В тот день мы с мужем решили заехать на вечернее богослужение в соседнее село, в храм мученика Александра Римского. Жил в ранние христианские времена, в III–IV веках, такой подвижник. Храм мученика Александра построен в середине XVIII века, что для здешних мест уже огромная редкость. Эта церковь находится не просто в стороне от автотрасс, даже нормальной проезжей дороги здесь не сыскать.

Вытянула руны – и тут тоска и безысходность сжали меня с такой силой, что я чётко ощутила: с войны этот человек не вернётся. Взяла второй набор рун и задала вопрос, который в подобных ситуациях никогда не задаю, – вернётся ли он живым? И выпавшая руна в точности продублировала предыдущий ответ. Нет, мужчине не выпала смерть, да и нет такой однозначной руны. Понятие «смерть» в раскладе всегда можно прочитать по-разному. Но в любом случае руны предвещали очень плохой исход: с ним могло случиться самое ужасное – плен, пытки, тяжёлое ранение, инвалидность, а может, и могила.

Известна история, когда в Толгу после богомолья в Белоозере заехал Иван Грозный. У царя страшно болели ноги, его носили на руках. Несколько часов со слезами на глазах государь молился у иконы Толгской Божией Матери и неожиданно почувствовал, что ноги вновь наливаются силой. В тот же час самодержец самостоятельно встал с кресла. На радостях от чудесного исцеления Иоанн Васильевич щедро одарил монастырь и впредь не забывал его милостями. До сих пор в Толге можно увидеть небольшую рощицу сибирских кедров, саженцы которых царь когда-то прислал обители – а их, видимо, ему привезли русские первопроходцы Сибири.

Её жизнь действительно походила на сказку. Ничто не предвещало страшного исхода. Виргиния окончила консерваторию, её муж преуспевал на дипломатическом поприще. Жили они в Алжире, по месту службы супруга. Там ей и поставили смертельный диагноз. Умирать Виргинию привезли на родину. Джустина показывала её последние фото, и чужая беда накрывала меня. Я слушала не перебивая.

Крыс и мышей тут когда-то водилось великое множество, пока советская промышленность не стала выпускать в массовых количествах доступную отраву. Эпоха острых стекляшек постепенно сошла на нет, да и химию используют нынче всё реже. Сейчас ядов в подпол мы не кидаем. Роль защиты от грызунов с некоторых пор исправно исполняет кот Марсик – просится в подпол и мышкует там несколько часов. Странное дело, но предыдущего кота, огромного мышелова Тимоху, грызуны совершенно не опасались и продолжали накатываться волнами на бастионы наших закромов.

Стал рассказывать Нине о Господе, о Его любви к человеку, о Церкви, которую Он основал и за которую умер. Женщина внимательно слушала, и я спросил, не хочет ли она принять святое причастие. Тянуть с предложением было нельзя, никто не знал, доживёт ли больная до завтрашнего дня. Нина согласилась. Она действительно принесла покаяние, как смогла, и причастилась. Перед причастием я предупредил Нину, что Бог волен оставить её на земле, но она должна обещать Ему, что в этом случае начнёт ходить в храм.

Вероятно, монах увидел в Наталье добрую женщину, сочувствующую и понимающую. Если она молится и вспоминает того инока – это очень хорошо не столько для него, сколько для неё. Мы ничего не знаем о своей загробной участи. Как знать, может именно эта молитва, в конце концов, и спасёт человека? Есть у меня одна знакомая старушка. Много лет назад она ездила в Сибирь навестить родню и побывала в отдалённом монастыре. Случилось это ещё в годы, когда монастыри только начали открываться после десятилетий атеистического безвременья. Многие обители поднимались буквально из руин.

Собрали немного и побрели домой. По пути решили исследовать один заманчивый осинник и вскоре обнаружили, что заблудились, как говорится, на ровном месте. Это показалось мне странным, ведь плутать там особенно негде. Часть леса, где мы очутились, была мне незнакома, но я точно понимала, куда идти. В лесу ориентируюсь хорошо, умею определять стороны света, поэтому сразу указала тёте верное направление. Идём десять минут, двадцать, полчаса, но всё ещё непонятно, откуда мы зашли в лес. Ничего не узнаю. Такого со мной никогда не случалось. Честно сказать, мы слегка испугались. Время близилось к трём часам дня, скоро темнеть начнёт.

Рассказывает подруга по телефону недавнюю историю. В школу ходила, просила учеников написать письма для солдат на передовую. Сейчас это очень важно, наши бойцы всегда радуются таким письмам, они согревают сердца перед боем. Одноклассница также собрала по знакомым деньги, закупила ребятам на фронт носки, тёплые вещи, немного амуниции и ещё кое-что по мелочи. В бюджет уложилась почти тютелька в тютельку: из собранных средств осталось лишь сто рублей. Вот куда их девать?

Вот передо мной карточка колхозника с необычным именем Евгаф. Сейчас такое даже в страшном сне не приснится тем, кто любит давать детям цветастые, вычурные или, наоборот, исконно русские имена. А ведь правильное написание – Евграф. Имя, видимо, было списано с официального документа. Вот так безграмотные сельские «паспортистки» послереволюционного периода одним росчерком пера меняли имя, а возможно, и судьбу человека.

Спустя неделю звонит приятельница и говорит, что сын вернулся навсегда. Прилетел неожиданно, вывозным рейсом в разгар пандемии, с одним чемоданом. «Юра очень плохо выглядит, стал совсем худой, лысый», – вздыхала подруга. Меня эта деталь удивила больше всего, ведь я его помнила с волосами. Как-то раз ворчала на мужа за то, что выставил большие стеклянные бутыли для домашнего виски в подвале – они мешали ходить. «Ждёшь, когда разобьются?» – не унималась.

Как-то раз в выходной отправились мы с соратником по поискам сокровищ в заброшенную деревню, что находится в соседней области. Судя по доступной информации, всё ценное там давно найдено до нас, но мы всё же решили попытать счастья. День выдался солнечный. Под жизнеутверждающую музыку мы не заметили, как домчались до места назначения. Я не сразу смогла проложить по навигатору путь к деревне. «Отозвалась» только одна поисковая система, во всех остальных местоположение населённого пункта не обозначалось.