Принеся меню, официантка встала поодаль, ожидая, когда мы определимся, однако, открыв папку, мы впали в ступор. Названия блюд и их состав были написаны и русскими, и латинскими буквами, но при этом вовсе не на английском. Например, рыба назвалась не fish, а ryba, мясо – myaso. Но в наибольшей степени было исковеркано мороженое: вместо ice-сream в меню фигурировало morojenoe.

Когда подошла пожилая женщина с неестественно вывернутой ногой и тростью, я не выдержала и встала, чтобы уступить ей место – пионерское прошлое всё никак не успокоится. Однако дама вместо благодарности вдруг выдала раздражённо: «Не буду я садиться! Уже насиделась». Где она насиделась, не уточнила. Впрочем, вокруг было полно стариков, поэтому драгоценное место тут же заняли.

Сильный стресс – это резкий спазм шейной мускулатуры. Замечу, с точки зрения анатомии, шея – самый сложный отдел, в нем много нервных центров, самый сложный мышечный корсет. Нет сложнее мышц, чем в шее. Также речевой аппарат, мышцы, которые его контролируют, корень языка находятся, анатомически, в шее. Также речевой аппарат, мышцы, которые его контролируют, корень языка находятся, анатомически, в шее.

Недавно нас остановил инспектор ГАИ, тогда как раз повсюду были рейды. Документы проверил и отпустил, пожелав счастливого пути. Мы поблагодарили и отправились дальше. А муж сказал, что этот гаишник напомнил ему об одном случае. Он работал на фуре и после долгого рабочего дня решил найти по пути какое-нибудь кафе, перекусить по-быстрому и лечь спать, поскольку ему предстояло с утра пораньше продолжать путь.

По пути в школу Верунчик, обычно болтающая без умолку, не проронила ни слова. Поцеловала меня у ворот и пошла к подъезду с огромным ранцем и мешком со спортивной формой. Ох уж эти папы! Захотелось вернуть, обнять, отвести обратно домой. Но… мама права! Часа через полтора – звонок от жены:
– Слушай, забери её домой. Она успела побывать в медицинском кабинете, отпросилась у учительницы и сейчас стоит в вестибюле – вся такая больная и несчастная.

Если мои дети просят оценить работу, я, конечно, это стараюсь делать объективно, иначе какой смысл? Я считаю, в нашей профессии надо либо делать конструктивные замечания, либо вообще молчать. Я поддерживаю детей в работе, но и они мне очень помогают. Мы вместе можем разобрать роль, вместе работать над ней.

...Ту разбавленную бурду цвета светлого ореха, которую нам подают, язык не поворачивается назвать чаем. Причём подают его всё в тех же гранёных стаканах. За столиками с пациентами едят и охранники. Тарелки вечно со сколами, что под первые блюда, что под вторые. Специи появляются на столах только в обед. Об элементарных салфетках нет и речи. При этом сильно возрастные пациенты, которых большинство, не забывают отблагодарить персонал столовой.

Последний наш разговор меня поразил. До сих пор под впечатлением. Оказывается, женщина потратила кучу денег на каких-то шарлатанов, которые пообещали ей за две недели «разговорить» сына. Результат нулевой. Потом пошла к колдунье, та читала молитвы и заговоры и убеждала мать не волноваться – мол, ровно на сороковой день после этих «ахалай-малахай» ребёнок заговорит. Не получилось.

Так что окно в маленькой комнате – моё присутствие в этом мире. Через него я вижу подъезды двух соседних домов, играющих детей, прохожих, что идут к остановке и гимназии. Летом распахну его – и любуюсь видами, греюсь на солнышке, дышу чистым воздухом. Правда, такое счастье выпадает лишь днём и то в  редкие часы, когда нет этих ужасных машин.