В отрочестве нас мучили наматыванием кругов вокруг школы, когда ты бежишь, высунув язык на плечо, ощущая тоску и боль в левом боку, и думаешь лишь о том, когда же эта пытка закончится. Потом до 28 лет я даже думать не желал о беге, но однажды сосед уговорил составить ему компанию. И я на удивление быстро научился бегать спокойной рысью по 5–8 километров. Но вскоре мой вдохновитель уехал из нашего посёлка, и совместные забеги прекратились.

Вот этого Катя понять и принять не могла. У них теперь своя семья, свои заботы, родился ребёнок. Однако же родня мужа с этим вообще не считалась. Скандал разразился, когда Катя, устав от бесконечного отсутствия мужа, выразила протест. Костины родственники от неё такого совсем не ожидали, приехали всей семьёй разбираться. Свекровь с Тамарой кричали наперебой, бросая Кате всевозможные обвинения. Костя понуро смотрел в окно – он никогда не перечил матери.

До сих пор помню момент, когда отца отправили в морг на вскрытие. Хотя покойника дома уже не было, я очень боялась. Так и таскалась постоянно за мамой: куда она, туда и я. Организационных вопросов на мамины плечи тогда свалилось очень много. Ошалевшая от горя, она отправилась на почту отбивать телеграммы нашим родственникам на Украину, сёстрам и брату мужа в Москве и Ленинграде. Хлопотала насчёт продуктов на поминки. И я всюду ходила за мамой.

Я не знала, что они такие наглые. Сами же говорили, что Маше надо посмотреть город, здесь столько всего интересного, – так и шли бы гулять со своим ребёнком. Конечно, Маше скучно, вот она и бегает за Златой. Ну, развлеките сами свою дочь. А они такие простые – вроде как дети должны играть друг с другом. Правда, с моей мелочью их дочка тоже отчего-то играть не хотела. Короче говоря, достали они меня…

Площадкой для съёмок была выбрана воинская часть, расположенная в Москве, на «Полежаевской». И там была создана прекрасная атмосфера. С режиссёром Александром Басовым нам повезло: с ним легко работать. Мне хватило двух недель съёмок, чтобы прочувствовать быт армейской службы. Самому не довелось служить в армии, но в восьмидесятые годы у моего отца было много концертов в воинских частях, куда он брал и меня. Я видел, как жили там солдаты.

На завтрак обычно давали кашу. Не то чтобы я очень её любил, но умел есть. Размазывал по тарелке, а потом, надавливая краем ложки, делал лепестки, получалась этакая ромашка из каши. Дальше можно было съедать один лепесток за другим, так выходило интереснее. Этому способу меня тоже научила бабушка, у которой проводил каникулы. После завтрака – занятия. Мы учились считать, изучали буквы, на логопедические занятия нас забирали по очереди.

Утром нужно открыть компьютерную программу. Если приедет бензовоз, грамотно его принять, внести все данные в компьютер, а также заполнить кучу журналов. Вообще документации – море. И всё это мы выполняем за мизерную оплату труда. На открытых станциях это делает отдельный человек и за другие деньги, а здесь мы сами операторы-кассиры. Иногда до шести вечера не получается даже позавтракать.

Варианты с птичками и бабочками отпали сразу, потому что последних он ел, а первых съесть хотел, но высокий подоконник был сильнее его охотничьего инстинкта. Но вот родилось в его молчаливой глотке первое тоскливое «мяу» вслед за урчанием в пустом животике, и тогда понял Кузьма всю прелесть своего кошачьего предназначения. Теперь можно непрерывно клянчить еду, когти о стены точить, охотиться на мух и таскать их хозяевам в постель...

Я родилась в 1983 году. Первая Барби, точнее – китайская подделка, появилась у меня в 1993-м, так что я ещё успела застать большеголовых и кудлатых советских кукол с резиночками внутри и вспоминаю их с теплотой. Впрочем, как и тряпичных красавиц, которых нам с сестрой шили мать и бабка. Сейчас у каждой девочки десятки кукол, и они тоже не умеют их ценить и беречь – иногда нахожу на улице совсем новых пластиковых бедняжек, порой даже целых.

Перед уходом в мир иной супруга, видимо, почувствовав приближение смертного часа, отдала мне последние наказы и попрощалась со всеми родственниками. К тому времени по её просьбе приехали обе наши дочери с мужьями, два внука и внучка, которую бабушка особо выделяла и всегда баловала. Умирающая нашла силы и попросила у всех прощения, а затем слабеющей рукой раздала дочкам на память золотые украшения. Напоследок подозвала жестом любимую внучку.

В моём представлении – лежит такой красавец в белоснежной ванне и пьёт душистый свежесваренный кофе. Наивная. Действительность меня спустила с небес на землю. Дверь в коммуналку вся в дырках, длинный страшный коридор, и в кухне за занавеской стоит ржавая ванна. Сам новый друг маленький, с косящими глазами и невыносимым запахом одеколона изо рта.

Родителям казалось, что жизнь дочурки встала на надёжные рельсы – получит хорошую профессию, свяжет жизнь с образованным, богобоязненным человеком и будут они жить-поживать в своём среднем классе. Но для Дженнифер такая мечта была жидковата, ей хотелось быть звездой. Так что пение и танцы оказались для неё важнее школьных предметов и тем более скучной юриспруденции.