сколько отведено пожить нормально, столько и поживу. Почти сразу мне пришлось уехать на несколько дней в другой город.

Однажды Алле сделали сложную операцию. Чтобы поправить здоровье, она ездила в санатории. Как-то раз путёвка выпала на новогодние праздники. В санаториях в те времена действовали строгие порядки, не важно, праздник или будни – пациенты, находившиеся на лечении после тяжёлых болезней, должны были неукоснительно соблюдать режим и диету. Никаких послаблений, даже на Новый год. В палате Аллы лежали три женщины, и всем хотелось встретить праздник. Они тайком и с большим трудом где-то раздобыли бутылку шампанского, припасли яблоки, печенье, сообразили скудный стол.

Из всех его заветов я взяла на вооружение, пожалуй, лишь один – каждый день обливаться ледяной водой. Правда он говорил, что обливаться надо из ведра, стоя на земле. Так нас с подружкой и ещё нескольких свято верующих паломниц обливали голых у колодца в конце октября. Но я – жительница московского микрорайона и дома не могу позволить себе такого удовольствия. Соседи по многоэтажке вряд ли бы меня поняли, если бы по утрам в лифте встречали обнажённую женщину с ведром воды.

Пока только раннее утро, за окном ещё темно. Я смотрю на портрет митрополита Владимира, вижу его красивые глаза и замечаю, что они не просто смотрят на меня, они заглядывают в глубину души. Бегу к шкафу, из стопки отглаженных носовых платков отсчитываю пять штук. Почему-то думала, что на этот раз обойдусь без них. Но не даёт Господь писать без слёз. Моя мама Елена Павловна происходит из рода знатных нахичеванских купцов. Бабушка Елизавета Артемьевна – дочь купца Артемия Хазизова. Кроткая красавица, я никогда не слышала от неё громкой речи.

Потом эта женщина переехала в другой регион, но связь мы поддерживали: сначала переписывались, созванивались, затем пришёл черёд и социальных сетей с мессенджерами. Как и мы с мужем, знакомая со своим супругом так же «растеряли» взрослых детей на просторах нашей огромной страны, а сами на старости лет осели в Краснодарском крае, построили домик у моря. Чуть позже и мы перебрались на юг, но в другое место.

Мы много спорили с супругом по этому поводу. Муж боялся, что нас, как многих, обманут – деньги возьмут, а дом не построят. Таких случаев в то время было хоть пруд пруди. Но кое-как я мужа всё-таки уговорила. Заплатили компании-застройщику половину стоимости, а по договору через полгода, в апреле 2002-го, обязаны были внести оставшуюся часть суммы. Дали в газетах объявление о продаже квартиры. А тогда продажи жилья с чистой юридической историей ещё являлись редкостью.

Я пережила именно такой мистический опыт. Понимаю, это нечто является к человеку не просто так, прежде всего его привлекают доступность и беззащитность души, её истончённая, уставшая аура. В моём случае причиной проникновения чужого в мой мир послужили роды. Думаю, врачи не случайно ввели в обиход понятие «послеродовой психоз». Однако наука объясняет подобные состояния почти всегда с материалистических позиций, как лёгкое помутнение разума, но я знаю, что не всё можно объяснить лишь учебником психопатологии.

Также мы узнали, что в покое нас пока не оставят. Западные «друзья» будут постоянно менять личины: то представать врагами, то намекать на перспективы возвращения «партнёрства». Но верить нельзя никому, надо отказаться от навязанной роли в чужой игре. Украина будет предлагать себя всем желающим, но таковых не найдётся, её бросят на произвол судьбы все нынешние западные защитники. Драка начнётся уже между гражданами этой страны, стенка на стенку. Переворот, обман, опустошение, помрачение. Но и этому беззаконию отведён свой срок.

Я невольно оглянулся. Вон, одна вечная любовь смеётся на кухне, другая машет деревянным поддоном над мангалом. И ещё две в храме завершают дела в свечной лавке, сводя нехитрую бухгалтерию. Матушка Анастасия – скорее исключение, большинство супруг священников – хрупкие, тонкие, словно и не было этих двадцати лет после молниеносной семинарской любви. Но, несмотря на внешнюю хрупкость, каждая матушка – броня, кремень, которую обычные мужчины ищут годами...

Для этого следовало перебросить через ворота ботинок, потом посмотреть, в какую сторону будет обращён его носок – оттуда и ждать жениха. Девушки выскочили во двор, но за неимением ботинка бабушка бросила за ворота свой валенок, почти новый. Ворота в те времена ставили очень высокие, под два метра. Вдобавок снега за вечер намело прилично, так что открыть ворота и посмотреть, куда указал валенок, не представлялось возможным.

Росла Маша в родной семье, как приблудная сирота, никто её никогда не жалел и даже за человека не считал. Другим, более поздним детям досталась вся родительская любовь. Вот и выросла Мария безропотной, забитой и испуганной серой мышкой, обиженной на весь белый свет, скупой и нелюдимой. И замуж пошла за первого, кто посватался. Василий Митрофанович оказался хорошим человеком, добрым и мастеровитым. Но вот беда: все младенцы Марии умирали один за другим, словно заговорённые.

Так я поселился в трёхкомнатной квартире Василия в социальном доме. Старая неуютная многоэтажка, больным зубом торчащая посреди ухоженного района, считалась архитектурным позором Мельбурна. Ходили слухи, что её снесут, но у властей пока не хватает духу. В этом доме жили безработные, инвалиды, меньшинства и маргиналы, получившие жильё бесплатно от австралийского правительства. Многие приехали из бывшего СССР: украинцы, молдаване, евреи, грузины.