Здравствуйте! Год назад вы опубликовали моё письмо «Им нужен стакан воды» (№25, 2012). Я писала о том, что нередко люди, имеющие инвалидность, живут как трутни, сидят на шее у родных, да ещё рожают детей – и тоже их на чужую шею вешают. Потом в газете прочитала немало злобных откликов на своё письмо, хочу всем ответить.

Почти весь первый год нашей совместной жизни он искал работу, а когда нашёл, мы об этом пожалели. Работа – на фанерном заводе, физически тяжёлая, и Серёжа получил грыжу позвоночного диска. А ему было всего 23 года! Несколько недель он испытывал ужасные боли, не мог сам вставать, нормально спать, температура держалась – правда, небольшая. Но брать больничный отказывался, говорил, что семье нужны деньги, а по больничному он получит копейки, зарплата у них зависела от выработки.

Многие компании сейчас предлагают эти антиоксиданты, но врачи-онкологи пить их категорически не рекомендуют. Также они не доверяют фитосборам, ведь это методы альтернативной медицины. Но разве альтернатива – это плохо? Ещё Гиппократ сказал: «Врач, изучающий только медицину, медицины не знает». Я сама уверена, что необходимо в борьбе с раком использовать и нетрадиционные методы. Но нужны конкретные примеры, ведь есть же люди, принимавшие подобные препараты!

Спорить о целесообразности прививок можно долго и нудно, но лично Анне я хочу сказать одно: ваши рассуждения, девушка, – это следствие спокойной жизни, за которую надо благодарить врачей. Да, тех самых врачей, над которыми вы теперь презрительно изгаляетесь. Сотни лет медики трудились над вакцинами, в разы снижающими детскую смертность. И получается, всё для чего? Чтобы какая-то Анна несла в массы недоумение: ах, непонятно, для чего нужна прививка БЦЖ или вакцинация от кори.

Спасибо вам, москвичка Александра, за невольную поддержку («Анализы и прочий идиотизм», №50, 2012). Это меня читательница Тамара обозвала «просто трусихой» («Чувства врачей надо щадить», №42). Да, я боюсь докторов и боюсь лечиться, я не из тех, кто «под дулом автомата плюнет в морду оккупанту». Потому что уверена: если свяжешься с медиками, станет хуже.

В 27 недель мне захотелось сделать альбом с нашими фото «В ожидании малыша». Мы с мужем заказали профессиональную съёмку, сделали около 200 замечательных фотографий, часть из которых я сразу же разместила в социальных сетях. Моя мама, увидев это, пришла в ужас, сказала, что беременные женщины не должны показывать свой живот, тем более ничем не прикрытый. Да ещё на весь свет! Я её не послушалась: красивые фотографии, приятные комментарии и пожелания друзей, мы с мужем счастливы! Что в этом плохого?

Я обзвонила всех, сообщила, что со мной случилось, объяснила, что все они должны провериться, сдать анализы. К счастью, ни у моих родных, ни у друзей не обнаружили этой страшной болезни. Но самое главное, что у моего сыночка всё было хорошо. Об этом мне сообщили родные по телефону, однако на вопрос, где сейчас мой мальчик, никто не отвечал. Я звонила маме, сестре, брату, подругам – и не могла дозвониться. А уйти из диспансера не имела права!

Здравствуйте, уважаемая Галина Белозуб! Хотелось бы вам задать волнующий меня вопрос: можно ли стать спокойнее и не быть такой нервной трусихой, если перестать смотреть по телевизору передачи про экстрасенсов, смерть, больных людей, про насилие и аварии на дороге? Моя проблема заключается в том, что я всего боюсь, нервничаю из-за своих страхов.

Уши у меня не девичьи, слышала и не такое. Но эти слова меня очень расстроили. За что она так со мной? Выходит, если девушка в 17 лет делает аборт, не зная от кого, если женщина убивает живого и здорового ребёнка только потому, что его не хочет, – это нормально? А если желанный ребёнок сам умер месяц назад – так это противно.

Это произошло 18 сентября 1971 года в городе Пермь. Коллектив нашего участка завода имени Свердлова (тогда он так назывался) в субботу отправили на уборку картофеля. Поехали мы на электричке – работники цеха, два сменных мастера и женщины. В перерыв сели обедать, стали передавать по кругу водку. Дошла очередь до меня. Отказался. Я совсем не пил, когда жил в общежитии, – даже бутылки пива никогда себе не покупал. Один из наших токарей сказал:
– Ну что, как красная девица, жмёшься!

Отец остался в реанимационном отделении, мы с женой ходили к нему два раза в день, я утром, она – вечером. Когда я приходил, мне сразу давали длинный список того, что нужно. Я не врач и не могу сказать что-либо о лекарствах, насколько они были нужны. Но друзья-медики мне потом объяснили, что все медикаменты, которые мы приносим, персонал сдаёт в ту же аптеку при больнице, где мы всё это покупали.